Валентина - Майклз Ферн (бесплатные серии книг TXT) 📗
Тишина воцарилась в большом восьмиугольном шатре, и головы в тюрбанах сочувственно склонились перед великим человеком, глубоко сожалевшем о необходимости пожертвовать своими единоверцами ради спасения войска.
– Сколько человек должно покинуть лагерь? – спросил Паксон, нарушив тишину.
– Три сотни христиан, прежде всего, – Саладин повернулся к заговорившему, и решимость блеснула в его глазах, – и, конечно же, все те, кто не может прокормить себя сам. Молюсь, чтобы Аллах не счел пятном на моей душе принятое мной решение отправить на торги своих единоверцев. Я долго размышлял, но другого выхода нет. Бесчеловечно оставлять этих людей в пустыне умирать от голода и жажды. Единственный выход – торги. Как только хозяева заплатят за них выторгованную нами цену, то немедленно возьмут своих рабов на попечение и впредь станут заботиться о благополучии купленных ими людей. Но, в любом случае, больше нельзя истощать войско. Прежде всего мы должны думать об исходе войны с христианами.
Паксон заглянул во встревоженные глаза предводителя и испытал неведомую ранее глубокую печаль. Суровое решение Малику эн-Насру далось нелегко, но кладовые были почти пусты. Паксон давно удивлялся, почему Саладин так долго содержит пленников и терпит при войске посторонних. Великий военачальник и отважный воин, Саладин всегда открывал свое сердце состраданию к людям.
– Когда об этом будет объявлено в войсках?
– Сегодня же! – мрачно заявил Саладин и предложил Совету обсудить, как именно осуществить задуманное.
Несколько часов спустя было принято окончательное решение. Семьи воинов должны вернуться в город или же в те места, откуда родом отцы семейств. Близкие погибших могли выбирать между возможностью отправиться в родные края и правом попытать счастье на торгах. Но у тех, кто сопровождал войско по своей воле – всех этих женщин, не находящихся под покровительством мужей, – выбора не было. Вместе с христианами-пленниками их погонят в Дамаск, где состоятся торги. Доход от продажи позволит закупить зерно и прочие припасы для войска.
Слух пронесся по лагерю подобно мгновенно разгоревшемуся пожару. Рыдающие женщины с заплаканными глазами прижимали к себе детей и сокрушались о предстоящей разлуке с мужьями, ведь встречи уже могло и не быть. Воины с суровыми лицами помогали женам сворачивать шатры и старались провести с детьми последние драгоценные часы. Неуверенность в будущем усугублялась и тем, что снова и снова люди раздумывали, куда им отправиться на жительство – многим идти было некуда.
Все одинокие женщины лагеря оказались охвачены гневом. Они стояли между шатрами, уперев в бока руки и громко проклиная свою судьбу.
– Нам не оставили никакого выбора! – жаловалась одна широкобедрая молодая бедуинка. – Они обрекают нас на тяжкий труд и рабство лишь потому, что мы не замужем. Это несправедливо!
– Они знают, мы отыщем дорогу в лагерь другого войска! – откликнулась другая. – Меня, например, с удовольствием приютят в лагере Саифа ад-Дина. Там многим я нравилась.
– Ты многим там нравилась? – воскликнула третья. – Да тебя же просто-напросто вышвырнули из лагеря Саифа ад-Дина, и тебе еще повезло: воины не смогли доказать, что ты воровка, не то осталась бы однорукой!
С пронзительным воплем женщина набросилась на обидчицу, ощерив зубы и выкинув вперед руки, чтобы выдрать той все космы.
Розалан, вместе с Валентиной наблюдавшая за сценой со стороны, подскочила, чтобы разнять дерущихся.
– Прекратите, пока не покалечили друг друга настолько, что и слепой в вашу сторону не глянет!
Женщины тотчас же обратили свой гнев на Розалан.
– А тебе, что, и дела нет до всего? Нас лишили возможности зарабатывать себе на пропитание! Можно подумать, ты отхватила себе мужа!
– Мужа у меня нет, – беззаботно проговорила Розалан, и огоньки возбуждения засверкали в ее бархатистых глазах. – Но меня непременно купят для гарема, и мой господин окажется богатым, красивым и добрым.
– Ба! Да кому ты нужна, разносчица заразы! Глаза Розалан потемнели, а губы искривились в гримасе ненависти.
