Поруганная честь - Харт Кэтрин (книги хорошего качества TXT) 📗
Он нежно обнял ее, легонько одолев вялое сопротивление.
— Не плачь, pequena, — проворковал он. — Я вот что тебе скажу: давай прогуляемся к реке. Вода поможет расслабиться твоим мышцам, и ты почувствуешь себя лучше, да к тому же и помоешься. Потом мы вернемся и отведаем замечательный обед, который ты приготовила.
Она всхлипнула ему в рубашку:
— Я и не думала, что ты заметишь.
— Конечно же заметил. Давно такого не было, чтобы я пришел домой, а меня встретил запах свежего хлеба и яблочного пирога. И если меня не обманывает нюх, в этой комнате еще витает аромат бобового супа с копченостями. — Тонкими пальцами он поднял ей подбородок, заставив встретиться с ним взглядом. От его улыбки у нее ослабели колени. — Как приятно сознавать, что кто-то пошел на все эти хлопоты просто для того, чтобы накормить меня. Спасибо, моя сладкая. Ну, как насчет купанья? — В его усмешке появилось что-то дьявольское, а глаза зажглись озорством. — Возможно тебе даже удастся уговорить меня, чтобы я уложил тебя спать и рассказал сказку на ночь, если обед хотя бы наполовину так хорош, как обещают эти ароматы, — добавил он и ободряюще подмигнул: — Так что, рассказать тебе сказку на ночь, малышка?
11
Может, все дело было в том, что хрупкий лунный свет рассеивался по воде, будто прозрачная свадебная вуаль, а звезды, такие крупные и яркие в эту ясную аризонскую ночь, висели так низко, что хоть трогай рукой… Или дело было в теплом ночном ветерке, который ласкал кожу, словно рука любимого — как прикосновения Блейка, когда она стояла в реке, а он осторожно ее мыл, стараясь не потревожить больное плечо… Возможно, дело было и в том, и в другом, и еще во многом, о чем шептала плескавшаяся о ее нежную кожу вода. Так или иначе, но ночь наполнилась волшебством, напомнив любимую сказку, где лягушка вдруг становится принцессой и в нее влюбляется красавец-принц и увозит к себе в замок, где они живут потом счастливо много-много лет. Присмотрись и увидишь, как в лунных лучах весело пляшут эльфы, зачарованные красотой вечной природы…
Блейк привел Меган к реке и уговорил снять с себя платье и нижнюю юбку. Одетая в одну лишь сорочку, она послушно стояла в воде, когда Блейк мыл ей голову. Ах, какой греховный восторг переполнял ее, когда его длинные пальцы осторожно растирали ей кожу на голове! Какое блаженство! Кроме его приказов наклонить голову так или этак между ними не было произнесено ни слова.
Вот Блейк покончил с мытьем головы, и его руки так же ласково стали мыть ее тело, сильными и умелыми движениями убирая напряжение в больном плече. Атласные речные волны резвились вокруг и, казалось, подталкивали ее к нему. Они стояли так близко, что она ощущала жар его кожи. Когда его пальцы убрали бретельки сорочки с ее плеч лицо у нее вспыхнуло. Хорошо еще, что в тот момент она стояла к нему спиной. Ей бы возмутиться запротестовать, но из приоткрытых уст не вырвалось ни звука. Как будто и ночь, и он сговорились между собой, заколдовали ее и подчинили своим желаниям.
Лиф сорочки упал вниз, подставив ее груди ночному ветерку, и, когда руки Блейка последовали за тканью, добравшись по коже до изгиба талии, тело ее покрылось мурашками, а кончики грудей напряглись, отвечая на ласку. Когда он опустил сорочку еще ниже и та заплескалась у ее ног, он ощутил, как Меган слегка напряглась, хоть и промолчала. А он, понимая ее смущение, шепнул:
— Позволь мне полюбоваться тобой, mi paloma. Позволь.
Тихие слова, которые он произнес, уткнувшись в нежную кожу ее обнаженной шеи, вызвали у нее новую волну дрожи. Часть души говорила ей, что нельзя так спокойно потворствовать ему, нужно протестовать. Иначе ее положение только усложнится, чувство к нему станет еще глубже, а ведь сейчас она беззащитна как никогда. И тем больнее ей будет потом; однако живо вспомнилось и то, как ужасно было думать, сидя над пропастью, что она вот-вот умрет и никогда не испытает вновь этого прикосновения, больше ни разу не ощутит его плоть у себя внутри.
