Очаровательная грешница - Картленд Барбара (читать книги полные .txt) 📗
– Мелинда! – позвал сэр Гектор. – Мелинда! Черт побери эту дурочку! Она получила хороший урок!
Пусть Рэндольф сам занимается ее объездкой.
Он отошел к столику с напитками, стоявшему в углу комнаты. Там посреди внушительного строя стеклянных графинов был оправленный в серебро кувшин с водой. Он налил немного жидкости в хрустальный стакан, вернулся к Мелинде и плеснул на нее водой.
Несколько мгновений девушка лежала неподвижно, затем ее веки затрепетали. Но даже если сэр Гектор и почувствовал облегчение, то не показал виду.
– Вставай, – грубо проговорил он. – Иди в свою комнату и оставайся там до завтра. Ты не получишь еды, и если ты не согласишься выйти замуж за полковника Джиллингема, когда я пришлю за тобой, то я снова побью тебя и буду бить снова и снова. Тебя нужно переломить, девочка, и я не потерплю неповиновения в моем доме. Ты меня слышишь? А теперь иди в свою комнату и не смей ходить жаловаться тетке.
У нее ты не найдешь сочувствия.
Он отошел от дивана к столу с напитками, повернулся к ней спиной и налил себе большую порцию бренди с видом человека, заслужившего вознаграждение.
Медленно, с полузакрытыми глазами, Мелинда приходила в чувство. Сначала она ухватилась за угол дивана, затем оперлась на стул, потом – на стол и с трудом добралась до двери. В холле она шла как во сне, будто у нее отказали все чувства и она двигалась инстинктивно, повинуясь приказу.
Она поднялась по лестнице, преодолевая ступеньку за ступенькой, как только что научившийся ходить ребенок. Сначала она поднимала на ступеньку одну ногу и только после этого приставляла к ней другую ногу. Она поднималась выше и выше, чувствуя, что каждую секунду на нее может навалиться темнота, и она не сможет идти дальше.
Но сила воли не позволяла ей остановиться, и, хотя ей понадобилось много времени, она наконец добралась до своей маленькой, безрадостной комнатки в конце длинного коридора, напротив классной комнаты. Она закрыла дверь, повернула ключ в замке и рухнула на пол.
Сколько она так пролежала, она не знала. Но и в полуобморочном состоянии она страдала от сильной боли: не только и не столько от боли физической, сколько от унижения, которому подверглась. Было темно, и ее трясло от холода.
Наконец она поднялась с пола и ощупью нашла кровать. В это время кто-то постучал в дверь.
– Кто… там? – спросила Мелинда пронзительным от страха голосом.
– Это я, мисс, – послышался голос.
Она узнала Люси, молоденькую горничную, которая приходила стелить ей постель на ночь.
– Все… в порядке… Люси. Я сама… справлюсь… спасибо, – едва смогла выговорить Мелинда.
– Хорошо, мисс.
Мелинда слышала удаляющиеся по коридору шаги Люси. Она заставила себя зажечь свечи на туалетном столике, посмотрела на свое отражение в зеркале и поняла, что изменилась. Ей показалось, будто она видела не себя, а кого-то другого, смотрящего на нее в зеркале.
Она видела бледное, осунувшееся лицо, глаза словно большие темные озера боли, волосы, в беспорядке повисшие вдоль щек. Она повернула голову и заметила на спине кровь, которая сочилась сквозь хлопковое платье, оставляя темные влажные пятна.
Она принялась медленно раздеваться, любое движение причиняло ей боль. Ей с трудом удалось стянуть платье и белье со спины, где кровь запеклась и присохла к ткани. Не раз она была близка к обмороку, но знала, что должна избавиться от своей покрытой пятнами одежды.
В конце концов ей удалось раздеться, и она завернулась в старенький фланелевый халат, села к туалетному столику и невидящими глазами уставилась в темноту комнаты. Она ничего не чувствовала, но ясно слышала слова дяди: «Ты не получишь еды, и если не согласишься выйти замуж за полковника Джиллингема, то я буду бить тебя снова, и снова, и снова…»
Она знала, что не раз с тех пор, как она поселилась в доме дяди, он был готов побить ее, как бил своих собак и лошадей. В доме шепотом рассказывали, что он избил одного из мальчиков-конюхов, да так, что родители мальчика грозили подать на него в суд.
