Время дикой орхидеи - Фосселер Николь (электронная книга TXT, FB2) 📗

Когда его крестили в Сент-Андрусе гордым именем его шотландских предков, грозовой дождь, протекая сквозь поврежденную крышу церкви, капал на лоб грудничка.

Но все же свое первое крещение Дункан Стюарт Бигелоу, сын малайца, зачатый под южным ветром, рожденный во время восточного ветра, получил со слезами своей матери.

Солеными, как море, из которого вышел его отец.

II

Среди тигров

1854–1861

10

Висванатан полагал, что знает о золоте и драгоценных камнях очень много. Такого же высокого мнения он был и о своих коммерческих способностях и о своей памяти, в которой он держал не только длинные колонки цифр, но и каждую самую мелкую и самую второстепенную деталь. И о своем знании людей.

Но он ничего не мог понять в человеке, который сидел напротив него за столом, хотя они совершили вместе уже не одну сделку. И это были хорошие сделки.

В то время как за окнами на землю обрушивался муссонный ливень, Висванатан шумно отхлебывал чай с блюдца; чай они пили по завершении каждой сделки, и Висванатан исподтишка наблюдал за своим визави, который пригубливал из своей чашки.

Нужно было внимательно присмотреться, чтобы разглядеть, что его скромная белая рубашка и светлые брюки были сшиты тщательной рукой из отборной ткани. Искусной гравировки были и рукояти клинка и огнестрельного оружия, висевшие на его ремне. Несмотря на то что его постоянно сопровождали трое-четверо вооруженных мужчин, которые перетаскивали ящики в дом, а потом в тени веранды, потягивая чай и жуя бетель, ждали, когда их хозяин снова тронется с места.

Это были малайцы, как и он сам, судя по всему; но что-то в нем было не таким, как у других малайцев, которых знавал Висванатан, в том числе его особая манера прищелкивать языком.

Он всегда входил в дом с высоко поднятой головой, самоуверенно, почти высокомерно, хотя никогда не показывал себя по отношению к Висванатану снисходительным. Речи его ограничивались только самым необходимым; серьезный, но отнюдь не угрюмый, он никогда не смеялся и лишь изредка выказывал что-то вроде улыбки. И как только он переступал через порог, всегда казалось, что он приносил с собой соленое дуновение моря.

Трудно было оценить его возраст. У него была повадка мужчины, который много повидал и многое пережил и благодаря этому пришел к тому, что имел теперь. Стройный и рослый, он двигался с гибкой силой, свойственной более юному возрасту. Молодым было и его лицо, но со следами разочарования и горечи, которые добавляли ему несколько лишних лет. Это было жесткое лицо, с тяжелой линией подбородка и резкими скулами. Жесткими, чуть ли не каменными, казались и его глаза; они были черными как ночь, как и его коротко остриженные вьющиеся волосы. Мужчина, которого женщины, без сомнения, находили привлекательным. Еще каким привлекательным, и Висванатан подавил вздох.

Многие называли его человеком тени, потому что о нем никто ничего толком не знал, кроме того, что он богат и имеет большой дом. На реке Серангун, далеко за пастбищами для скота и за кирпичным заводом, за полями и крестьянскими дворами, за лесами и болотами. Где-то на реке, спрятанный за поселениями кули с их свиными загонами, за малайскими деревушками и за высокими деревьями. Некоторые рассказывали, что бродячие тигры никогда не осмеливались подойти к этому дому, потому что страшились силы его владельца; Висванатан, однако, считал это суеверием простодушных.

Он был непостижим и недосягаем; временами исчезал бесследно на борту своего проворного корабля, чтобы вернуться с золотом, а иногда с пригоршней бриллиантов с Борнео, которые делали его еще богаче. С жемчугом, перламутром и кораллами из моря. С медовосветящимся янтарем с Калимантана, реже с Суматры: он был золотым, если смотреть сквозь него на солнце, или оливковым, когда на него падал свет, и Висванатану давали за него высокую цену. А два раза он привозил нечто настолько редкое, бесценное, что даже такой торговец, как Висванатан, который полагал, что видел и знает уже все, лишался дара речи: янтарь, голубой, будто расплавленный лазурит. Застывшие капли из глубин океана.

