Роковое наследство (Опасные связи) - Майклз Кейси (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Мойна отложила пряжу и невидящим взором посмотрела вдаль, словно воскрешая там картины прошлого.
— Бедная моя деточка выплакала все глазки в ту первую ночь, мистер Люсьен, в первую ночь с Эдмундом, — все-то никак французика своего не могла забыть, — продолжала Мойна, и от ее монотонного голоса по телу Люсьена побежали мурашки. — Эдмунд-то поверил тогда, будто она невинность свою оплакивает. Да только как пришло время ей родить, мастер Люсьен, и увидали мы ваше милое личико, так и поняли, что француз-то оставил по себе память побольше, чем то колечко, что у вас на пальце. А ваша мама не смогла об этом сказать, полюбила она Эдмунда за то, что был к ней такой добрый. Даже заплакал тогда от счастья, что у него сын родился.
Так и вышло, сказала Мойна, что с ее согласия Памела решила продолжать жить со своей ложью.
По словам служанки выходило, что потом единственной проблемой явилось чудесное возвращение Кристофа в Суссекс — примерно через шесть месяцев после того, как Памела родила. Кажется, его подобрала шлюпка, что шла через Пролив в Кале. И у него ушло немало времени на то, чтобы оправиться после болезни и, получив благословение отца, вернуться в Англию. Обретенный Памелою мир едва не рухнул, когда он обнаружил, что Памела вышла замуж за другого и, больше того, не желает бросить Эдмунда и не желает бежать с ним и с его сыном во Францию.
Все его мольбы и угрозы были напрасны. Памела уже крепко полюбила Эдмунда, а в Люсьене для ее мужа сосредоточился весь мир. Наконец Кристоф вернулся на континент, поклявшись когда-нибудь явиться, чтобы потребовать вернуть ему его сына. А был это 1788 год, и Францию уже била революционная лихорадка.
Кристоф Севилл так и не появился больше в Суссексе, и с тех пор, как пришли бумаги, касавшиеся наследства Люсьена, от него не было ни одного известия.
— Я уж говорила ей, что скорее всего сложил он свою голову во время этого ихнего Террора. Да она и слушать не желала. Просто французик ее сделал правильный выбор, клялась она мне, и больше он не станет ее беспокоить. — Мойна с улыбкой покачала головой и продолжила: — Вы ведь знаете, она любила помечтать, мама ваша. Не хотела думать, что кто-то может умереть — даже если дело касалось ее драгоценных роз. А уж вы-то были для нее самым распрекрасным цветочком, мастер Люсьен, — самой дорогой ее розой. И когда вы подросли да отправились на войну, она все глаза выплакала, боялась, что вы обязательно станете драться со своим собственным папой.
Люсьен резко отвернулся к окну, делая вид, что внимательно разглядывает сад.
— Надеюсь, что мне хватит сил дождаться окончания этой проклятой войны, чтобы отправиться во Францию и разузнать все о своем отце. Однако боюсь, ты права, Мойна. Я тоже склоняюсь к мысли, что он давно погиб.
— Что бы с ним ни случилось — от этого вашей маме не стало легче. — Мойна нахмурилась, распутывая узелок в своей пряже. — Никакие слова не смогли бы ей помочь, да она и говорила-то совсем мало, только умоляла Эдмунда верить, что она его любит. Понимаете, ей надо было просто скрыться на время куда-нибудь, чтобы дать ему вспомнить, как вы втроем счастливо жили. Да я так понимаю, что уж слишком она напугалась, чтобы что-нибудь сообразить. Она просто дождалась, покуда он выбежит от нее как безумный да запрется с бутылкой у себя в кабинете, а уж потом постаралась и сама убраться подальше из дома — как раз перед тем, как налетел тот ураган с Пролива.
Я почти что простила его в сердце, мастер Люсьен, когда он пришел, едва живой, и принес на руках мою деточку. Он весь слезами обливался и умолял меня ее спасти. Тогда он вовсе не был гордым, мастер Люсьен, ну ни капли. Он просто сидел возле ее постельки три дня да три ночи, держал ее за ручку да просил его не бросать.
Люсьен перебил, резко отвернувшись от окна:
— В это слишком трудно поверить, особенно если вспомнить, что он женился на Мелани всего через несколько недель после смерти моей мамы.
Мойна улыбнулась. Люсьен был уверен, что эта гримаса на ее лице означала улыбку, тем более странную, если учесть ее следующие слова.
