Обольсти меня на рассвете - Клейпас Лиза (книга жизни .TXT) 📗
– Чего ты хочешь? – спросил Меррипен, не глядя на него.
Кэм не торопясь подошел к открытому стойлу и улыбнулся, когда Пука опустил голову и потерся головой о грудь хозяина.
– Нет, мальчик, нет у меня для тебя сахару. – Он похлопал коня по мускулистой шее. Рукава рубашки Кэм закатал до локтей, открыв татуировку с изображением летящего коня на предплечье. Кэм не помнил, когда у него появилась эта татуировка. Казалось, она была тут вечно, а по какому поводу была сделана, бабушка не сочла нужным ему объяснить.
Крылатый конь на его руке был в числе древних ирландских символов, изображением легендарного пуки, коня ночных кошмаров, и этот конь то приносил беду, то, наоборот, творил добро. Этот конь говорил человеческим голосом и по ночам летал, широко расправив крылья. Если верить легенде, пука приходил к дверям ни о чем не подозревающего человека, подзывал к себе и уносил далеко от дома. И после этой безумной скачки всадник менялся навсегда.
Кэм никогда ни у кого не видел такой татуировки, пока не повстречал Меррипена.
Не так давно в Гемпшире, в усадьбе Рамзи, доставшейся Лео в наследство от дальнего родственника, случился пожар. Дом сгорел, и Меррипен пострадал, спасая людей и имущество. Его рану пришлось подлечить, и тогда, обнажив его плечо, Хатауэи обнаружили татуировку – точно такую же, что была на руке у Кэма. Что, разумеется, не могло не вызвать у него ряд вопросов.
– Что ты за цыган, если носишь ирландскую татуировку? – спросил Кэм.
– В Ирландии живут цыгане. Ничего необычного.
– В этой татуировке есть кое-что необычное, – спокойно сказал Кэм. – Я никогда не видел другой такой же до тебя. И, поскольку Хатауэи были удивлены не меньше меня, ты, очевидно, очень старался, чтобы ее никто не увидел. Так с чего бы это, фрал?
– Не зови меня так.
– Ты с детства живешь с Хатауэями, – сказал Кэм. – И они считают тебя одним из них. А я вошел в эту семью, женившись на дочери отца семейства. Таким образом, мы стали братьями, не правда ли?
Ответом Кэму был лишь презрительный взгляд Меррипена.
Кэм находил извращенное удовольствие в том, что питал искренние дружеские чувства к цыгану, который столь явно его презирал. Он отчетливо понимал, что вызывало враждебность Меррипена. Когда в семейный клан входит еще один человек, почти всегда возникают конфликты, явные и неявные. Как правило, новичку отводится место в самом низу иерархии. Кэм считал такое положение вещей нормальным, но в его случае все вышло не так. Женившись на старшей сестре Хатауэй, Кэм, чужак, был вынужден сразу взять на себя роль главы семейства, и эта ноша была для него тяжела. Не помогало разрешению проблемы и то, что Кэм был пошрамом, иначе говоря – полукровкой, сыном цыганки и гаджо – ирландца. И, что еще хуже, Кэм был богат – постыдное качество для цыгана.
– Почему ты всегда скрывал эту татуировку? – продолжал давить на него Кэм.
Меррипен опустил щетку и бросил на Кэма холодный мрачный взгляд.
– Мне сказали, что это знак проклятия. И если я узнаю, что означает эта татуировка и зачем она была сделана, я или кто-то близкий мне погибнет.
Внешне Кэм оставался невозмутим, но волоски на затылке зашевелились от недоброго предчувствия.
– Кто ты, Меррипен? – тихо спросил он.
Цыган продолжал работать.
– Никто.
– Когда-то ты был членом клана. У тебя должна была быть семья.
– Я не помню, чтобы у меня когда-либо был отец. Моя мать умерла, когда я родился.
– Так же было и со мной. Меня растила бабушка.
Рука, державшая щетку, замерла в воздухе. Никто из них не шевельнулся. В конюшне стало очень тихо, слышалось лишь похрапывание лошадей.
– Меня растил дядя. Чтобы я стал одним из ашарайбов.
– Вот как? – Бедный ублюдок, подумал Кэм, но постарался ничем не выдать того, что испытывал к Меррипену жалость.
Неудивительно, что Меррипен так хорошо дрался. В некоторых цыганских племенах самых сильных мальчиков превращали в кулачных бойцов, заставляя их драться друг с другом на ярмарках и в пабах на потеху публике, чтобы зрители могли делать на них ставки. Некоторые из мальчиков получали жестокие увечья и даже погибали. А те, кто выживал, становились жестокими и безжалостными бойцами – воинами и защитниками клана.
