Сильнее только страсть - Джеймс Роби (читаем книги .txt) 📗
– Но вчера к вечеру нам всем казалось... – сказал монах. – Когда вы возвратились из рощи...
Он чувствовал, как прямо на глазах тают его надежды вернуться в аббатство Мелроуз.
– Эх, брат, – повторил Карлейль уныло, – и мне казалось... что, если попытаться оградить ее от мыслей о поединках, об оружии, о чертовом мече, с которым она не хочет расставаться... Пусть даже насильно... Если занять ее душу и тело любовью... делами по хозяйству... другими добрыми делами... Я думал... рассчитывал... Да, она разозлится, обидится... Но потом, думал, смирится, забудет свое странное, неподходящее для женщины увлечение... Однако понял, что у нее скорее такой род болезни... И теперь, боюсь, она будет... она готова сражаться насмерть, но только не сдаться, черт возьми!
Видимо, брат Уолдеф не знал толком, что ответить, потому что сказал лишь одно:
– Господи, Джон, почему вы в свое время не дали ей хорошую взбучку?
– Потому что взбучка ни к чему бы не привела, – с раздражением ответил тот. – Я уже говорил вам, брат. Боль для нее ничто, она умеет переносить ее, терпеть, особенно если уверена, что права. И значит, не является способом одержать над ней победу.
Уолдеф достаточно давно знал Джиллиану, чтобы не согласиться с его доводами.
– Хорошо, – произнес он задумчиво. – Если так, то нельзя ли придумать какой-нибудь необычный ход... Ну, как с очень капризными детьми. Хотя, увы, я мало знаю детей.
– Я тоже, – запальчиво сказал Карлейль. Монах продолжал размышлять.
– Не пробовали вы, – спросил он потом, – дать согласие на состязание с ней в битве на мечах?
– Наоборот, отказал! Зачем?
– Затем, чтобы победить. Она не знает настоящего поражения с детства. Пускай почувствует его горечь. Ощутит свою слабость.
– Ей не дано такого чувства, брат. Она предпочтет смерть, а я не хочу, чтобы она умерла. Ни от ран, ни от горя.
Уолдеф понял и согласился, однако не успел подумать об ответе – так его поразил сдавленный, горестный тон Карлейля, которым тот произнес:
– Я не должен был жениться на ней, вот что... Если бы я только знал, что Уоллес превратил ее душу в кусок железа!
– Не говорите так, милорд! – воскликнул Уолдеф. – И не оставляйте своих усилий в битве за ее душу, умоляю вас. Ибо уверен – и сестра Мария тоже верит в вас: вы единственная надежда для бедной девушки... Вы сказали: нет пути к ее душе... Он есть – пока есть любовь. Он должен быть. Я верю...
Наступило недолгое молчание, после которого Карлейль негромко сказал:
– Молитесь, брат, так упорно, как только можете. Ибо, если такой путь взаправду есть, то, боюсь, без помощи Бога я обойтись не смогу. Потому что...
Он не успел договорить – из-за двери послышался голос отца Ансельма, который окликал их.
Карлейль тотчас поднялся со скамьи и вынул ножны, запиравшие дверь во внутреннее помещение церкви. Однако не стал дожидаться появления священника и Джиллианы, а сказал Уолдефу:
– Сделайте милость, задержитесь, брат, и сопроводите Джиллиану до замка, когда отец Ансельм отпустит ее.
Карлейль вышел из церкви, подозвал свистом коня, который пасся невдалеке, и ускакал.
В сумеречном свете исповедальни Джиллиана молча приглаживала растрепанные волосы и упорно думала о том, что произошло.
Когда Карлейль втолкнул ее сюда и закрыл дверь, ее охватил безудержный гнев, побудивший стучать кулаками и требовать, чтобы ее немедленно выпустили. Спустя несколько минут она уже сожалела, что позволила себе так сорваться. Она ведь вовсе не хочет ссор, а только одного: чтобы он принимал ее такой, какая она есть. Он же вознамерился превратить ее в обычный сосуд для страсти, а еще в заведомо неумелую хозяйку поместья. Но она не потерпит этого! Ни за что...
Джиллиана почти успокоилась, когда в помещение протиснулся встревоженный отец Ансельм, ведь с ним здесь должно ощущаться присутствие самого Господа.
Священник обратился к ней дрожащим, неуверенным голосом, какого она от него никогда раньше не слышала.
