Соблазнительная обманщица - Брэдли Селеста (читать хорошую книгу .txt) 📗
– Я понимаю, что мы только начинаем… заново… но мне бы хотелось, чтобы ты сказала мне…
Она высвободила свою руку и повернулась к Мелоди:
– Нет, моя хорошая, не надо втыкать булавки в ковер. Ты ведь не захочешь потом найти их своими пяточками, правда?
Эйдан думал, что Мэдлин соберет булавки и вернется к нему, но она не стала делать этого, а принялась деловито приводить в порядок комнату, аккуратно сложив, новый передничек, сшитый для Мелоди, и убрав швейные принадлежности в деревянную шкатулку, которую привезла с собой в саквояже.
О! Значит, сегодня она раскрывать свои тайны не станет. Видно, еще не время.
Он ощутил в душе пустоту, как будто откровенничал перед ней совершенно напрасно – и теперь видит, как его душа, словно живительная влага впитывается в песок. Старая рана снова начала саднить. Господи! Почему только Мэдлин способна так больно его ранить? За что? В чем его вина?
Эйдан резко встал.
– Давай мне это, – сказал он, забирая у Мэдлин вещи Мелоди, – я их уберу.
Он ушел в спальню и закрыл за собой дверь.
Мэдлин проводила его взглядом. До чего ей ненавистна была необходимость постоянно ему лгать! Он только что расколол свое сердце, словно скорлупу ореха, а она не может ответить ему тем же. Его боль пульсировала у нее в груди, словно эту рану получила она сама.
Какой же он необыкновенный человек! Даже когда он сердит, все равно остается внимательным и заботливым. Как бы ей хотелось остаться с ним навсегда!
Убрав шкатулочку в шкаф, Мэдлин прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Если бы она смогла поведать ему всю правду, то что сказала бы?
«Я вышла замуж за чудовище, а потом сожгла его дом, при этом кого-то убила, чтобы скрыть свое бегство. И спряталась».
Да уж, такое признание будет принято с восхищением. Слушатели станут ей аплодировать.
Глава 18
Когда Критчли добрался до своего жилища (совершенно не то, к чему он привык, зато до чего удобно иметь внизу паб!), он снова зевнул и открыл дверь. Пожалуй, можно проспать весь день. Когда станет темно, он спустится вниз, возьмет тарелку мяса и кувшин эля и засунет руку за ворот пухленькой дочки владельца паба. Отличный план, лучше не придумаешь.
– Критчли! Милый друг, как же я рад тебя видеть!
При звуках этого мягкого, дружелюбного голоса он остановился как вкопанный. Такая изысканная вежливость обязательно обещала что-то дурное. Широко открыв рот и тряся вторым подбородком, он беспомощно заикался.
– Виль… – Он бросил опасливый взгляд на камин, но тайник, который он там устроил, выглядел нетронутым, – я… я не ожидал тебя так скоро!
Проклятие! Теперь ему никак не удастся заполучить Мэдлин!
– Закрой пасть, жирный идиот!
Лорд Вильгельм Уиттакер, владелец Уиттакер-Холла и супруг невезучей леди Мэдлин, сидел на единственном стуле, имевшемся в комнате, красиво положив ногу на ногу.
Что-то блеснувшее золотом выпало из его кулака и повисло на цепочке тонкой работы. У Критчли под ложечкой возник ледяной ком. Это конец! Он нашел тот чертов медальон с шиповником! Никому не позволялось предавать этого человека.
– Вильгельм ласково улыбнулся, чуть наклоняя голову к плечу, и дружелюбно спросил:
– Ты что-то забыл мне рассказать, милый друг?
Мэдлин сидела одна в гостиной на тихом верхнем этаже клуба «Браунс». Закрыв глаза, она пыталась вспомнить лицо Вильгельма. Уродливую маску ярости восстановить в памяти было легко. А вот тот благообразный облик, который она видела вначале, уже начал забываться.
Она была юной и романтичной – и, наверное, чуть самоуверенной, поскольку ей в голову не пришло задать себе вопрос, зачем человеку с таким титулом и богатством могла понадобиться дочь обедневшего баронета. Ее воздыхатель восхищался ею и тешил ее тщеславие, и она вообразила, что он от нее без ума.
