Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Ко всему прочему, за неделю до премьеры, в разгар Софьиных терзаний, приехал из Костромы Мартемьянов.
Софья вернулась домой после «Русалки» поздно ночью, усталая и злая: пока она пела свою партию на сцене, кто-то из прихвостней Нравиной щедро измазал гримом ее черное платье, и, несмотря на все усилия костюмерши, Ниночки Дальской и самой Софьи, удалить отвратительные белесые разводы с ткани не удалось. Платье погибло безвозвратно. В другое время это не слишком бы расстроило Софью, но бессмысленная гадость, сделанная соперницей, оказалась последней каплей в чаше сомнений, отчаяния и нервотрепки, и всю дорогу домой молодая женщина, несмотря на мороз, плакала навзрыд. Если б не собственные слезы, она, разумеется, заметила бы огромные, облепленные снегом сапоги Мартемьянова, которые были брошены на пол и занимали, чудилось, половину передней. Но Софья, не обратив на них внимания, машинально перешагнула лужу из растаявшего снега, прошла в гостиную, недоуменно позвала: «Марфа!»… и застыла, услышав из кухни тихие голоса. С минуту она прислушивалась. Затем как можно тише скинула ботинки и, осторожно ступая по скрипучим половицам, прокралась по коридору к кухне.
Из-за полуоткрытой двери выбивался желтый свет лампы, пахло пирогами с картошкой, крепким табаком, звучали негромкие голоса.
– … и непонятно даже, зачем вовсе на эту Татьяну соглашаться было! – ворчливо жаловалась Марфа. – Никакой радости, кроме гадости! Кажин день лавровишневые капли глотает, плачет и жалуется, что это не ейное призванье! А рыдать в нашем с Софьей Николавной положенье очень даже вредно, голос сядет, а то и вовсе пропадет, а энта ведьма Нравина только рада будет! Примадонна липовая, поперек себя ширше, зад за три дня верхом не обскачешь! Уж о душе пора подумать в ее годы-то, а все Татьяну распевать рвется! Тьфу, срамота!
– Может, поприжать ее, эту примадонну-то? – донесся до Софьи задумчивый бас Мартемьянова. – Оно у меня не задержится… Ночи сейчас темные, по морозу и до околоточного не докричишься, а мои ребята и не такое срабатывали…
– Побойтесь бога, Федор Пантелеевич, не грешите… – помолчав, с явным сожалением отозвалась Марфа. – Кабы этак просто все было, я б и сама Нравиной личность кулаком-то разворотила. Мне это сильного поту не выбьет, но ведь что люди-то скажут? Они скажут, что Софья Николавна этаким неправедным путем в примы рвется, кромешников нанимает, а к чему же нам лишняя напраслина? Анна Николавна вот считает…
Но тут уже Софья очнулась от столбняка и закричала, врываясь в кухню:
– Марфа, Федор, вы с ума сошли! Что это за разбойничьи прожекты?! Мало мне того, что…
Договорить Софья не смогла, потому что Мартемьянов тут же встал, и не успела она оглянуться, как уже оказалась намертво притиснутой к его широкой, твердой, будто железной груди, а в нос ударил знакомый запах лошадиного пота, табака и дегтя. По опыту зная, что пытаться освободиться от этих объятий совершенно бессмысленно, по крайней мере, в первые мгновения, Софья вздохнула и покорилась неизбежному. Через минуту она жалобно попросила:
– Федор, отпусти, ради Христа, ты мне сломаешь ребра…
Мартемьянов слегка ослабил хватку, но Софью из рук не выпустил.
– Соскучился я, Соня, ты бы ведала как… И дел толком не закончил, бросил на половине, полетел сюда… И гляди ты, вовремя! Марфа тут жалуется, что тебя в твоем тиятре замордовали совсем…
– Марфа, как не стыдно… Федор Пантелеевич, ты ее не слушай, – через силу улыбнулась Софья. – Обычные театральные интриги, без которых ни одна премьера не обходится. Такая уж наша комедиантская судьба.
– А коль обычное дело, так что ж ты зареванная пришла? – спокойно спросил Мартемьянов, но Софья сразу увидела в его черных глазах знакомый недобрый блеск. Вздрогнув, она поспешно сказала:
– Ах, это… Вообрази, полкоробки пудры высыпала прямо себе на платье! Взгляни, на что оно теперь похоже, только выбросить!
– Ну и выброси да три новых купи. – Мартемьянов даже взгляда не перевел на испорченное платье, продолжая смотреть в глаза Софьи. – Что-то я не припомню, чтоб ты из-за шмотьев когда ревела, Соня.
