Джафар и Джан - Раевский Николай Алексеевич (читать книги без регистрации .txt) 📗

2

Несколько лет тому назад халиф отправил эмира Акбара послом к королю франков, которого в его землях заранее именовали Великим [8]. Халиф знал, что собрат его Карл — государь могущественный, но не очень-то богатый, да и хороших вещей на Западе делать некому. Надеялся, что драгоценные подарки помогут переговорам о торговле.

Готовили эти подарки много месяцев. Индийские купцы немало заработали на драгоценных камнях, предназначенных для франкских принцесс. Привезли рубины, горевшие, как звезда Альдебаран, голубые сапфиры, изумруды цвета февральской травы, бериллы, хризопразы, печальные дымчатые топазы, камни счастья — бирюзу. Халиф сам выбрал жемчужные ожерелья для жены и дочерей короля Карла. С восхода и до заката солнца работали лучшие багдадские ювелиры и золотых дел мастера. Крошечными молоточками ковали золотые листья для диадем. Отливали узорчатые ассовиры — запястья из золота и серебра. Ученый путешественник, недавно вернувшийся с Запада, посоветовал изготовить и либде — ожерелья из золотых пуговок. В Багдаде все женщины побогаче их носят, а в земле франков и принцессы таких украшений не видывали. Золотых вещей у них много, но все грубые, точно их обыкновенными молотками ковали. Только колец для ног — кулыхал — не делали. Известно было, что знатные франкские женщины носят длинные платья, волочащиеся по земле. О ногах они не очень-то заботятся. Не полируют ногтей порошком из толченых морских раковин, не красят их хной в шафрановый цвет, не срезают, как следует, загрубевшей кожи на пятках. Под полотняными чулками все равно ничего не видно. И даже если икры поросли рыжими волосами, как у обезьян с острова Калы [9], так эти волосы и оставляют расти. Но серьгами франкские красавицы чванятся пуще, чем всеми другими драгоценностями.

Обо всем рассказал путешественник, и по его совету отобрали двенадцать пар продолговатых розовых жемчужин, подобных бутонам яблонь. Самые крупные пошли на серьги для королевы и ее дочерей, а те, что помельче, для остальных принцесс.

Для самого короля был предназначен драгоценный меч. Роговые ножны обложили узорчатым золотом. Сверху донизу шел переплет диковинных цветов и листьев. Два павлина с хвостами из драгоценных камней держали в рубиновых клювах концы развернутого свитка со сверкающей надписью: «Аллах да ниспошлет тебе мужество льва». В рукоятку из слоновой кости вделали бриллиант, стоивший десять тысяч верблюдов, но лучше всего был самый клинок, привезенный из Дамаска.

Обыкновенно мечи испытывали, срубая одним ударом голову барану. Для королевского клинка такая проба не годилась. Начальник дворцовой стражи собственноручно обезглавил им провинившегося раба и, обтерев кровь о полу халата, щелкнул от восторга языком.

Водяные часы работы придворных механиков Гарун аль-Рашид пожелал осмотреть сам.

Мудреную машину с трудом принесли во дворец четыре великана-негра. Они тоже предназначались в подарок королю Карлу. Время отбивали бронзовые шары, падавшие в серебряную чашу, и с каждым ударом из ворот алебастровой башни выезжал золотой всадник на коне из слоновой кости. Полюбовавшись часами, халиф довольно погладил бороду и усмехнулся. Знал, что у повелителя Запада пока нет других часов, кроме солнечных, а ночью время ему выпевают дворцовые петухи.

Наконец все было готово. В январе 213 года Гиджры — 796 года кафиров — десятилетняя Джан надолго рассталась с отцом. Он уехал в Багдад, принял подарки по описи, запечатал своим перстнем ларцы с драгоценностями и сундуки с тканями, осмотрел индийского слона, пересчитал арабских коней, ручных леопардов, обезьян, кречетов, павлинов, пощупал мускулы рабов — славян и негров.

В конце февраля караван тронулся в путь. В багдадских садах розовыми облаками цвел миндаль. Перепадали весенние дожди. Степь быстро оживала. В ложбинках ярко зеленела трава, и с каждым днем прибавлялось цветов. Берега ручьев покрылись бирюзовой россыпью незабудок. Ящерицы грелись на не жарком еще солнце. Кобчики, быстро трепеща крыльями, высматривали мышей.

