Леди и лорд - Джонсон Сьюзен (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
В его сладком, как мед, голосе слышался легко читаемый намек, и только сейчас Элизабет поняла, почему женщины так безоглядно бросались в его объятия, — этот человек умел дарить обещания счастья, как никто другой.
— Сейчас моя жизнь занята одной только работой, милорд, и лишена каких бы то ни было развлечений, — осторожно ответила она. Вежливая улыбка, которой Элизабет сопроводила свои слова, не выдала владевших ею чувств.
— В таком случае вам полагается отпуск. — Высокое искусство обольщения, которым в совершенстве владел Джонни Кэрр, предусматривало также и умение быть беспредельно вежливым.
— Для этого у меня нет времени.
— А он и не займет у вас слишком много времени.
— Об одном ли и том же мы говорим с вами, милорд? — Элизабет уже стала получать своеобразное удовольствие, сохраняя самообладание в таком рискованном диалоге.
— Я полагаю — да.
— Какая самоуверенность, Равенсби!
Ответом ей была обаятельная и — на самом деле — уверенная улыбка.
— С вами никогда нельзя быть ни в чем уверенным, леди Грэм, ибо вы — женщина удивительной твердости и выдержки.
— Вот и не забывайте об этом, Джонни.
То, что Элизабет произнесла его имя, было ошибкой с се стороны. Прозвучав приглушенно и интимно, оно тут же всколыхнуло в них обоих самые сокровенные воспоминания. Джонни и Элизабет одновременно припомнили, когда и при каких обстоятельствах она в последний раз произнесла его имя, и обоих захлестнуло горячее чувство.
— Я думаю, не заставит ли вас изменить свое решение перспектива полюбоваться видами Эдинбурга, — низким приглушенным голосом заговорил Джонни Кэрр. — Это отвлечет вас от ваших строительных забот всего на несколько дней. И… вам это понравится.
— Я знаю, что мне это непременно понравится, — честно отвечала Элизабет, мечтая только об одном: обвить его шею руками и целовать — дни и ночи напролет, не обращая внимания на глазеющую толпу. — Однако вы потом снова исчезнете, Джонни, а моя жизнь будет продолжаться. И, признаюсь, мне не хочется перенимать свойственное вам непостоянство. Так что благодарю вас за приглашение, но я вынуждена отказаться.
— Вы, по-моему, не страдаете от излишней застенчивости. Так, может, вы все же передумаете, и тогда мне удастся убедить вас в том, что вы не правы относительно моего непостоянства?
— Да, у меня не было возможности познать тайны искусства застенчивости, поскольку на протяжении всей моей жизни я была лишена женского общества. И все же я не передумаю, поскольку в противном случае, учитывая вашу репутацию, стала бы последней дурой. Вы не согласны? — спросила она, с полуулыбкой поднимая на него глаза.
— Вас и впрямь невозможно соблазнить, — с грустью признался Джонни, смущенный ее прямотой. — Монро был прав.
— В отношении чего?
— В отношении того, что вы, видимо, действительно не развлекаетесь со своими телохранителями.
— Вот тут вы правы, милорд. Что бы вы обо мне ни думали, я оставалась достаточно целомудренной.
Никакая — даже самая изощренная — женская уловка не могла сравниться по своей сексуальности с этим простым и бесхитростным признанием. Джонни с огромным трудом удалось сдержаться, чтобы тут же не схватить Элизабет на руки и не унести ее в комнату на втором этаже. Черт бы побрал этих гостей!
— А вот у меня с целомудрием отношения складываются гораздо сложнее, — полушепотом проговорил Джонни, одновременно размышляя, насколько велик будет ущерб Для его чести, если ему все же не удастся выполнить свое обещание и вести себя по-джентльменски.
— В этом я ни на секунду не сомневаюсь, милорд, но, в конце концов, мы живем в мире, где мужчину и женщину судят по разным критериям. — В этом Элизабет убеждалась на протяжении всей своей жизни.
— Вдовы, однако, пользуются гораздо большей свободой, — заметил Джонни. Он был прекрасно осведомлен о двойной морали, существовавшей в их обществе, но ему все же хотелось, чтобы были расставлены все точки над «i».
— Возможно, но все же и эта свобода не безгранична.
— С тех пор как вы уехали из Голдихауса, вы стали чересчур благонравны, — пробормотал Джонни, снова вспомнив ночь безумной страсти, что предшествовала отъезду Элизабет из его дома.
