В разгар лета - Карр Филиппа (чтение книг .txt) 📗

Была осень, уже начали желтеть деревья, а опавшие листья лежали под ногами роскошным ковром. Воздух был влажен, и туман окутывал деревья, делая их серовато-синими и таинственными.

Мы с отцом отправились по утоптанной тропе, которая вела к хижине мамаши Джинни, и я спросила:

— Папа, почему люди боятся мамаши Джинни?

Не долго думая, он ответил:

— Потому что она отличается от них. Многим это не нравится, ведь люди не понимают того, что недоступно их пониманию.

— А почему они не понимают мамашу Джинни?

— Потому что она замешана в каких-то тайных делах.

— Ты знаешь, что это за тайные дела?

Отец покачал головой:

— Я не принадлежу к тем людям, которые хотели бы, чтобы все плясали под одну дудку. По-моему, разнообразие делает жизнь более интересной. Кроме того, я сам не такой, как все. Ты знаешь кого-нибудь, кто был бы похож на меня?

— Нет, — сказала я. — Я, действительно, не знаю.

Ты — единственный. Но мамаша Джинни — это другое.

— Почему?

— Потому что ты — богатый и знатный.

— Да, ты попала в самую точку. Я могу себе позволить быть эксцентричным, я могу выкидывать самые странные вещи, и никто не осмелится меня остановить.

— Они побоятся?

— Потому что их благосостояние в определенной степени зависит от меня, вот почему люди меня уважают. Они уверены, что мамаша Джинни обладает силой, источник которой им не известен, и боятся ее.

— Хорошо, когда люди тебя боятся?

— Может быть, если ты имеешь силу, но бедные и ничтожные должны быть начеку.

Я продолжала думать о мамаше Джинни. Меня очень интересовало все, связанное с ней и Дигори.

Часто я поджидала его в укрытии и разговаривала с ним. Не раз мы сидели на берегу реки, швыряя в воду камни — его любимое занятие, — соревнуясь, кто кинет дальше.

Он задавал мне вопросы о нашем доме, об «этом Кадоре», как он называл его. Я описывала все в деталях: холл; герб на стене, среди оружия; шлемы и алебарды; скипетр Елизаветы; мечи и щиты; столовую со шпалерами, изображающими войну Алой и Белой розы; прекрасные полотняные занавеси; комнаты, в которых обычно собирались мужчины за пуншем и портвейном; кресла, спинки которых были украшены кружевами королевы Анны; комнату, в которой спал король Чарльз.

Я рассказывала ему о том, как я любила забираться на кровать, на которой когда-то лежал король, задаваясь вопросом, как долго еще он сможет скрываться от врагов.

Дигори обычно слушал с напряженным вниманием и всякий раз повторял: «Продолжай, продолжай.

Расскажи мне еще что-нибудь».

И я часто фантазировала, выдумывая истории о том, как старший Кадор-воин спас короля из плена.

Но уважение к истории, которую преподавала мне моя гувернантка, мисс Кастер, заставляло меня добавлять поспешно: «Но короля все-таки поймали»

Я рассказывала ему о старых кухнях и о церкви с каменным полом, об окошке, через которое обычно следили за службой прокаженные, потому что из-за болезни они не допускались туда.

Рассказ об этом окошке поразил Дигори. Я сказала ему, что в доме были еще две смотровые щели. Одна из них — в потолке над холлом, так что хозяева, оставаясь невидимыми, могли узнать, кто их посетители, другая позволяла смотреть вниз, в церковь. Она располагалась в алькове, откуда дамы могли следить за службой, происходившей внизу, в тех случаях, когда в доме находились гости, чье присутствие могло унизить их достоинство.

В свою очередь, Дигори рассказывал мне о своем доме, стараясь представить его более интересным, чем мой собственный. Отчасти это так и было, потому что этот дом был окутан таинственностью. Кадор был великолепным домом, но таких в Англии было много, а если верить Дигори, нигде в мире не было хижины, подобной жилищу мамаши Джинни.

Дигори обладал природным красноречием, которое не могло подавить даже отсутствие образования. Я словно своими глазами увидела комнату, которая была скорее похожа на пещеру. На полках стояли кувшины и бутыли, содержащие таинственные зелья. На стропилах висели сухие травы, в очаге всегда горел огонь, в пламени которого плясали какие-то фигуры. У огня сидел кот, который был совсем не обычным котом: у него были красно-зеленые глаза, и, когда на них падал отблеск пламени, они походили на глаза дьявола. На огне стоял вечно кипящий котел, и в поднимающемся от него пару плясали духи. В хижине были две смежные комнаты. В задней комнате была спальня. На кровати с красным покрывалом спала бабка Дигори, в ногах которой всегда лежал кот. Место Дигори было на полке, прямо под потолком, которую я хорошо себе представляла, так как видела нечто подобное в бедных хижинах. Позади дома был вымощенный камнем двор.

Во дворе стоял сарай, в котором мамаша Джинни хранила свои снадобья, которые могли избавить от любой болезни: от головной боли до камней в почках.

Это было источником ее доходов.

— Она всемогуща, потому что может послать детей людям, которые очень хотят их иметь, и помочь освободиться от них тем, кто их не хочет. Она все может, как сам Господь Бог, — с гордостью сказал Дигори.

— Она не может быть Богом, — сказала я ему. — Она могла бы быть Богиней, но слишком уродлива для этого. Хотя были же Горгоны и Медузы. Представь себе — змеи вместо волос. Может твоя бабка превратить свои волосы в змей?

— Конечно, — ответил Дигори.

Я почувствовала почтительный ужас, и мне страшно захотелось побывать в хижине мамаши Джинни, хотя я и боялась этого.

В том году был плохой урожай. Я слышала, как отец говорил моей матери, что фермерам придется затянуть потуже пояса.

Я и Джекко объезжали владения вместе с отцом достаточно часто. Он хотел, чтобы мы проявляли заинтересованность в делах. «Самое важное для землевладельца — гордиться своими владениями, — говорил он нам. — Он должен ухаживать за ними».

Отец всегда с участием выслушивал своих арендаторов. О нем говорили, что, пренебрегая своими удобствами, он понимал все тонкости проблем своих подо» печных, не то что другие сквайры, привыкшие к беззаботному существованию. За это качество характера отца очень любили и уважали. Пришла суровая зима. Просыпаясь, я видела морозный узор на стеклах. В ту зиму мы много катались на санях с гор и на коньках на реке. Бушевали такие Ветры, что рыбаки не могли выйти в море. Почти каждое утро люди спускались на берег за принесенными волнами обломками деревьев.