Она податливо откинула голову назад, подставляя шею, когда его губы стали прокладывать дорожку к ее уху. Острые зубы, дразня, сжали ей мочку, отчего она задрожала, а когда жаркий язык прошелся по изгибам ушной раковины, колени У Меган едва не подогнулись. Лишь сильные руки Блейка, державшие ее за талию, не дали ей уйти под воду. Тело ее невольно искало у него тепла и опоры.
Даже сквозь намокшую ткань джинсов, которые он не стал снимать, желая пощадить ее скромность она ощутила доказательство его разгоревшейся страсти. Шапка из влажных курчавых волос, прикрывавших его грудь, щекотала ей голую спину
Когда мужские руки двинулись вверх от ее талии, направляясь к груди, Меган невольно поймала себя на том, что у нее захватило дух от сладостного предвкушения. И вот ладони, холодные от воды и все-таки странно теплые, подхватили снизу ее груди, замершие в ожидании. Большие пальцы потянулись к жадным на ласку соскам, и из ее горла вырвался протяжный стон.
— Иди ко мне, Меган, голубка моя, — тихо пробормотал он. — Отдай мне без стеснения свою, сладкую любовь, свой теплый мед. Отдай мне все, что можно отдать мужчине, а я возьму тебя очень нежно. Я покажу тебе мир такого великолепия, что ты зарыдаешь от радости, увидев его. — Он повернул ее к себе лицом, груди ее крепко прижались к мохнатой мужской груди. Заглядывая в большие серые глаза, которые сияли серебром, отражая блестевшую под луной воду, он произнес с мольбой: — Раздели сегодня ночью все твои сокровища со мной, querida. Здесь, сейчас, потому что я хочу тебя так, как не хотел за всю жизнь ни одной женщины. Раздели со мной это золото ночи.
Ее ответ читался в глазах, в руках, которые потянулись, чтобы обнять его за плечи и заставить наклониться пониже, чтобы их губы могли встретиться. И на этот раз именно ее губы первыми коснулись его рта, именно ее язык раздвинул острые белые зубы и скользнул внутрь. Это ее язык встретился в жарком поединке, который разжег их страсть, ее пальцы залезли в черные волосы, чтобы не дать ему прервать поцелуй. Когда же наконец их влажные рты расстались, она тихо прошептала:
— Люби меня, Блейк. Я хочу тебя, Господь свидетель. Я хочу тебя больше, чем следующего глотка воздуха.
Его руки сомкнулись вокруг нее еще крепче, ее груди прижимались к нему, обжигали. Синие алмазы глаз, полные желания, смотрели на нее долгий зачарованный миг. Потом жаркие и твердые губы нежно коснулись ее уст, длинные пальцы нырнули в сияющие влажные пряди и откинули назад ее олову, чтобы насладиться поцелуем, жар их страстно нагрел холодную воду. Большие ладони, узнавая познавая, пробежались по изгибам ее шелкового тела легким, словно шепот, касанием, ласково, как плескавшаяся вокруг вода, он снова нашел ее груди. Шершавые руки дразнили изнемогающую плоть розовых бутонов, которые ласковыми котятами тыкались ему в ладони.
Она трепетала в его руках — будто пламя, его имя, дрожа, слетало с губ, когда руки тянулись к его телу, чтобы продлить то удовольствие, которое он ей давал. Нежные дрожащие пальчики пробежались по ткани его штанов, безошибочно отыскав набухшее орудие, и Блейк едва не взорвался от желания. Его рука накрыла ее руки, прижала покрепче к жарким чреслам, а затем, обхватив робкие пальцы, направила их к застежке штанов. Поколебавшись, она уступила безмолвной просьбе и стала расстегивать тяжелые пуговицы, с трудом вытаскивая их из намокших петель. Обоим казалось, что прошла целая вечность, прежде чем работа была закончена. Горя от нетерпения, он помог ей спустить с его бедер штаны и наконец освободился от них окончательно.
Обнаженные тела подались друг к другу, будто железо и магнит. Каждая часть скользкой и жаркой плоти искала себе пару, их руки и ноги переплелись, а влажные губы жарко скользили, стараясь дать другому как можно больше наслаждения. Бесконечные минуты они сжимали друг друга в сладком томлении, пока оба не выдержали этой пытки. Подняв ее дрожащими руками, он обвил ее ноги вокруг своей талии. Ладонями она ощутила, как напряглись мускулы на его плечах, приняв вес легкого тела.