– Поосторожнее со словами, ты, пристрастившаяся спать с собаками! Моли Аллаха, чтобы зубы остались целы! Смотри, как бы тебе их не лишиться!
– А-а-а-а!.. С собаками? Проклятье!.. Розалан отвернулась с язвительной усмешкой на губах и направилась обратно к Валентине, нарочито виляя бедрами, чтобы еще больше разозлить соперниц. Валентина невольно рассмеялась.
– Розалан, – поколебавшись, спросила она, когда вместе с бедуинкой оказалась в тени своего шатра, – а что с нами будет?
– А то и будет, что я сказала этим квохчущим наседкам. Когда нас выставят на продажу, то какой-нибудь благородный господин непременно купит меня для гарема. Я в том не сомневаюсь! Уж слишком я привлекательна, чтобы случилось иначе. Что же касается тебя, Валентина, то точно такая же судьба может быть уготована и тебе. Мы распустим слух, что ты черкешенка. Известно, что эти женщины умеют возносить мужчин на вершины блаженства.
– Но, Розалан! У меня вовсе нет желания попадать в гарем! Я хочу в Акру! – голос Валентины дрожал от волнения.
– Надо верить в судьбу, Валентина! Наверняка отыщется какой-нибудь выход и для тебя. Нас поведут вместе с пленными христианами, чтобы мы не сбежали по дороге и не перебрались в лагерь другого войска, Саифа ад-Дина, например. Путь к Дамаску займет несколько дней, и ты должна держать ухо востро! Может, пленники замыслят побег, и тебе удастся присоединиться к беглецам. Вот увидишь, все сложится для нас хорошо, – сказала Розалан.
Валентина впервые улыбнулась с тех пор, как двое воинов ворвались в шатер и заставили ее им покориться. «Бедная, бедная голубка! – подумала Розалан. – Неужели она так и не научится мириться с судьбой? Неужели никогда не поймет, что прошлое следует оставлять за спиной и благословлять новый день? Когда же высохнут слезы на этих лилейных щеках?»
– Пошли! – оживленно позвала бедуинка подругу. – Помоги мне приготовить что-нибудь поесть, а потом мы начнем собираться в путь.
Расстроенная до слез, Валентина принялась разводить огонь. Розалан, хотя и была ей преданной и любимой подругой, все же умела довести ее до белого каления этими разговорами о судьбе и невозможности избежать своей участи. По крайней мере, девушке хотелось надеяться, что это не так, потому как если и дальше судьба столь же безжалостно будет распоряжаться ею, то проведет через торги, чтобы упечь в рабство к злому и жестокому хозяину, и тогда она до конца своих дней не увидит ни одного христианина.
Розалан ошиблась. Христиане, попавшие в плен к Саладину, слишком ослабели от ран и были чрезвычайно истощены, чтобы помышлять о побеге, к тому же мусульмане-охранники не спускали с них глаз. Долгий путь до Дамаска окончательно подорвал их силы, многие умерли в дороге. Сама Валентина никогда не преодолела бы в пустыне такое огромное расстояние, если бы не Розалан: бедуинка напомнила охранникам, что ее подруга храбро оборонялась от христианского воина-гиганта, и пересказала тем, кто не слышал, историю, как нашли девушку рядом с трупом французского пехотинца, сжимавшей в руке окровавленный кинжал, – и в результате им обеим до самого Дамаска было обеспечено место на верблюде, нагруженном поклажей.
Отвратительное животное, издающее неприятные и резкие звуки, протестующе заревело, когда ему было приказано опуститься на колени и позволить усесться на его спине двум женщинам, весившим совсем немного. Забравшейся на тюки Валентине показалось, что она вознеслась над землей на много миль. Тошнота подступала у нее к горлу всякий раз, как верблюд, покачиваясь, делал очередной шаг. Даже на борту корабля, доставившего девушку в Святую землю, качка не угнетала ее столь удручающе, как путешествие на дурно пахнущем вьючном животном.
Как только караван останавливался на ночлег, Валентина клялась никогда больше не взбираться на этот корабль пустыни. Но каждый день после нескольких часов ходьбы, когда ноги начинали вязнуть в песке, а одежда тянула опуститься на землю, она умоляюще взглядывала на погонщика верблюдов, и тот помогал ей взобраться на шаткие тюки.