— Когда моя деточка отдала Богу душу, как раз перед рассветом, Эдмунд очень быстро перестал над ней плакать. Да, я видела это, мастер Люсьен, видела, как он тряс ее, тряс и тряс, вцепился ей в плечи и проклинал ее за то, что она его оставила. Он проклинал ее как самую распоследнюю дрянь и кричал, что она нарочно бросила его, чтобы он жил один с тем, что она ему понарассказала. Кричал, как ненавидит ее за то, что она с ним сотворила. Он даже хоронить ее не пошел. И в ту же самую ночь затащил к себе в постель эту белобрысую сучку. А ведь на могилке-то и земля просесть не успела. Нет, никогда я этого не прощу, мастер Люсьен. Никогда ничего не прощу, вот и весь сказ.
Люсьен спрятал лицо в ладонях. Ведь он сам добивался правды — ну так вот, пожалуйста, ему правда. Она оказалась намного хуже всего, что он был способен себе вообразить.
— Вы, может, и возразите мне, что он уж сполна расплатился за то, что тогда наговорил да наделал, но для меня это без разницы. Он сказал, а я услышала. Я еще кое-чего могла бы рассказать, да только слишком я стара и устала. А вам надо намотать на ус, что я могу еще кое-чего сказать, мастер Люсьен. Вы вернулись в самое время, как я и ожидала, когда я решу, что пора с ним кончать. Прежде я уж заставила его вдоволь помучиться — так, как я это могу, — и он сполна осознал свою вину. Он намучился так же, как мучилась моя бедная деточка. И теперь пришел ваш черед положить этому конец.
— Положить конец, Мойна? Что же ты предлагаешь мне сделать — вызвать его на дуэль? Да ведь он с кровати встать не может. Мама моя мертва. Эдмунд взял в жены Мелани — что само по себе можно считать искуплением грехов. Чего же еще, ради всего святого, ты хочешь от меня?
— Разве вы не слышали? Еще не все. Вам надлежит навести здесь порядок. Тому самое время, чтоб вы успели развязаться с одной докукой да приготовились к новой напасти, что стоит уже у дверей. Я разгадала ее, и Эдмунд тоже. Ну да я дала ему еще недельку, мне не жалко, уж коли все равно конец ему близок. И не расспрашивайте меня, что да как, все одно я вам не скажу. Вы ведь в долгу перед вашей бедной мамой, из-за вас заварилась эта каша, вот и весь сказ. Эх, во все-то времена у мужиков самым главным было то, что болтается у них между ног.
Люсьен прислонился лбом к оконной раме, с трудом осиливая поток свалившихся на него сведений:
— Из-за меня вся каша, Мойна? Что ты хотела сказать? Ах, конечно. Понимаю. Все началось после моего рождения.
— Да неужто? Может статься. А может статься, это еще не было началом. — Мойна осторожно отложила в сторону пряжу и поднялась с кресла. — Вы нынче вечером будете кушать один, мастер Люсьен, — провозгласила она, и в ее голосе послышалось странное самодовольство. — Миссис Тремэйн не составит вам компании.
— Неужели, Мойна? Но она так хотела пообедать со мной. Может, она заболела?
Люсьен отвечал автоматически, не обращая внимания на собственные слова. Его старая нянька дала слишком мало ответов, поставив гораздо больше вопросов. Ему надо было все обдумать. И то, что сегодня вечером за обедом он не увидит Мелани, следовало воспринимать как удачу, подарок судьбы.
— Нет. Она вовсе не такая уж больная, мастер Люсьен, — язвительно отвечала служанка, хрипло рассмеяшлись. — По крайней мере, не сильнее, чем обычно. Да и к тому же она только вот сию минуту получила порцию отличного лекарства. — Тут ее голова дернулась вправо, к двери в детскую, и палец прижался к губам. — Идет Кэт Харвей, мастер Люсьен, и, ведет малютку от Эдмунда. Уж она так стережет этого малютку, как тигр, так что вы с ней поосторожнее. Всякую ночь запирает свою дверь на замок, а в кармане платья таскает кинжал. А все ж она хорошая девка. И об вас заботилась как надо.
Люсьена мало тронули предостережения Мойны по поводу возможных новых опасностей, но последние слова задели за живое. Стало быть, он все же был тогда в памяти. Кэтрин дежурила в его комнате, когда он вернулся с Полуострова. Беспомощно прижавшееся к нему тело безусловно принадлежало ей, равно как и губы, которые он поцеловал, горячие, сочные, — и полная противоположность ненасытным поцелуям Мелани.
