Укрощенная любовью - Монтегю Жанна (книга жизни txt) 📗

Сидя за столом, она изучала офицеров: капитана, коренастого, скупого на слова, смущенно глядящего на нее из-под нависших бровей, и двоих мужчин помоложе, Крофта и Мэнсона. Первый был среднего роста, с аккуратно подстриженной бородой, второй – здоровяк с полными красными щеками и редкими светлыми волосами. Все трое были одеты в темно-синие мундиры, украшенные рядами блестящих пуговиц, суконные бриджи, белые чулки и черные кожаные туфли. Их шарфы и манжеты рубашек сияли свежестью и белизной. Словом, офицеры отличались элегантностью и в высшей степени учтивыми манерами. Крофт и Мэнсон были американцами, предки Огилви родились в Шотландии, но каждый из них сердцем и душой был предан морю.

Трапеза проходила степенно, но Беренис почти ничего не ела, все время ощущая присутствие Себастьяна, сидящего во главе стола, развалившегося в кресле, непринужденно беседующего с другими мужчинами. Вполуха слушая застольные разговоры, она наблюдала за игрой света на резких чертах его лица, зачарованная изящными движениями его мускулистой руки, держащей ножку бокала с бренди, вспоминая, как эти самые пальцы ласкали ее тело. Полунасмешливая улыбка скривила его губы, когда он поймал ее взгляд, и Беренис вспыхнула: ей показалось, что он прочитал ее мысли.

Дэмиан, между тем, оживленно болтал с моряками, стремясь узнать все о жизни на борту корабля.

– Где будет наш первый заход в порт? – спросил он.

– На Канарских островах, – ровно ответил Себастьян, постучав ногтем по ножке своего бокала. Стюард наклонился вперед и еще раз наполнил его. – Мы должны будем забрать партию вина. Америка – самое плодородное место в мире, но пока еще не может производить хорошие вина.

– Значит, вы их импортируете! – весело вставил Дэмиан, считая, что правильно понял сказанное.

Себастьян, с язвительной улыбкой на губах, обменялся взглядами с Огилви.

– Можно сказать и так, – ответил он.

Он не стал добавлять, что все операции осуществляются с помощью одного весьма корыстолюбивого таможенника, который готов закрыть глаза на контрабанду за солидное вознаграждение, разумеется. Себастьян получал немалую прибыль, загружаясь вином на Канарах, а затем заходя на Мадейру, чтобы взять на борт ещё несколько бочонков местного пива для инспекторов в Чарльстоне, таким образом отвлекая их внимание от «нелегальных» бочек, спрятанных глубоко в трюме.

– Ваш корабль легче и быстроходнее большинства торговых судов, не так ли? – продолжал Дэмиан, горя энтузиазмом. При этих словах он послал Беренис утешающую улыбку, не понимая, почему она дуется. На его взгляд, Себастьян был прекрасным парнем.

– Oui, [15] он хорошо оснащен, – кивнул Себастьян, сверкнув глазами. – А также хорошо вооружен.

– Но зачем? – Дэмиан выглядел озадаченным. Было так много всего, что он хотел бы узнать. Он целиком подпал под обаяние этого человека, в котором видел бесстрашного вожака, своей властностью внушающего доверие и непоколебимую преданность.

Себастьян выпрямился, поставил локоть на стол и подпер рукой подбородок.

– Пираты! – сказал он жестко.

– Пираты? – повторили в один голос Дэмиан и Перегрин.

– Они до сих пор еще являются бичом морей. – Себастьян загадочно улыбнулся при их удивлении, наслаждаясь эффектом от шутки, истинный смысл которой был понятен лишь ему и Огилви. Оба они в свое время занимались этим ремеслом, никогда не пренебрегая легкой прибыльной добычей, но все давно осталось в прошлом; сейчас они ограничивались контрабандой.

– Пираты промышляют у берегов Африки, – продолжал он, – и если мы попадем в их руки, мужчины, скорее всего, закончат свою жизнь на каторжных работах. Вы же, мадам, можете оказаться в гареме султана. Как вам это нравится, а?

Далси, стоящая позади своей хозяйки, испуганно взвизгнула, но Беренис определенно не собиралась доставлять ему удовольствие, обнаруживая свое смятение. Она пожала белыми плечами, открывающимися в глубоком декольте вечернего голубого платья, и глаза ее угрожающе потемнели, когда она встретила его взгляд.

