Трав медвяных цветенье (СИ) - Стрекалова Татьяна (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
И жадно вскинулся:
– Ты только обещай… – Стах сжал Азарию плечо, – что торопиться не будешь. Ну… что не выдашь слёту! Прошу я тебя, Христом-Богом заклинаю, в ноги кланяюсь – подожди до последнего. А ну как помрёт моя ведьма! А? Ну, побереги сестру! Хотя бы – чтоб она сама забыла меня!
Зар головой покачал:
– Брось мечты пустые! Трудно, понимаю… – но не трудней, чем ждать невозможного, чем, другую жизнь ломать себе в угоду. Или как? Может, ничего? – испытующе глянул, приостановив напоследок взор.
– Уволь, – аж почернел Стах, – из смертных грехов смерть выбирать? Не могу. Не убий! Да ещё так, без бою. Да ещё девку. Грех. И срам.
– Вот то-то и оно, – задумчиво кивнул Азарий, – а сестру я не подгоняю, сам знаешь. Мне уж пеняют. А теперь и вовсе беда будет. Век не вытолкнешь. Всё ты, спаситель! От тебя бы спастись…
Тут он, словно спохватившись, заторопился:
– Ну – долгие сборы что-то! Едешь ты, наконец?
– Постой, – перебил Стах, – ты ещё смотри… береги её, не натворила б чего… и вообще… слаб человек в горе. Сам себя не помнит. Присматривать бы. Храни! А? Зару!
И Стах со всем старанием земной поклон приятелю отвесил. И всё повторял:
– Ты уж пожалей! А?
– Да уж, ясно, пригляжу, – свирепо хмыкнул Зар, успокаивая все Стаховы тревоги, – а вот выпускать до поры – не проси!
Спорить было бесполезно.
– Ну, – благословил Азарий, – всё! Давай! Коня седлай. Или как? Кобылку твою, дурочку?
– Её, – пробормотал отупело Стах.
– С отцом да матушкой простись. С братцами. Не скоро увидитесь. Соберись подотошней. И чем скорей – тем…
– Стах резко перебил:
– Погоди ты с этим! А девушке-то слово молвить! Последнее!
Зар пожал плечами:
– Да уж молвил. Я дал вам попрощаться.
– Как?! – даже засмеялся Стах, – вот это вот – пара слов каждодневная – это, ты считаешь – простились?! Но ведь мы не знали тогда, что расстаёмся!
– Перед смертью не надышишься!
Тут Стах, как подкошенный, на колени пал:
– Да ты что?! Зару! Не отказывай просящему! Что подумает обо мне?! Что бросил-оставил, сбежал? А я б её, хоть сколько, утешил… Хоть сколько - слёзы унял! Ведь кто знает, насколько разлука…
Зар быстро повернулся к нему:
– Навсегда! Ты ещё не уразумел? Встряхнись, уясни себе: не будет встречи! Понял? Навсегда – расстаётесь! Ну, подумай, как ты ей это скажешь?! Или лживыми обещаньями смущать пойдёшь? Незачем! Нечего и прощаться!
Навсегда…
Так людей дорогих хоронят. Чёрен человек от горя страшного, рыдает и об крышку гробовую бьётся – а внутри, там где-то, в тайниках души – не верит этой смерти. Нет близкого – а вроде как, не совсем… А кто же тогда во сне приходит? Кто же в мыслях неотступно пребывает? Каждый шаг твой сопровождает? Кто – как не он? Значит, всё же не исчез, не умер! Просто сейчас, в этот день, в этот час – разлучён с тобою. Но ведь не вечно! Не навсегда!
Навсегда…
Навсегда ничего не бывает! Жизнь идёт, меняется, струится множеством протоков! Нет числа им, и нет указа! Вдруг забьют из-под земли ключи нежданные! И рванутся ручьи в реки, и проложат новые русла, напоят бесплодные земли! Разве не ударил пророк Моисей посохом в пустыне? Сколь незыблемы скалы – и то рушатся в бурные волны. И встаёт стена на речном пути. И меняется водный ток.
Всё возможно. Надо терпеливо ждать. Надо просто не умереть от мучительной тоски, пока реки меняют русла.
Да. Стах возьмётся за Полочское дело. Это сулит славную прибыль. Он добудет золотой казны и построит хрустальный дворец. И кто знает… может, поселится счастье в том дворце.
А иначе… без дворца – как и жить?