– Я готов внимать твоему рассказу, дитя мое.
Она глубоко вздохнула и, дав себе слово говорить только правду, какой бы та ни была, начала:
– Я, наверное, полное разочарование для моего мужа, отец. Я обманула все его надежды, все ожидания. Не сумела стать послушной его желаниям, как то следует хорошей жене...
Она не стала честно и прямо перечислять его желания, но ведь Бог знает, от него ничто не укроется, а отец Ансельм, если очень захочет, может узнать от Бога.
Священник прочитал ей целую проповедь о долге жены, о том, что она обязана во всем подчиняться мужу, – все тем же сдавленным, испуганным голосом, словно каждую минуту ожидал, что она начнет бросаться на него так же, как стучала в дверь. Он вспоминал слова святых апостолов о женщинах у подножия креста, и наконец задал вопрос, которого она не хотела бы слышать и тем более отвечать на него:
– Искренне ли ты раскаиваешься, дитя, в своем непослушании и будешь ли воздерживаться от него в будущем?
Если она ответит «нет», он вряд ли наложит на нее епитимью, но, конечно, не дарует прощения, даже расскажет обо всем Карлейлю, который разозлится еще больше. Если такое возможно. И получится, своим честным ответом она лишь вызовет излишний гнев – вот и вся цена правдивости. Но ей не хотелось его лишний раз гневить. Кроме того, она серьезно относилась к церковному прощению и отпущению грехов и потому ответила «да». Добавив себе под нос:
– Я попробую.
Точно такое же обещание она недавно уже давала Карлейлю, когда тот еще не требовал от нее сделки со своей душой, а только с плотью. На мгновение она задумалась: а что мог бы обещать ей Бог, согласись она на требование насчет души?
– Скажи, что сожалеешь перед Господом о содеянном, – услышала она священника и бессознательно повторила его слова.
Поскольку она призналась в грехе, то наказание было все-таки наложено – молитвы, молитвы и еще раз молитвы, и отец Ансельм ушел с чувством облегчения, предупредив ее, чтобы не осмелилась грешить вновь.
Она осталась в полутьме, отрезанная от остального мира, одна со своими невеселыми мыслями...
Ей совершенно некуда деваться, думала она, кроме как вернуться в замок Карлейля, а если захочет куда-то уехать, то либо он поедет вслед за ней, либо вообще запрет в какую-нибудь темницу. Если же на его месте будет другой, кого она изберет, то он наверняка сделает ее жизнь во много раз тяжелее, чем сейчас...
Ощущение безысходности заставило ее схватиться за волосы, где она нащупала множество застрявших после падения на землю пожухлых листьев, сучков, стеблей травы, от которых она начала яростно избавляться, не забывая твердить назначенные отцом Ансельмом молитвы и беспрерывно отвлекаясь все на те же мысли о будущем.
Итак, ей суждено оставаться в Гленкирке, и, коли супруг пожелает вновь обладать ею, она будет вынуждена подчиниться, тем более что это совпадает и с ее желаниями. А коли он не пожелает... что ж, придется терпеть.
Но главное – она не должна ни на мгновение забывать о своей святой цели: отмщении за отца. Для чего необходимо узнать: кто... Кто виновник его страшной гибели? И, узнав, отомстить. Смерть за смерть... Но как узнать и от кого?.. А потом хоть трава не расти: ей безразлично, что будет с ней после...
Однако где-то внутри ее голос явственно говорил: нет, не безразлично. Ох, как не безразлично! Впрочем, она усердно старалась не слушать его...
Кажется, волосы она очистила от листьев и травы и начала теперь заплетать в косички, продолжая перебивать молитвы посторонними мыслями, а посторонние мысли молитвами. Прошло немало времени, прежде чем она поднялась со скамьи и прошла в помещение церкви.
Отца Ансельма там не было, но брат Уолдеф по-прежнему находился неподалеку от алтаря. Он молча протянул ей четки и кивнул в сторону алтаря. Она повиновалась: взяла их и, подойдя к возвышению, опустилась на колени и принялась за новые молитвы по четкам, пытаясь сосредоточиться и не думать ни о чем постороннем. Вскоре она опять стала повторять священные слова механически, в то время как мысли витали совершенно в ином пространстве: она думала о печальных одиноких днях и ночах, ожидающих ее впереди, о том, какими счастливыми вспоминались годы, когда был жив отец и они жили вместе.
