В сладостном плену - Андерсен Блэйн (первая книга .TXT) 📗
— Там тоже часто подают баранину, а также говядину и другое мясо, и такие же, как здесь, фрукты, вот некоторые приправы немного другие. И мы совсем не употребляем кое-какие деликатесы. Вот, например, до прибытия Эйнара я совсем не пробовала то, что вы называете лютефиск.
— Я могу сказать своему повару, чтобы он приготовил для тебя это.
Бретана и сама не понимала, кто ее тянул за язык упоминать эту гнусную рыбу. С Магнусом было трудно наладить беседу даже на самую незамысловатую тему.
— Не стоит. Я бы не хотела никого затруднять. Меня вполне устраивает все то, что вы сами обычно едите.
— Пустяки. А мне это доставит удовольствие. Завтра эта рыба будет на столе.
— Прекрасно.
Бретана чуть было не поперхнулась от одного только воспоминания о пересоленной рыбе. Может, завтра ее желудок как-нибудь справится с ней.
— А постель у тебя удобная?
— Да, никакого сравнения со скамьей, на которой я спала на острове. И, конечно же, лучше чем на корабле.
По лицу Мангуса пробежала тень печали. — Ты так исстрадалась в этом путешествии.
Я опечален тем, что мое желание видеть тебя рядом так дорого стоило тебе. Но теперь моя дочь здесь, со мной, и я едва нахожу слова, чтобы описать свою радость. Тебе трудно называть меня отцом?
Он опустил голову и ждал ответа.
Бретана никак не могла пересилить себя и назвать отцом жестокосердного человека, который купил ее мать. Но ведь завтра придет Торгун и поэтому не стоит гневить человека, который обладал такой властью над ее судьбой.
— Я попытаюсь… отец.
Она с трудом выдавила из себя это слово. И Магнус, и она сама понимали это, поэтому она ухватилась за первый пришедший ей в голову предлог, чтобы покончить с неловким для обоих положением.
— Я так устала от всех этих путешествий. Можно мне уйти?
— Конечно.
Магнус надеялся, что она хорошо выспится и станет более покладистой. Хорошо уже то, что положение не ухудшается.
Условия, которые ей обеспечил Магнус в своем доме по степени удобств, можно было сравнить только с теми, которые она имела в Глендонвике. Теперь Бретана спала на настоящей кровати с пуховым матрацем. Тепло и уютно устроившись между двумя великолепными шкурами, одной медвежьей, которая служила ей одеялом, и другой какого-то неизвестного ей зверя, на которой она лежала и постепенно погружалась в сладкую дрему и спала без всяких сновидений. Она была сыта, а тело согрето ярким пламенем очага, за которым заботливо следил специально приставленный к нему слуга (Магнус называл его хускатлар).
Рядом, на такой же кровати, дремала Бронвин. На ее долю не выпало столько невероятных приключений, как Бретане, однако и ей до этого приходилось спать урывками, и только теперь она наслаждалась спокойным и глубоким сном. Женщина была спокойна, во-первых потому, что с ее питомицей все в порядке, а во-вторых, что она рядом с ней.
Жилище Торгуна было менее роскошным. Его скромный дом, пустующий большую часть года, состоял всего лишь из нескольких комнат. Его небольшая остроконечная крыша ничем не выделялась среди таких же небольших соседних строений, расположившихся вдоль улицы с деревянной мостовой. Место это находилось на некотором удалении от роскошных домов Хаакона и Магнуса, и уже само по себе говорило о положении их хозяев.
В отличие от Бретаны, Торгун не спал. Он лежал с открытыми глазами, а ум его, подобно маленькому суденышку в море, нехотя скользил между полусонными видениями и реалиями жизни — его планами, связанными с завтрашней встречей с Мангусом.
В своем кратком предварительном разговоре с ним Торгуй никак не намекнул на тему намеченной беседы. Пусть Магнус думает, что встреча будет посвящена урегулированию их финансовых отношений, выплате награды за обретение им дочери. Несмотря на утерянную подвеску, Магнус вряд ли сомневался в том, что Бретана — его дочь. Торгун страстно надеялся на то, что столь же легко будет принято и его предложение о женитьбе на Бретане.
