Одержимое сердце - Сатклифф Кэтрин (полная версия книги txt) 📗

— Лучше не говорить об этом в его присутствии. Вы окажете нам большую услугу, если оставите нас вдвоем.

— Но это невозможно. Тревор сказал…

— Я знаю, что сказал Тревор, — парировала я, поворачиваясь к ней. — Адриенна, ему нужно общество, а не одиночество.

— Все-таки лучше и мне остаться.

— Я предпочла бы, чтобы вы ушли.

— Ладно. Очень хорошо.

Она попятилась к двери, все еще глядя на брата.

— Вы позовете меня, если вдруг понадобится? Я закрыла за ней дверь и заперла ее на ключ. Повернувшись лицом к милорду, я глубоко вздохнула, распрямила плечи и снова приблизилась к нему. В его остекленевшем взгляде, устремленном прямо перед собой, словно он пребывал в летаргическом сне, было что-то очень-очень знакомое.

— Ну вот, — сказала я громко, — что проку сидеть взаперти, как какой-нибудь монах-цистерцианец!.

Наклонившись к нему так, что мое лицо оказалось совсем близко, и опираясь на гнутые подлокотники его стула, я спросила:

— Вы слышите меня? Да, я знаю, что слышите. Можете вы встать?

Я потянула его за отвороты халата, пока наконец он не оказался нетвердо стоящим на ногах передо мной. Заставив его обнять меня за плечи, я принялась водить его по комнате. Наконец, придвинув стул к окну, я посадила Ника на стул, раздвинула тяжелые драпировки и впустила в комнату ослепительный дневной свет.

Николас тотчас же поднял руки к лицу, чтобы защитить глаза от света.

— Вот что получается, когда живешь в пещере, — сказала я.

Потом открыла окно, и холодный ветер ударил ему прямо в лицо.

— Это приведет вас в чувство, — обратилась я к нему.

Я открыла все окна, и в комнате стало так холодно, что я забралась в его постель и завернулась в одеяло, закутавшись до самой шеи.

Я заметила, что он несколько раз посмотрел на меня, и сказала:

Цистерцианцы — члены католического монашеского ордена.

— Если вам холодно, милорд, встаньте и закройте окно. Если свет раздражает ваши глаза, задерните шторы.

Но Николас продолжал сидеть на стуле, хотя тело его сотрясалось от дрожи, а губы посинели.

Тем временем я продолжала говорить. Я долго распространялась об обязанностях врача, главным образом потому, что эта тема всегда меня интересовала. Я сказала ему, что однажды работала в больнице — разумеется, я не стала упоминать Оукс, а также почему я попала в это проклятое место, — я рассказала о том, что мне разрешали помогать в работе самым влиятельным и известным докторам, в том числе и из Лондона. Потом с глуповатой улыбкой я похвасталась, что, вне всякого сомнения, могла бы кое-чему научить Брэббса.

Потом заговорила об Уолтхэмстоу, потому что знала, что мы оба любили это место.

— Я люблю эти темные окна и пруды, в которых отражается серое зимнее небо. Я люблю грачей и галок, гнездящихся в соломенных крышах деревенских домов. Я люблю каждую овечку и каждого ягненка, пасущегося на здешних лугах. И, — добавила я совсем тихо, — я люблю вас.

Меня охватила тоска при виде того, как он вздрагивает и смотрит в окно. Выбравшись из кровати, я села на широкий подоконник и подтянула ноги к груди, и так сидела, опираясь подбородком о колени. Воздух был холодным. Солнечный свет отражался от снега, покрывавшего деревья, сверка, в капельках талой воды, падающей с кровли дома.

Сквозь безлиственные ветви дальнего леса о могла видеть Малхэм. А еще ближе я разглядеда Джима с собаками, пробиравшегося под аркой ворот. Потом заметила Полли, спешившую из курят ника с передником, полным свежих яиц. Я снова перевела взгляд на Николаса. Он смотрел на меня.

Не могу описать, что я почувствовала в эту минуту, став объектом его столь пристального изучения, — этот взгляд был нежным, полным желания, взглядом любовника. От него по моему телу распространилось тепло, во мне зародилась боль, столь же сладостная, сколь мучительная, и я с трудом удержалась от слез, изо всех сил прикусив губу. Этот взгляд показал мне, что я не была для него незнакомкой. Право же, не была.