— Нет, я думаю, что расстояние научило меня лучше чувствовать.
— Расстояние, отделившее вас от меня.
— Да, — ответила Элизабет, но в ее улыбке Джонни почудилось некоторое лукавство.
— Я умею быть настойчивым, — подыграл он ей. Улыбка Элизабет воодушевила его, и, ощутив себя в привычной атмосфере любовной игры, он начисто забыл о любых соображениях здравого смысла, которыми могла руководствоваться его собеседница.
— А я прекрасно переношу воздержание.
— Воздержание от секса?
— А разве мы говорим о сексе? — улыбнулась Элизабет.
— Нет, конечно же, нет, — рассмеялся Джонни в ответ. Он еще крепче прижал к себе Элизабет. Теперь, когда они двигались в танце, их бедра касались друг друга, а его руки, лежавшие на спине Элизабет, слегка гладили неровный контур ее корсета. — Если мне не изменяет память, мы говорили о том, найдется ли у вас свободное время для короткого отдыха.
— Как гладко у вас все получается, милорд. Это приходит с практикой?
— Все приходит с практикой, моя милая Битси.
— Кому, как не вам, знать об этом… мой беспутный Равенсби.
— Зато у вас, леди Грэм, изумительно получается кокетничать с неотразимой искренностью.
— На самом деле? Вы действительно так считаете? — Элизабет казалась польщенной.
— На самом деле.
— Но, наверное, с вами я не должна этого делать?
— Нет, если вы сейчас говорите всерьез. Цивилизованность, доставшаяся мне от предков и хорошего воспитания, тоже имеет свои пределы.
— Стало быть, мне следует предпринять меры предосторожности?
— Если бы речь шла о ком-то другом, у вас бы не было такой необходимости, но поскольку дело касается меня — да, думаю, вам следует поступить именно так.
— Благодарю за искренность, милорд.
— Я сам удивляюсь собственной откровенности, — усмехнулся Джонни. — Видимо, причиной тому три выпитые мною бутылки бренди.
— Для человека, выпившего три бутылки, вы неплохо танцуете.
— Во всем виновата лошадь Монро. Она захромала, и мне пришлось пить, чтобы хоть как-то скоротать время. А вы пьете? — задал он давно интересовавший его вопрос.
— Изредка.
— Что вы думаете о винах, которые госпожа Рейд посылала вам из Голдихауса?
— Благодарю вас, они были просто великолепны.
Ну разве могла Элизабет сказать ему, что не осмеливалась прикасаться к его винам после первого раза, когда, попробовав шампанского, она испытала такую тоску по Джонни, что едва не вскочила в седло, чтобы немедленно скакать в Равенсби!
— В таком случае давайте выпьем по стакану вина, и вы расскажете мне о строительстве, которое затеяли, — вдруг предложил Джонни, как будто только что они не беседовали об искусстве обольщения, а были всего-навсего старыми друзьями, которые встретились после недолгой разлуки. С этими словами Джонни перестал танцевать.
— Мне не следует этого делать.
— Что же тут плохого?
Откровенный ответ тут не годился — нельзя было допустить, чтобы Джонни воспользовался преимуществом, которое дала бы ему ее впечатлительность.
— Ну, разве что один бокал… — проговорила Элизабет — только потому, что ни за что не хотела расставаться с ним ни на одну минуту.
Раньше Джонни Кэрру приходилось слышать эти слова тысячу раз, и они неизменно означали первую — пусть маленькую — капитуляцию. Удовлетворенный тем, как продвигается процесс обольщения, он одарил Элизабет широкой мальчишеской улыбкой.
— Один так один, — согласился он, беря ее под руку. — Какое вино предпочитает миледи: рейнское или французское?
Когда Джонни подал знак лакею, чтобы тот вновь наполнил их бокалы, подошел его надзиратель — Монро, будто и его заботило, не слишком ли увлекается спиртным Элизабет.
После этого разговор перешел на темы, связанные с архитектурой и стал гораздо более серьезным. Монро истово выполнял обязанности дуэньи, которые добровольно принял на себя чуть раньше, и отделаться от него не было никакой возможности. Ближе к полуночи, осознав и примирившись с этим фактом, Джонни прекратил все попытки спровадить кузена и, потребовав для себя новую бутылку, принялся терпеливо слушать беседу Элизабет и Монро, которые в мельчайших деталях обсуждали затеянное ею строительство. За этим занятием он осушил еще одну бутылку кларета. Но, в конце концов, была еще только суббота.
