Отчаянная - Томас Пенелопа (книги полностью TXT) 📗
Сообразив, что для меня как женщины это прозвучало довольно оскорбительно, она дернула плечиками, вроде как извиняясь.
— Это его слова, а не мои, — миролюбиво объяснила Фанни. — А я вовсе не хочу сказать, что ты глупенькая. И ты имела возможность убедиться в том, что иногда он может быть очень нелюбезен.
— Поэтому миссис Причард вызывает у меня самое глубокое сочувствие, — заметила я.
. — Не беспокойся о ней, — засмеялась Салли. — Половина оскорблений Эдмонда до нее не дойдет. А вторую половину она переиначит и к концу дня выдаст за комплименты.
Фанни распахнула створчатую дверь, стала лицом к солнцу и развела в сторону руки. Теперь она напоминала цветок, впитывающий солнечное тепло и свет. Я невольно залюбовалась ею и подумала, что в ее движениях и даже в поступках много артистизма. Такое впечатление, будто она живет на сцене и ежесекундно помнит о публике, которая пристально следит за ней и придирчиво оценивает ее. Эти черты характера нельзя выработать в себе тренировками, с ними нужно родиться. Фанни, несомненно, унаследовала их от матери. Если она унаследовала от нее и внешность, то ее мать была красавица. По крайней мере, достаточно красивой, чтобы соблазнить такого богатого джентльмена, каким был отец Эдмонда и Урсулы. Да не просто соблазнить, но до такой степени свести его с ума, чтобы он вопреки светским пересудам женился на ней.
Мне интересно было знать, высказывались ли когда-нибудь Эдмонд и Урсула неодобрительно по этому поводу. Почти не вызывало сомнений, что высказывались не однажды.
Альбом с вырезками лежал в среднем ящике туалетного столика, под шерстяной шалью моей матери. Я вытащила верхний альбом и положила на столик с откидной крышкой, стоявший рядом с балконом. Затем там же положила еще один альбом. Фанни сразу же отбросила все светские условности и превратилась в непосредственного ребенка. Она взяла стул, поспешно пододвинула его к столику, села в неудобной позе, боком, и жадно набросилась на альбом.
Мы сосредоточенно рассматривали статьи. Отзывы попадались всякие: лестные и не очень. Если встречался нелестный, Фанни пропускала его, лестный внимательно читала. В основном, страницы были заполнены статьями о многочисленных успехах миссис Мэдкрофт. Уже через несколько листов отчеты-дифирамбы стали повторяться.
— Никогда бы не подумала, что популярность медиума может быть так ненадежна и коротка, — размышляла вслух Фанни. — Ведь за последние двадцать лет я даже не слышала о миссис Мэдкрофт. Пока Салли не обратила на нее мое внимание.
А у меня мелькнула мысль, что невероятная популярность миссис Мэдкрофт определялась, может быть, не только медиумом, но и ассистенткой. Но каких-либо подтверждений тому в газетах мне не встретилось, и я перестала об этом думать.
Вообще-то имя моей матери как ассистентки медиума и ее постоянной спутницы в газетных публикациях упоминалось довольно часто. В альбоме оказалось также немало фотографий, где мама и миссис Мэдкрофт были сняты вместе. Но не встречалось ни одной такой замечательной, как фотография, подаренная мне миссис Мэдкрофт.
Возможно, из-за деликатных особенностей в жизни ее собственной матери, а может быть, отдавая дань нашей дружбе, Фанни особое внимание обращала на те'. заметки, где упоминалось имя моей мамы.
— Кажется, твоя мать работала с миссис Мэдкрофт именно в те годы, когда та находилась на вершине популярности, — подчеркнула она. — Представляю, какой она была знаменитостью. Не думаю, что кто-нибудь еще для нее в то время значил больше, чем миссис Мэдкрофт.
— Но мистер Кевери значил все-таки больше, — напомнила я.
— При таких обстоятельствах твою мать, должно быть, знали в лицо во всем Лондоне, — продолжала Фанни, не придав значения моей реплике. — А ты когда-нибудь мечтала стать знаменитой?
— Мой отец придерживался строгого мнения по этому поводу, — засмеялась я. — Он был глубоко убежден, что любая профессия, которая привлекает к себе внимание других людей, неприемлема для молодой леди из хорошей семьи.