Он был человеком дикого нрава, неконтролируемого темперамента, и она понимала: больше всего его приводило в ярость то, что если она откажется выйти замуж за полковника Джиллингема, то и он, и другие люди в графстве решат, что сэр Гектор – не хозяин в своем доме. Деспот в нем требовал повиновения от всех подряд, независимо ни от чего, и Мелинда, как и все остальные, обязана была подчиняться его приказам.
– Я не выйду за полковника Джиллингема! Не выйду! – шептала Мелинда.
Затем она замолчала, из глаз полились слезы. Они поднимались из самых глубин ее души, сотрясали ее хрупкое, изувеченное тело, и вскоре она уже вся дрожала.
– О, папа! Мама! Как вы могли допустить, чтобы это… случилось со мной? – рыдала она. – Мы были так счастливы, жизнь шла так чудесно, пока… вы… не умерли. Вы и представить не могли, что… мне придется выносить.
Слезы застилали глаза и мешали говорить, но она все равно продолжала повторять эти слова снова и снова, как потерявшийся ребенок:
– Папа! Мама! Я хочу… чтобы вы были со мной.
Где… вы?
И они словно услышали ее: неизвестно откуда пришел ответ. Она вдруг поняла, что ей делать. Ее будто молния озарила, так ясны и безошибочны были ее мысли, как будто кто-то разговаривал с ней и подсказал, что ей делать. Ни на минуту она не сомневалась в правильности своего решения, не думала, хорошо это или плохо для нее и для ее будущего. Она просто знала, что это ответ на ее вопрос. Отец и мать не оставили ее.
Она вытерла слезы, встала из-за туалетного столика, взяла с полки гардероба небольшую сумку и принялась собирать вещи. Она отбирала только самые необходимые предметы, так как знала, что никогда не отличалась физической силой, даже при лучшем самочувствии, а теперь ей будет тяжело нести даже легкую поклажу.
Затем она надела свежее белье и свое воскресное платье из лавандового льна с белым воротничком и манжетами. У нее была шляпка в тон, простая и строгая, но тетя Маргарет не позволяла никаких фривольностей во время траура, кроме украшений из лиловых лент. Она взяла с собой также поношенную набивную шаль, принадлежавшую ее матери, но не стала класть ее в сумку, а приготовила, чтобы накинуть в последний момент.
Она, должно быть, просидела у зеркала дольше, чем ей показалось, так как услышала, что дедушкины часы в холле пробили два. Она открыла кошелек.
В нем было только несколько шиллингов – все, что она накопила из скудных карманных денег, которые ей выделял дядя на церковные подношения и другие мелкие расходы.
Она все еще двигалась с осторожностью, словно планируя заранее каждое движение. Она вытащила из ящика своего туалетного столика бархатную коробочку, открыла ее. В ней лежала небольшая бриллиантовая брошь в форме полумесяца – единственная вещь, которую родственники ей разрешили сохранить, когда продавали все, что принадлежало ее родителям, чтобы покрыть долги отца.
Эта маленькая брошь избежала продажи, потому что уже принадлежала Мелинде, так как досталась ей после смерти бабушки. Это была почти детская брошка, но бриллианты есть бриллианты, и Мелинда знала, что она стоит довольно дорого.
Держа коробочку в руке, очень осторожно она открыла дверь спальни. Прокралась по коридору, пугаясь всякий раз, когда скрипела половица, сдерживая дыхание и прислушиваясь, не появится ли кто и не спросит ли, что она здесь делает. Но в доме было тихо, и только тиканье часов нарушало ночной покой.
Она дошла до тетиного будуара, находившегося рядом с большой спальней, где спали дядя и тетя. Мелинда двигалась как привидение, казалось, ее ноги не касаются ковра. Она открыла дверь. Там было темно, но она знала, куда идти. Она пересекла комнату и приоткрыла шторы на окне, чтобы впустить в комнату лунный свет. У окна стоял секретер тети, инкрустированный севрской эмалью, – элегантное произведение французских мебельщиков времен Людовика XV.
Мелинда хорошо знала, где хранились деньги на домашние расходы, так как каждую неделю помогала тете проверять хозяйственные счета и помнила, что даже после того, как выплачивалось жалованье слугам, там всегда оставалась небольшая сумма на мелкие расходы.