Эмиру Акбару было не до весны. Путь до моря долог, труден и опасен. Когда углубились в Сирийскую пустыню, днем и ночью ждали нападения непокорных кочевников. И спереди, и сзади, и по бокам каравана ехала охрана — триста всадников в железных кольчугах. На длинных бамбуковых древках их копий висели черные пуки конских волос. Блестели расписанные золотом круглые щиты. Начальники в островерхих шлемах с мечами на кожаных перевязях то и дело выезжали на пригорки. Пристально всматривались в даль, но людей нигде не было видно. Только пробегали изредка табунки легконогих газелей да дикие ослы неторопливо уходили подальше, завидев пылящую змею каравана. Эмиру приходилось заботиться о всех и о всем.

Много было хлопот с кречетами, привезенными из холодных армянских гор. В пустыне их пуще всего надо было беречь от жары, а солнце уже начинало приискать. К каждому кречету были приставлены двое — сокольничий нес птицу на плече, а раб-помощник держал над ним шелковый китайский зонт. Оба знали: пропадет кречет — тут и им голова с плеч.

В легких бамбуковых клетках, подвешенных к длинным шестам, несли диковинных китайских фазанов. Чтобы не измялись серебристые хвосты в пять локтей длиной, их каждое утро завертывали в шелковистую бумагу.

Ручных леопардов вели на медных цепочках. В земле франков должны были заменить их золотыми. Где дорога была плоха, недовольно ворчавших зверей загоняли в клетки и везли на арбах, чтобы они невзначай не поранили лап.

Все почти удалось довезти в целости заботливому эмиру. Только трое носильщиков умерли от поноса, один из негров утонул в Средиземном море, да со слоном приключилось несчастье.

До любимой столицы Карла — Аахена (у него было еще двадцать девять других) оставалось дней пять пути. Король уже знал, что получит в подарок огромного элефанта. Приказал построить для него конюшню. Франки сбегались толпами поглазеть на невиданного важного зверя с трубой вместо носа и с зубами, как у кабана, но только побольше. На одном из последних ночлегов слон наелся какой-то ядовитой травы и поутру не смог подняться. Лежал, оглядываясь на вздувшийся живот, рыл землю передними ногами и по временам отчаянно трубил, распугивая франкских ребятишек. Эмиру пришлось задержать весь караван — не вступить же в Аахен без элефанта. На следующее утро слон издох, и вороны стаей слетелись на огромный труп. Корнака-индуса долго искали. Разгневанный посол приказал отрубить ему голову, но погонщик покарал себя сам: повесился на плакучей березе недалеко от лагеря.

После Багдада Аахен показался эмиру и маленьким, и бедным, и весьма грязным. Бедновато было и при дворе короля Карла, очень бедновато. Дворец своего повелителя франкские вельможи почитали за неслыханное чудо. Строил его Эгингард, королевский секретарь и архитектор. Прозвали сего ученого мужа Велесшилом, который воздвиг некогда древним иудеям их скинию. Посол же, увидев впервые это строение, подумал о том, что в Багдаде старшие слуги халифа и те живут в доме красивее. Франки, видимо, любили пышность. На торжественном приеме расшитая золотом мантия великого короля блестела ослепительно. Блестели и раззолоченные башмаки, но эмир с удивлением заметил, что красные штаны повелителя франков сшиты из крашеного холста.

На первых порах Акбару понравилась только королевская охота. Пробовали кречетов, присланных халифом. У Карла, правда, не было и десятой части ловчих, слуг и коней, с которыми выезжал в поле Гарун аль-Рашид, но впервые эмир увидел в Аахене женщин-охотниц.

Они выходили одна за другой из низкого приземистого дворца и садились на коней.

Рядом с послом стоял королевский секретарь Эгингард, маленький юркий человечек с некрасивым, но умным лицом. Называл трудные имена охотниц. Говорил о красоте и добродетелях принцесс и их спутниц. Толмач, багдадский еврей, давно торговавший в Аахене, переводил. Не подобало правоверному смотреть столь внимательно на жен и дочерей кафиров, но эмиру Акбару было тогда едва сорок лет, и с самого отъезда из Багдада он не разделял ложа с женщиной. Не до того было. В то летнее утро, которое казалось арабам прохладным, а франкам жарким, посол халифа снова почувствовал, как весело бежит кровь в его сильном теле. А маленький человечек, щуря подслеповатые глаза, словно читал слово похвальное нарядным охотницам: