Ты сеешь ветер (СИ) - Романова Эмма (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
- Озверевшая вода размыла канал, - продолжал сетовать старик, уже изрядно пьяный. Его белёсые глаза слезились, отвисшая нижняя губа дрожала. - Постройки будто языком слизало. И людей вместе с ними. Славные были парни. Крепкие, работящие. А теперь мёртвые - мертвее не придумаешь.
Мы с Дарией переглянулись. Я не подавляла воспоминания о случившемся сознательно, они просто обходили меня стороной; вся эта безумная процессия взволнованных мужчин, их словно несла какая-то невидимая сила, сила, что заставляла других людей останавливаться, присоединяться к ним или же замирать на месте и подолгу смотреть им вслед. Они несли на руках мертвецов, раздувшихся, посиневших, вымазанных грязью, озёрной тиной и поблёкшей кровью, - утопленники, да только не по своей воле.
- Вилли, моему внучку, говорят, переломило спину пополам - хрясь! - словно сухую ветку, - скулил старик; он вконец утратил спокойствие. - Это какой же должен быть удар, Дария! Что за дьявольская сила, что за проклятье!
Я закончила протирать столы. Было уже очень поздно, таверна давно опустела, и только пьяный рыбак никак не желал уходить.
- Полно тебе, Хэм, - не выдержала Дария. - Их всех уже давно отправили на кострище. Обратно не вернёшь. Им больше нет дела до твоих причитаний. Иди домой и ложись спать.
- Все говорят, что такое в наших краях было впервые, - Хэм не слышал её, или не хотел слышать. - Но я помню... помню... я был тогда молод... когда один брат убил другого и взошёл на престол. Как гневалось озеро, как оно выло и шипело, словно дикий зверь. А теперь снова. Племянник убил своего дядьку. Неужто нельзя было оного в темницу бросить? Дурное это дело - проливать родную кровь. Гиблый драконий род. Проклятый.
На мгновение он обернулся и глянул на меня, мне показалось, что у него из глаз текли слезы, что-то и впрямь творилось такое в его глазах, он будто бы вонзался в меня взглядом. Я отвернулась от старика и прикрыла веки, не в силах больше смотреть на уродливое дряблое лицо. Казалось, что он вот-вот издаст горестный вой, какого здесь не слышали ни до, ни после, и превратит это место в маленькое пристанище горя. Дарья сердилась на бедолагу, но всё же сочувствовала. Поэтому позволила ему даже забрать бутылку с собой. Но вот моё сердце - о, стыд! - молчало.
В ту ночь я была воплощением мира, урагана, ночи и всего живого в бурном излиянии природы. Буйный дождь проникал в мои поры, очищающий вихрь шумно обвевал мне грудь. Ненастье вторило моей ярости.
Я сеяла ветер - другие пожинали бурю. Другие спасались или умирали.
Я не желала, чтобы облака воспоминаний застилали мой горизонт, но всё же не могла забыть, как чудесное новое дыхание, в котором аромат полей сочетался с огненным веянием разгневанного неба, проникало в меня освежающей прохладой. Какое это было блаженство - ощущать чистую стихию, владеть ею, быть её частью. Я позабыла всё кругом, вдыхала свежесть и бодрость, поглощала эту прохладу, как земля, ощущала блаженство встряхнувшихся деревьев, с шумом шелестевших от мокрых ударов дождя. Но там, за этим шумом, творилось нечто страшное, нечто жуткое и непоправимое. Теперь я ощущала это смутно: пока старик говорил, я ещё чувствовала что-то, но не понимала этого. Дождь смыл мои мысли. Они стали сновидением.
Тогда всё постепенно стало успокаиваться, молнии поблёскивали лишь на горизонте, гром стихал и дождь стучал под улёгшимся ветром, - тогда и мной овладели успокоение и усталость. Музыка звучала в моём вибрирующем теле, и на меня снизошло мягкое спокойствие. Сладостно звенящая ночь, будто колыбель, убаюкала меня, и я уплыла в её сонную лощину. А наутро пришла скорбь.
Жалкий, пьяный, полубезумный старик думал, что боги наказали жителей озёрного края за то, что один король снова убил другого, за то, что они были роднёй по крови, а люди стерпели, закрыли на всё глаза и вернулись к своим делам. Но богам было плевать на людей и их королей. Богов заботили лишь они сами.
Я чувствовала себя древней немощной старухой, страдающей беспамятством. Мне было тяжело думать и вспоминать, звуки иногда превращались в неразборчивое гудение (вибрации тучной потревоженной земли), и это гудение убаюкивало, убаюкивало...
В город пришли осенние холода. Я носила платье из самой толстой шерсти, прятала волосы под шёлковым платком и делала свою работу: зашивала, бинтовала, снабжала отварами, сиропами и касторкой. Дария вновь открыла таверну, дел хватало, а потому к ночи я ложилась в постель совершенно обессиленная.
Озёрная вода остыла, сделалась ледяной, все течения стихли. Остыла и я. В моей жизни не было места беспорядочному движению, чувствам и переживаниям, мне было не до этого, - поскольку все мои силы были направлены на то, чтобы сохранить свой рутинный распорядок дня.
Дни сменяли друг друга, приходили и будили меня снова и снова. И каждый из них начинался с чудовищной и невероятной мысли: я убила людей. Я думала о горе, злости, об ужасе и вине, но это были пустые раздумья. Ничто из этого не приходило ко мне. Но если бы пришло, я знала, моё сердце не сумело бы их вместить.
Смерти - это увесистые камни на душе, и за всю свою жизнь я собрала их немало. Я никогда не была безвинной и ничто не мешало мне выносить приговоры. Если смерть - это камень, то предательство - разъедающая гниль. В самой сердцевине моей любви отныне скрывалось тайное и гибельное бремя.
Больше никто не навещал меня, я не получала никаких посланий и приказов. Мерлин по-прежнему молчал. Моё ужасное злодеяние, конечно же, принесло ему горе и разочарование, он был опустошён, может быть, даже винил себя, я хотела, чтобы он винил себя, чтобы они все винили себя, потому что они были виновны не меньше моего и потому что они могли горевать, а я нет. Я как буря - издала свой яростный вопль и затихла на недели, месяцы, может быть, на века, и кто знает теперь, когда я задышу вновь.
Я взяла себе жизни других, но они не оживили меня.
Чем больше дней отделяло меня от случившегося, тем чаще в голову проникали подлые и малодушные мысли. Артур, в сущности, не сделал ничего дурного, он просто объединил в одно целое государственные интересы и свои личные. Святой благоверный король - заботливый отец для своего народа. Действительно, какая разница, куда было копать: на юг или на запад. В конце концов, не пруд истощит моё озеро, не он иссушит плодородные земли Камелота. Бесстыдство поступка Артура мало-помалу перестало ранить меня, я почти забыла об этом, и только горькое семя обиды, посеянное где-то под сердцем, время от времени давало знать о себе тупым болезненным уколом. Ужасные подозрения бродили в моей голове: обо мне и об Артуре, о вашем будущем, что я видела, и о том, что видел Мерлин.