И тогда он виделся Висванатану береговым расхитителем, который бесцельно плавает по морю и по дороге просто собирает то, что находит на песке.

Этого человека Висванатан знал под именем Рахарио. Имя как счастливый знак, возвещавший богатство.

Другие называли его кукловодом, потому что далеко не везде он появлялся сам, а дергал за ниточки, порой весьма длинные – разветвленную сеть посредников, – оставаясь на заднем плане. И когда в очередной раз китайская джонка или европейский торговый корабль попадали в руки пиратов, которые, несмотря на все усилия британцев, продолжали творить бесчинства на море у Сингапура, грабя малайцев, буги, но в основном китайцев, многие были убеждены, что какая-то нить этого события не миновала его пальцев.

Где есть море, там есть пираты, как говорят в Сингапуре.

Бесшумно отодвинулась дверь в противоположном конце комнаты. Его жена просунула голову с налетом досады на лунно-круглом, обычно добродушном лице. Она помахала ему жестом, выражающим нетерпение.

Висванатан снова подавил вздох и водрузил на лицо свою самую выигрышную улыбку.

– Я знаю, вы многозанятый человек… Но может статься, вы все же найдете время задержаться и с нами пообедать? Это была бы большая честь для меня и моей жены – принимать вас в качестве гостя.

Это было не в его обычае – длить такое посещение сверх обязательного удара по рукам в завершение сделки и чашки чая или кофе. Он не считал нужным входить в более близкое знакомство с торговцами, в личные и уж тем более в дружеские отношения. Его товары и цена, какую он за них получал, – вот все, что было для него важно; в том случае если кто-то соглашался брать у него товар только в обмен на ответную любезность, он предпочитал найти покупателя в другом месте.

Тем не менее Рахарио принял приглашение Висванатана. Может быть, он счел уместным хотя бы раз отметить эти более чем взаимовыгодные деловые отношения; но, возможно, также потому, что почуял: торговец при этом имеет в виду нечто большее, чем приобретение жемчуга и кораллов, и это пробудило в нем любопытство.

За это говорили и бесчисленные миски на столе, и то, что жена Висванатана Суджата, которую он видел нечасто, почтительно его приветствовала и перечислила ему все выставленные кушанья.

Рис с шалотом, чесноком, орехами кешью и изюмом, приправленный корицей, кориандром и тмином. Рис с куркумой, рис чистый. Икан пинданг, курица в кокосовом молоке и соке тамаринда, острая благодаря чили и свежая благодаря лимонной зелени. Разнообразная рыба, креветки, омар. Разноцветные чатни, самбалы и карри. Фрукты – манго, папайя, мангостаны, нангка.

Праздничное угощение, как для султана.

– Приступайте, приступайте! – оживленными жестами Висванатан указывал на дымящиеся миски. – Небольшой выбор из нашей кухни, в которой смешаны старая и новая родина.

Помимо арестантов и маленького гарнизона сипаев, в Сингапуре было много индийцев: оранг-клинг, названные так по старому королевству Калинга, которое в прежние времена вело торговлю с Малаккским полуостровом и островами Нусантары.

К тому времени их были уже тысячи, большинство с юго-запада, но также и с Цейлона и из Синда, Гуджарата и Керала; индусы, мусульмане, горстка христиан. Служащие и писари в складских конторах и управлениях, рабочие на кирпичном заводе и на полях, скотоводы и пастухи, крестьяне и ремесленники. И неприкасаемые примешались в качестве кули к китайцам. Многие открывали мелочные лавки или пробовали себя в торговле, а некоторые разбогатели на этом, как Висванатан.

Особенно бросались в глаза четтьяр, каста торговцев из Южной Индии – своими броскими чертами лица и темной кожей, на которой резко выделялись светлый саронг и шарф, часто еще белые полосы, нарисованные на лице, на руках, на груди. Здесь, на Клинг-стрит у них были их узкие коммерческие заведения, в которых они ссужали деньгами мелких коммерсантов, рабочих, торговцев-разносчиков и плантаторов и очень хорошо с этого жили, как и на Маркет-стрит, вблизи рынка Телок Айер, пульсирующего сердца китайского квартала.