Болезненно осознавая, что его скромное материальное положение характеризует его далеко не лучшим образом, Торгун делал ставку на свое королевское происхождение, которое поможет ему как-то поладить с упрямым ярлом. А Бретана? Ведь не может же отец, как считал Торгун, игнорировать желание своей дочери.
Ее несносное поведение в отношении Магнуса в первые часы их встречи сначала обеспокоило его. Но сейчас он начал думать о том, что это обстоятельство не только не осложнит дело, но, наоборот, заставит старика более внимательно относиться к просьбам дочери.
Он боролся с чувством своей возрастающей привязанности к Бретане, убеждая себя в том, что это всего лишь страсть к обладанию ее телом. Но с того самого момента, когда они расстались с идиллией острова, его чувства к ней переросли в нечто большее, чем желания удовлетворять свои инстинкты.
И вот что странно, теперь он часто думал о ней как-то иначе и представлял ее не только лежащей под ним. Этот английский смех, напоминавший то звонкий перелив колокольчиков, то нежное журчание ручейка; а как она откидывала назад белокурый каскад своих волос, которые струились по ее плечам. А эта ее гордая осанка, то как она стояла перед Магнусом, уверенно глядя в глаза человеку, который внушал страх многим другим, более солидным людям.
Даже страстно мечтая почувствовать прикосновение ее бархатных бедер, когда она, вся разметавшись, лежала под ним, Торгун понимал, что теперь ему нужны были не только тело и деньги Бретаны, но и она сама, ее душа. Это странное открытие, нечто совершенно новое в его жизни, отождествлялось в его сознании с признанием собственного поражения. Да, обстоятельства его суровой жизни не благоприятствовали возникновению такого рода чувств.
Еще более странным казалось то, что такая привязанность к Бретане нисколько не тяготило его, — оно даже приносило ему какое-то удовлетворение. Впервые в жизни он мог верить в то, что его не предадут.
Торгун размышлял о достоинствах Бретаны, в то же самое время думая о ее захватывающей дух красоте, и эти мысли овладевали им все сильнее и сильнее. Тщетно стараясь уснуть, он метался на своей постели.
Сдавшись наконец бессоннице, он поднялся, надел плотный красный плащ и вышел из своего дома в надежде, что ночная прогулка навеет на него желанный сон.
Погода была умеренно прохладной. Вскоре Торгун оказался на дороге, ведущей к бане, которая стояла на вершине небольшого холма, расположенного недалеко от центральной части города. Из трубы струился дым, как бы приглашая войти в баню и окунуться в ее жаркую очищающую атмосферу.
Подумав, что небольшая банная процедура поможет ему обрести желанный сон, Торгун вошел, разделся в небольших сенях и открыл дверь в комнату, обшитую деревянными панелями. Было поздно и, хотя все еще ярко горел огонь и жаром пылали раскаленные камни, в парилке никого не было — оно и к лучшему — никто не нарушит его желанного уединения.
Зачерпнув длинным стеатитовым ковшом воды из бочки, он вылил ее на камни. Вода мгновенно с шипением улетучилась, и парилка наполнилась влажным и горячим паром. Торгуй повторил эту операцию несколько раз, а затем лег на длинную деревянную скамью.
Наконец-то его тело покинула усталость, которая накопилась в нем в течение последних недель. Облегченно вздохнув, Торгун спиной прислонился к потрескивавшим от жары деревянным стенам бани.
Путешествие в Нортумбрию и обратно заняло много времени и оказалось более трудным, чем можно было ожидать в самом начале. Он-то думал обрести только богатство, а нашел свое счастье.
Хотя они и были в разлуке каких-то три дня, а он уже так стосковался по ней. Это чувство усугублялось еще и сознанием того, что до их свадьбы остался чуть ли не месяц. Так странно было думать о ней в ее отсутствие. Ведь обычно с женщинами Торгун придерживался правила — с глаз долой, из сердца вон.
И вот эта дерзкая полусаксонская девчонка так завладела его мыслями, что он думает о ней даже тогда, когда ее и рядом-то нет. Торгун все более и более укреплялся мыслью о том, что этот брак заполнит и его сердце и его кошелек, а что ему еще нужно?