Зар знал, куда послать. Закрутила нелёгкая, сразу да сходу. Как канатоходец: чуть влево-вправо – смерть! И помощи никакой, и совета: в такую даль унесло Стаха, где отродясь – не то, что не бывал – и не слыхал про такие края.
Полочь – это далеко. Но даже не в этом дело. А в том, что от той от Полочи – в иную сторону целая сеть плетётся. Новая сеть, какой раньше не бывало. И попробуй, ошибись на узлах её. Попробуй завязать неумело. Или вервь гнилую вкрутить. В самый рыбный момент сгинет всё, как потянешь. Всё пропадёт тогда. Грош цена трудам немалым, а спине – батоги.
Началась у Стаха весьма самостоятельная жизнь. Теперь – когда не было ему подспорья от братьёв-товарищей. Когда взялся сам – и взял на себя. За всё в ответе.
Но это – хорошо было. Лихо! Интересно! Отчаянно! Главное – не больно.
Больно было на запад, в сторону дома глянуть. Оттого Стах зори вечерние всей душой возненавидел. Пополам разрывали, древней зверскою казнью. Тащило душу на запад – и сразу прочь отшвыривало. Только и оставалось молодцу – боль унима́я – кипеньем дел её разжижать, суетой забот сердце умащивать. Без опаски лез во все водовороты. Чего терять-то? Башку дурную?
Ни днём, ни ночью Стах покоя не знал. Солнце клонилось долу, а молодец голову, знай, отворачивал. Как не бывало запада да заката. Нет ничего! Работа только!
Кобылку свою упрямую замотал совсем. Вроде - жалел. А всё одно гонял. Потреплет по холке: «Девочка моя!» – да пнёт под бока: «Жми резвей! Не поспеем!»
Ничего не поделаешь. Дело торопит. Смеркается? Шут с ним! Нескор зимний рассвет. Где там, по чужим избам, на жухлой соломе – от стенки к стенке в полудрёме мучительной метаться? Чего тут – двадцать вёрст до места? Покроем сквозь ночь, сквозь ветер и снег! К утру с лёту в дело вклинимся! Там и отдохнёшь, юница непорочная! Ничего! Не помрёшь! Это нашему брату из-за вас, безгрешных, вешаться впору!
С горя Стах лишнего наговаривал. Оттого не мог на закат он смотреть – что оттуда, с заката – непрерывно тянул его ждущий взгляд. Призывный взгляд, к которому не было пути.
Взгляд этот встречал рассвет как надежду. Взгляд этот летел на восход, вслед за молодцем – ища его в каждом луче солнечном, в каждом розовом облаке. Там, в стороне, где лежит дальний город Полочь – плывёт это облако над головою всадника, ранним ноябрьским утром от Лалы ускакавшего – и кто знает – не встретятся ли в похожей на буйное цветенье тучке томящиеся их взоры?!
Ушам своим не поверила Лала, когда открыл хмурый братец ей о полудни железные двери:
– Выходи, – бросил жёстко, – хочешь, реви, хочешь, нет – дружок твой уехал. Больше не вернётся.
Вот уж это показалось Лале сущим вздором. Как мог Стах не вернуться? Ну – уехал, это уж бывало… плохо… тяжко… тревожно… но когда-нибудь-то – минует! Будет день светлый, и час радостный!
Как он возвращался, Стах! Боже мой, какое это было всепоглощающее счастье! Как сразу всё преображалось на свете! Мир окружающий бил живыми родниками и взрывался сочными побегами! Всё было прекрасно и ярко – напористо росло и цвело ожидание – вот-вот они увидятся! И тогда…
А – неважно, что тогда… пусть хоть небо рухнет! В тот миг – они будут вместе!
А сейчас, пока – его не было рядом. И это было ужасно. Это была такая мука – будто чудовище заживо ело её изнутри… там, где сердце! И голова была пустая и неподатливая, мысли путались, не подчинялись.
Знала – будет не так больно, если не думать о Стахе! А думалось – только о Стахе.
Она едва слышала обращённые к ней речи… она не помнила, кто и что говорил ей… она точно не видела никого вокруг… равнодушные руки исполняли по сто раз повторяемые приказы… и, как мёртвые, уста – не роняли слов.
Прошёл ноябрь, и понеслись декабрьские метели. Розовые ростки, укрытые тем самым лапником, что привёз Стах – и оттого приятно было касаться его колючих иголок – завалило щедрым снегом. Снег покрыл рощи и поляны, камышовые заросли на реке. В полях разметало снег волнами. По снегу лёг санный путь – и сразу занесла его лихая пурга. Не было Стаха.