– Не знаю, что это повлечет за собой, но мне кажется, что мы, женщины, и без того подвергаемся всем видам рабства, даже в так называемом христианском обществе. Разве от нас не требуют подчинения своим мужьям? – заметила она многозначительно, радуясь при виде того, как напряглось его лицо. Ее стрела достигла цели.

– Touche! [16] – вполголоса пробормотал Перегрин. Он сидел рядом с ней, элегантный, как всегда, и весь вечер отпускал колкие замечания, оттачивая свое остроумие, рассчитанное на менее изощренных в словесных дуэлях моряков, в то время как они, удивленно приподняв брови и сжав челюсти, составляли о нем собственное, весьма нелестное мнение. Он пользовался случаем показать себя, красиво жестикулируя руками, словно артист на театральных подмостках, и все время старался завладеть вниманием Беренис, что было совершенно неблагоразумно.

Себастьяна не так-то легко было одурачить, и, настороженный игрой Перегрина, он наблюдал за ним, словно тот был каким-то особенно вредным видом насекомого. Себастьяна злил и удивлял интерес его жены к Перегрину. Определенно, она не могла быть такой наивной, чтобы обмануться его показным блеском. Было оскорбительно сознавать, что она предпочитала общество этого пустого позера. К своему ужасу он обнаружил, что еле сдерживает негодование и еще какое-то чувство, опасно близкое к ревности. Инстинкт собственника требовал спрятать ее от посторонних глаз так, чтобы никакой другой мужчина не мог обнять ее даже в мечтах. Но вот она сидит, сдержанная, как монашка, обратив все великолепие своей улыбки в сторону Перегрина, в то время как всякий раз, когда Себастьян ловил ее взгляд, он встречал в нем лишь выражение уничтожающего презрения.

Перегрин сразу почувствовал разлад между ними и, поощряемый явным одобрением Беренис, сказал непринужденно и с легким презрением в голосе:

– Клянусь Юпитером, мне ужасно хочется увидеть Америку! Леди Чард снабдила меня рекомендательными письмами в лучшие семьи Джорджтауна. Как вы думаете, граф, мне повезет? Удастся мне разбогатеть в вашей хваленой стране?

Последовала зловещая тишина, затем Себастьян приподнял черную изогнутую бровь и пристально посмотрел на Перегрина.

– В Новом Свете есть возможности для множества бродяг, – произнес он медленно. – Он так велик, что бездельники теряются среди сильных и мужественных мужчин.

Лицо Перегрина побледнело и стало еще более надменным. Его пальцы нервно играли хлебным шариком на тарелке.

– Именно так вы и оказались там, сэр? Бродяга из Франции? – парировал он смело, скосив глаза на Беренис, чтобы увидеть ее реакцию.

Себастьян достал сигару из серебряного сундучка, и стюард зажег ее. Он не удостоил Перегрина мгновенным ответом, а втянул дым в легкие, затем выдохнул его через раздувшиеся ноздри и лишь после этого произнес:

– Моя семья имеет связи с Каролиной уже двести лет. Одна ветвь нашего рода обосновалась там. Эта земля стала моим домом, когда уже было невозможно оставаться в la belle France. [17] Моя ситуация в некотором роде отличается от вашей, mon ami. Я покидал страну не потому, что хотел избежать своих кредиторов. Я спасал свою жизнь от врагов, которые убили бы меня.

Холодное злорадство в его глазах уничтожило Перегрина. Неожиданно атмосфера в комнате так накалилась, что воздух казался обжигающим. Капитан Огилви поспешил сменить тему, заговорив о более общих проблемах, но Беренис с тревогой замечала, что двое мужчин то и дело обменивались через стол злыми взглядами. Милостивый Боже, путешествие только началось, а уже назревает ссора! У нее ужасно разболелась голова и, отказавшись от еще одного бокала вина, Беренис извинилась и ушла в каюту.

Далси помогла ей приготовиться ко сну. Она вытащила из сундука белую сорочку, строгую и изящную, с длинными пышными рукавами и завязывающуюся у горла. Но ее сходство с монашеским облачением было чисто внешним и обманчивым, так как ткань была фактически прозрачной. Побранив Далси за то, что она не взяла с собой легкую фланелевую сорочку, Беренис набросила сверху пеньюар. Стало трудно удерживать равновесие, потому что они уже вышли в открытое море, и оно было неспокойно. Она не знала, привыкнет ли когда-нибудь к качке, и перспектива быть надолго заключенной в эту каюту, где каждая вещь, казалось, несла на себе отпечаток личности Себастьяна, весьма удручала Беренис.