— Лорд Малхэм, — обратилась я к нему и заметила, что мой голос дрожит, — вы чувствуете себя лучше?

Он смотрел на меня, не отводя глаз. Наконец, слегка проведя языком по пересохшим губам, ответил:

— Мне чертовски холодно, дорогая.

Я спрыгнула с подоконника, сорвала покрывало с постели и укутала его колени. Потом, встав на колени рядом с ним, спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Усталым. Долго я спал?

— А вы помните, как уснули?

— Я помню, что пытался проснуться.

— И не могли?

Он покачал головой, и черная прядь упала ему лоб. Я отвела ее со лба Николаса кончиками пальцев.

— Что было последним, что вам запомнилось, милорд?

— Я писал портрет… но что-то не выходило.

Лицо было не таким, как надо. Совсем не получалось. Я был в смятении…

Он закрыл глаза и откинул голову на спинку стула.

— Николас, что вы видели в своих снах.

— Это были кошмары.

— О чем?

В его глазах мелькнула боль.

— Мне снилось, что я снова вижу свою жену. Мне снилось, что я пошел за ней на кладбище и разрыл ее могилу.

— Было что-нибудь еще?

— Кто-то стоял над моей постелью. Голос его стал хриплым и напряженным.

— …И?

— Колокола.

Следующий вопрос тут же сорвался у меня с языка:

— Вы слышали колокольный звон?

— Да, очень тихий, очень-очень тихий. О боже, как болит голова…

Николас потер висок и, повернувшись к окну, попросил:

— Задерните эти чертовы шторы. От света у меня резь в глазах.

Я охотно подчинилась, потом снова повернулась к нему.

— Я замерзаю, — сказал он.

Я заметалась по комнате, захлопывая окна изадергивая шторы. Потом поспешила к камину и начала раздувать огонь, пока не послышался веселый треск горящих дров и благотворное тепло не распространилось по комнате.

Когда я вернулась к нему, глаза его были закрыты, а на губах блуждала улыбка.

— Представьте себе, — послышался его спокойный сонный голос. — Представьте, что я просыпаюсь после всех этих кошмаров и нахожу вас, сидящей на моем подоконнике, как маленький дрожащий воробышек.

— Представляю, — прошептала я, — очень хорошо представляю.

Глава 11

Я оставалась с Николасом весь день. Я сидела и смотрела, как он тревожно, урывками, спал в своем кресле. Иногда он пробуждался, открывал глаза, выпрямлялся и оглядывал комнату. Все минуты, когда он был в сознании, длились недолго, и он снова откидывал голову на спинку кресла и уплывал в сны. Такое состояние я не раз наблюдала в Оуксе. Я вспоминала, как врачи говорили родственникам:

— Сон — это единственный способ для организма избежать новых стрессов.

И часто так оно и было: я испытала это на себе. Однако причиной такого состояния бывала не одна только депрессия.

Я задремала, а когда проснулась, почувствовала, что холод пронизывает меня до костей. Огонь в камине догорел. Протирая глаза, я вздрогнула: стук в дверь, нарушивший тишину комнаты, показался мне очень громким. Я тотчас же вскочила с постели, вытащила из кармана ключ и открыла дверь.

Тревор прошел в комнату мимо меня с подносом, нагруженным едой и графином шерри.

— Зажгите какой-нибудь свет в этой чертовой усыпальнице, — сказал он.

Я поспешила зажечь свечи и услышала его вопрос:

— Как он? Надеюсь, ведет себя прилично.

— Конечно, — ответила я.

— Теперь вы можете уйти.

— Я бы предпочла остаться.

Тревор бросил на меня мимолетный взгляд, потом осторожно поставил поднос на стол возле кресла Ника.

— Вы, должно быть, проголодались, мисс Рашдон. У Матильды готов прекрасный пирог с почками. Она только что вынула его из духовки.

И глядя на тушеное мясо на блюде, покрытое хрустящей корочкой, я почувствовала, как желудок мой напоминает о себе болезненными спазмами.

Придвинув стул к креслу брата, Тревор опустился на него и снова посмотрел на меня.