– Ну, тогда понятно, откуда у тебя такой милый характер, – сказал Кэм. – Поэтому ты решил остаться с Хатауэями после того как они тебя приютили? Потому что ты больше не хотел быть ашарайбом?
– Да.
– Ты лжешь, фрал, – сказал Кэм, пристально за ним наблюдая. – Ты остался жить с гаджо по другой причине. – И Кэм увидел по тому, как покраснел Меррипен, что предположение его близко к истине.
Тихо Кэм добавил:
– Ты остался ради нее.
Глава 2
Двенадцатью годами раньше
В нем не было ни доброты, ни добродетели, ни кротости. Он был взращен, чтобы спать на голой земле, есть простую пищу, пить холодную воду и по команде драться с другими мальчиками. Если он когда-либо отказывался драться, то бывал жестоко избит своим дядей, цыганским бароном, большим человеком в клане. У него не было матери, которая могла бы просить за него или вступиться за него, чтобы могла как-то помешать жестоким наказаниям цыганского барона. Никто никогда не прикасался к нему с нежностью. Он существовал лишь для того, чтобы драться, воровать и портить жизнь гаджо.
В большинстве кланов цыгане не испытывали ненависти к бледным, одутловатым англичанам, что жили в маленьких, словно игрушечных, домиках, носили карманные часы и читали книги у камина. Они им всего лишь не доверяли. Но в клане Кева гаджо презирали главным образом потому, что их презирал барон. И какими бы ни были причуды, убеждения и наклонности главы клана, клан жил по законам, установленным цыганским бароном, и нарушившего эти законы ждала расправа.
Однако пришел день, когда терпение людей, которые жили в непосредственной близости от территории, облюбованной кланом цыганского барона, лопнуло. Устав от творимых цыганами безобразий, гаджо решили изгнать их со своей земли.
Англичане прискакали в табор на лошадях, они принесли с собой оружие – ружья и дубинки. На цыган напали ночью, застав их спящими в своих постелях. Женщины и дети кричали и плакали. Табор был разорен, кибитки сожжены, многих лошадей угнали гаджо.
Кев пытался сражаться с ними, чтобы защитить свой клан, витса, но его ударили по голове тяжелым прикладом ружья. Еще один гаджо воткнул ему в спину штык. Клан оставил его умирать. Один в ночи, он лежал в полубеспамятстве возле реки, слушая, как шумит темный поток, ощущая холод твердой влажной земли под собой, смутно осознавая, как кровь теплыми струйками вытекает из его тела. Он без страха ждал, пока могучее колесо перекатит его во мрак. Он не видел смысла в том, чтобы жить, и желания жить у него тоже не было.
Но как раз тогда, когда Ночь готова была уступить свой черед сестре своей по имени Утро, Кев почувствовал, как чьи-то руки подняли его и положили в маленькую скрипучую повозку. Гаджо нашли его и попросили деревенского мальчишку отвезти умирающего цыгана к нему домой.
В тот раз Кев впервые увидел над своей головой потолок, а не полог кибитки. Он разрывался между любопытством, вызванным незнакомым окружением, и гневом, рожденным от мысли, что судьба назначила ему умереть в четырех стенах, вверенным заботам гаджо. Однако Кев был слишком слаб и слишком болен, чтобы хоть пальцем пошевельнуть ради своей защиты.
Комната, какую он занимал, была не намного больше стойла для коня – в ней едва помещались кровать и кресло. Еще там были подушки и подушечки всевозможных размеров, вышивки в рамках на стенах, лампа под абажуром с бисерной бахромой. Если бы он не был так болен, сошел бы с ума в этой душной, забитой ненужным хламом маленькой комнате.
Гаджо, который привез его сюда, Хатауэй, был высоким стройным мужчиной со светлыми волосами. Его мягкие манеры, его застенчивость вызывали в Кеве враждебность. Зачем Хатауэй его спас? Что ему понадобилось от цыганского мальчишки? Кев отказывался говорить с гаджо и ни за что не хотел принимать лекарство. Любое проявление доброты к нему вызывало в нем протест. Он ничем не был обязан Хатауэю. Он не хотел, чтобы его спасали, он не хотел жить. И поэтому он лежал в этой комнатке молча, и его передергивало от отвращения и стыда всякий раз, когда Хатауэй менял повязку у него на спине.