— Он говорил так же, как говорит Эдмонд, — сделала Фанни гримасу. — Как ужасно оказаться в твоем положении!
— Я считаю, что мой отец был прав, — высказала я свое отношение. — Но, думаю, его слова обижали маму. Мне кажется, что она воспринимала все это в свой адрес и принимала близко к сердцу.
Фанни встала, снова подошла к потоку солнечного света, лившемуся через створчатую дверь. Сейчас он напоминал тот яркий свет, который падает от фонарей на сцену. Она развернула плечи и подняла вверх лицо. Ей не требовалось, как миссис Мэдкрофт, смотреть на себя в зеркало, чтобы представить картину, которую она изображала. Я была почти уверена, что сейчас она запоет.
Но Фанни не запела. Она посмо1рела на меня и улыбнулась.
— Моя мать часто рассказывала мне о своей жизни на сцене, — произнесла она. — Тогда я была маленькой и очень многое не понимала. Но хорошо помню, что в ее рассказах все выглядело романтично и удивительно. Все обожали ее, и она всегда находилась в центре внимания, независимо от того, где ей приходилось бывать. Мама воспринимала жизнь по-своему. Даже светский скандал по поводу ее брака с отцом доставил ей удовольствие. Нередко она изображала мне в лицах мимику шокированных светских дам. Делала это так: прижимала пальцем нос и пародировала тон, речь, выражение лица. Я каталась по полу от смеха.
Чувствовалось, мать Фанни придерживалась весьма оригинального педагогического приема. Известно, что нельзя воспитать хорошего ребенка, прививая ему неуважение к старшим. Но ее мать, видимо, полагала, что над теми, кто не признает ее, можно смеяться, это лучше, чем позволять им причинять боль. Может быть, этот принцип воспитания сыграл не последнюю роль в том, что у Фанни оказалось здоровое самолюбие и жизнерадостный характер.
Фанни сделала озорное выражение лица, словно угадала мои мысли.
— Маме ужасно не хватало в Эбби Хаус сцены и аплодисментов, — припомнила она. — Я думаю, что жизнь с отцом представлялась ей невыносимо скучной. Она нередко пела мне и требовала, чтобы я аплодировала ей по окончании песни. Причем, как можно громче и до тех пор, пока у меня не начинали болеть руки и ладошки. Но и этого ей всегда казалось недостаточно. Она хотела большего, хотела настоящего зала, заполненного восторженной публикой.
— Ты думаешь, она была здесь несчастна? — спросила я.
— Нет, нисколько, — уверенно ответила Фанни. — У мамы еще оказался талант находить себе аудиторию. Когда ждали кого-нибудь в гости, она становилась на лестничной площадке в характерную позу и ждала, пока Урсула откроет дверь. Урсула и в раннем возрасте стремилась выполнять обязанности домохозяйки. Так вот, как только гости входили в фойе, мама буквально слетала с лестницы, чтобы поприветствовать их, привлечь к себе внимание всех. О, это было одним из любимых ею представлений.
Я с трудом сдержала дрожь. Вспомнила, что именно на этой самой лестничной площадке новая горничная Элси встретила незнакомую женщину, которая отдала ей распоряжение насчет обеда. И сама я в момент нашего приезда ощутила в фойе холодный ветер, пронесшийся от лестничной площадки вниз. Было над чем задуматься. В голове возникло множество вопросов.
Но в дверь постучали, и мои вопросы улетучились. В комнату вошла Чайтра. Она с любопытством посмотрела на меня, потом на Фанни, затем снова на меня. Мягким голосом служанка сообщила, что миссис Мэдкрофт ожидает меня в гостиной. Оказалось, нужно сделать несколько записей в ее журнале относительно спиритического сеанса. Несомненно, она была бы довольна, если бы я записала что-нибудь о воздействии призрака на лестнице.
— Но нам так весело! — тряхнув локонами, запротестовала Фанни еще до того, как я ответила. — Уверена, что это может подождать.
Своими острыми карими глазами Чайтра, конечно же, заметила альбомы с вырезками и обиженное лицо Фанни.
— Хорошо, можно и в другой раз, — быстро согласилась она, и легкая морщинка появилась у нее на гладкой коже. — Думаю, что моя хозяйка не захочет портить вам удовольствие.