– Ты должна принадлежать только мне!
Ее отец в душе восхищался ее дерзостью и хвалил ее ум, когда мать сетовала на острый язычок непокорной дочери.
– Тебе придется нелегко в замужестве, моя девочка, – с горечью говорила она. – Ни одному мужчине не понравится, что его выставляют дураком.
Ее отец отмахивался от мрачных предсказаний своей супруги: ему было важнее, чтобы Мэдлин развлекала его своим остроумием, а ее шансы ублажить мужа его мало интересовали.
Почему бывает так неприятно признавать, что мать оказалась права? Всего через неделю после свадьбы, которая соответствовала всем ее грезам, муж рассек ей губу, отвесив пощечину.
Мэдлин уже не могла вспомнить, что именно его разгневало – наверное какой-то дерзкий ответ на выражение его недовольства. И главным потрясением для нее стал не сам удар. В конце концов, мать не раз выходила из себя, когда Мэдлин не слушалась.
Нет, дело было в том, что в этот момент Вильгельм полностью владел собой. Он совершенно не разозлился. Он просто стукнул ее, как надоедливое насекомое!
А после этого закончил свою жалобу на арендатора так, словно ничего не произошло.
Она быстро научилась держать при себе то, о чем думает.
На какое-то время Мэдлин позволила мужу убедить ее в том, что его вспышки капризного гнева – случайность. Они вызваны исключительно той пылкой страстью, которую она ему внушает.
Какое-то время она даже наивно гордилась силой этой бури, потому что это делало ее особенной.
А когда наконец поняла, что поведение Вильгельма – это проявление жестокости, свойственной ему, и что его потребность в ней распространяется исключительно на желание безраздельно ею властвовать и целиком распоряжаться ее жизнью, то ей было мучительно тяжело признать полную безвыходность своего положения.
Леди Мэдлин совершенно ничем не отличалась от жены обычной деревенщины, которая ходит с синяком под глазом и всего боится. Ее брак был насмешкой, а в ее сердце нуждались не больше, чем во вчерашних объедках. Она не была ничьей сиреной, ничьей богиней. Она была просто довольно доверчивой женщиной, совершившей роковую ошибку.
Тогда Мэдлин попыталась принять правила игры, наблюдать и преданно служить, хладнокровно предупреждая желания мужа, чтобы не становиться объектом для злобных нападок. Она старалась управлять хозяйством и прислугой так, чтобы никому не нужно было страдать вместо нее, когда он обращал свою ярость на окружающих.
Ее жизнь вскоре превратилась в длинный список услуг и уступок. Спросила ли она, как прошел его день? Если она забудет это сделать, муж будет раздосадован или даже хуже. Надела ли она то платье, которое ему нравится? Не забылась ли она, купив шляпку, которая ей самой кажется восхитительной, но которую он счел безвкусной? Она доставала из шкафа только те вещи, которые нравились ему, делала такие прически, которые он предпочитал, включала в меню только те продукты, которые он считал вкусными, – и убеждала себя в том, что все это делала бы любая хорошая жена. В браке принято идти на компромиссы. Мужчин нужно прощать: они не такие терпеливые, как женщины.
Ты хоронишь себя, уступая его капризам день за днем, и в конце концов не узнаешь саму себя в зеркале.
У нее не было подруг. Он об этом позаботился. Каждый раз, когда появлялась возможность поближе сойтись с какой-нибудь женщиной, он находил в той какие-то недостатки и запрещал дальнейшее общение. Муж зорко следил за тем, чтобы границы его сферы влияния не нарушались, так что они виделись с родственниками всего несколько раз в году. Он не любил «любопытствующих дураков», так что ей не позволялось одной принимать визиты. Ее редкие выезды за пределы поместья вскоре свелись к поездке к родителям раз в году, а когда те умерли, то и они прекратились.
Без друзей, не имея никакой реальной власти в доме (кто же будет идти наперекор хозяину, у которого рука такая тяжелая?) и даже без поддержки родителей, которые умерли в уверенности, что Вильгельм всегда все делает правильно, ее мир стал настолько Тесным, что в нем не осталось никого, кроме него.
