Сердце горца - Монинг Карен Мари (книги серии онлайн .txt) 📗
Адам вздохнул. Устало вздохнул. Так устать мог только бессмертный. Потом он отвернулся и вышел. Она слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника и воцарилась тишина. Затем по номеру разнесся его мягкий, Глубокий ГОЛОС:
– С 847 года, Габриель.
Раздвигая диван-кровать, Габби все еще размышляла над тем, что рассказал ей Адам. Она не могла перепутать даты. Морганна умерла в середине девятого века, отказавшись от его предложения стать бессмертной, и как раз в это время не только женщины О'Каллаген, но и уйма других смертных видели, как Адам Блэк неистово метался по горам Шотландии. Из-за Морганны?
Пришел ли Адам Блэк в ярость, когда потерял ее? И если да, почему он допустил ее смерть? Он был всемогущ; он мог заставить ее остаться в живых и принять «эликсир бессмертия» (сама по себе возможность его создания представлялась невероятной!).
И кто была эта Морганна? Какой она была? Почему она отказалась? Сколько времени Адам провел с ней? Может, она прожила с ним всю жизнь? И просыпалась каждое утро в одной постели с принцем из Чара? А он баловал ее всей этой невиданной роскошью, и она ежедневно засыпала, удовлетворенная, в его объятиях?
Что было в ней такого особенного, что он захотел сделать ее бессмертной?
– Я готова ее возненавидеть, – пробормотала Габби еле слышно.
У Адама Блэка были близкие отношения со смертной женщиной, она родила от него ребенка, и он хотел подарить ей бессмертие. И Габби чувствовала... «О Господи, – сердито думала она, – Ревность». Зависть, что она себе в этом отказывала, а Морганна нет. Морганна приняла то, что ей предлагалось, погрузилась в это, получила все сполна. Она прикасалась к Адаму, целовала его и шла с ним в постель. Играла его шелковистыми черными волосами, чувствовала, как эти волосы ласкают ее обнаженное тело. Она знала вкус его прекрасной золотисто-бархатной кожи, сгорала в пламени волшебного секса с ним. И даже родила ему ребенка.
А когда она умерла, Адам удалился в горы. В печали? Или это просто был каприз ребенка, у которого забрали любимую игрушку? «Какая разница? Для него я готова всю жизнь быть любимой игрушкой, – мечтательно отозвался юный голосок. – Пошли они к черту, все твои мальчики. Зачем искать что-то посредственное, если ты всю жизнь можешь прожить как в сказке?»
– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.
Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.
– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.
– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.
Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.
Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!
– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.
И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.
У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.
– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.
Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...
– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.
Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.
– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.
Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.
Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...
Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.