– Что ж, люди меняются… я испортилась, видимо, от жизни с тобой, – попыталась отшутиться она, явственно чувствуя, что попытка эта не удается: обмануть Мартемьянова всегда было очень трудно. – Марфа, что же ужинать?.. – торопливо произнесла Софья. – Я голодная, как волк зимой!
– Извольте ручки обмыть да садиться, – проворчала Марфа, на протяжении всего разговора стоявшая у печи со скрещенными на груди руками в самой угрожающей позе.
Эта рыжая, рябая, крепко сбитая, по-мужски сильная девка была ровесницей Софьи и ее верной спутницей на протяжении всей жизни. Еще в нищем папенькином имении, когда сестрам Грешневым приходилось с утра до ночи бороться за более или менее сносное существование, Марфа не покладая рук копалась в обширном огороде, кроила и шила на продажу, попутно обучив тому и своих барышень, ходила охотиться на окрестные болота, вскинув на плечо тяжелое ружье, бреднем ловила рыбу в Угре, приволакивала из леса тяжеленные корзины с грибами и жизнерадостно обещала: «Ничего, барышни, я вас не оставлю, проживем как ни есть!»
К изумлению Софьи, у некрасивой, рябой Марфы регулярно заводились очень недурные поклонники, которых, впрочем, та рано или поздно отваживала: «Замуж все едино не пойду, так нечего и человеку голову морочить». Когда четыре года назад Софья бежала из Грешневки, спасаясь от Мартемьянова, Марфа ушла с ней. Вместе они мотались по провинциальным городам, жили в Ярославле, когда Софья играла в театре, вместе и уехали в конце концов с Мартемьяновым за границу.
В отличие от своей барышни, Марфа не опасалась Федора ни на грош (возможно, потому, что почти не уступала ему в силе) и спокойно заявляла, что, если «разбойник черномазый» хоть чем-то обидит Софью Николаевну, она его с божьей помощью отправит на тот свет. Мартемьянов Марфы, разумеется, не боялся, как не боялся, кажется, вообще ничего на свете, но относился к ней с неподдельным уважением. Не раз, возвращаясь домой с поздних спектаклей, Софья заставала Федора и Марфу на кухне, распивающих чай из самовара и о чем-то вполголоса разговаривающих.
– О чем тебе с ним говорить, Марфа? – иногда недоумевала она.
– Да мало ли, Софья Николавна… – следовал туманный ответ. – Мы ж с ним, почитай, одного поля ягода. У него в папашах разбойник был, да и меня мать бегом под забором родила. Только и разницы, что Федор Пантелеич миллионов налепить сумел, а я, дура, кроме рябин на морде, ничего не нажила. Так миллионы-то – сегодня есть, а завтра нет, сущность ихняя таковая улетучая… Вы это принимайте во вниманье на всякий случай, уж сколько раз я вам говорила, что откладывать надо!
Ужин Софья проглотила за минуту и тут же почувствовала, что глаза неумолимо слипаются.
– Федор, Марфа, я иду спа-а-ать…
– Вестимо, давно пора, – отозвалась Марфа, собирая со стола посуду. – Я вам уж разобрала, идите почивайте с богом. На липитицию-то завтра будить?
– Разумеется… – Софья вышла из кухни.
Мартемьянов поднялся было следом, но Марфа уже в спину ему пробурчала:
– Федор Пантелеевич, а вот вы бы Софью Николавну своим вниманьем сегодня не беспокоили. Она и без вас насилу на ногах держится. Явился не запылился, сокол ясный, когда барышне и так расстройства да ипохондрии довольно…
– Ну тебя вот только спросить позабыл! – недовольно буркнул Мартемьянов, уже стоящий в дверях. – Марфа, когда ты нос не в свои дела совать перестанешь?
– А вот не дождетеся, – как ни в чем не бывало отозвалась Марфа, поднимая с пола ведро с водой и опрокидывая его в рукомойник. – Что барышни дела, что – мои, все рядышком лежит.
– Может, и приехал зазря? – помолчав, спросил Мартемьянов.
– Может, и зазря! – отрезала Марфа. – Мы, знамо дело, понимаем, что вы этому дому хозяин и все тут, что ни есть, – ваше. Но только вам уж привыкнуть пора, что, когда у барышни примьера на носу, ей хоть весь свет вверх тормашками перевернись, – не заметит. А уж вашего-то в дому наличия и подавно. Обождали б недельку, а потом – хоть в Парижи ее везите!
