На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина (читаем книги онлайн без регистрации txt, fb2) 📗
Потом в голову лезли мысли, что все это займет время, и что крестьянин, которому заплатили продуктами за провоз до Борисова, не будет ждать так долго. И Лена на какие-то мгновения теряла твердость духа, но все же убеждала себя, что все равно сумеет найти способ уехать из Минска. Главное сейчас было спастись от угрозы, висящей над ее головой сейчас.
После долгого пути пешком несчастным, пойманным в облаве на рынке, наконец позволили отдохнуть и присесть на небольшой площадке неподалеку от станции, как поняла Лена, оглядевшись по сторонам. Люди не понимали, что происходит, перешептывались в тревоге. Плакали дети на руках встревоженных матерей. Все подозревали самое плохое, зная по правдивым толкам о том, что происходит в гетто и в лагерях в окрестностях Минска. И подозрения только усилились, когда подогнали грузовик, в кузов которого забрался офицер в форме СС и обратился к встревоженной толпе на плохом русском.
— Жители Минска и пригород! Вам выпасть честь служить нашему общему делу — конец войны! Германия нуждается в вашей помощи! Вам выпала честь поехать в наш великая страна и стать частью наше великое дело!
Толпа тут же заволновалась, забурлила встревожено. Кто-то заплакал в голос, кто-то закричал. Даже раздались кое-где недовольные выкрики, что слышали о работе в Германии, и что это дело сугубо добровольное, и что уже есть работа тут, в Минске.
Офицер вгляделся в толпу в поисках крикуна и поманил его к себе. Лена видела, как к грузовику шагнул смело парнишка лет семнадцати в грязном пиджаке и в кепке с ломанным козырьком. Немец улыбнулся довольно, словно обрадовался этому выходу.
— Вы не хотеть ехать в наша великая страна, чтобы служить общему делу? — спросил он, глядя парнишке в глаза. Вокруг установилась такая тишина, что можно было слышать, как где-то в молодой листве щебечут весенние пташки, не подозревающие о том, что творилось сейчас. Даже дети притихли, не плакали больше.
— Я слыхал, что работа в Германии дело добровольное. Хошь ехать, едешь. Не хошь — нет, — честно ответил парнишка, и сердце Лены сжалось от предчувствия. Слишком часто она видела эту холодную сталь в равнодушных глазах и слышала деланно вежливый тон. Так вел себя Вальтман перед избиением военнопленных, работавших в отделении АРР, наказывая их за проступок, часто мнимый.
— Вы не хотеть ехать в наша великая страна, чтобы служить общему делу? — повторил немец, будто не услышав ответ. Договорить фразу «Нет, потому что…» парнишке помешал выстрел прямо в лицо, которым офицер прервал его ответ. Толпа испуганно отшатнулась в едином порыве подальше от этой смерти. Даже птицы смолкли после этого выстрела, и над станцией повисла оглушающая тишина.
— Кто-то еще не хотеть служить великая Германия? — спросил офицер у толпы, убирая пистолет в кобуру.
Глава 7
Лена проснулась от резкого толчка. Только-только плавала в темных глубинах сна без сновидений, как это бывает после большой усталости, но уже через секунду вернулась в реальность в сумрак товарного вагона. Выпрямилась, поняв, что спала, уронив голову соседке на широкое плечо.
— Лежи-лежи, — проговорила та, крепкая телом девушка с явным деревенским говорком, отчего в ее речи вместо «е» слышалось «я», такое звонкое и раскатистое. — Стоянка просто, видать. Сызнова пропустим ихний паровоз и поедем дальше.
Это была уже третья длительная остановка с того момента, как их всех погрузили в вагоны на товарной станции в Минске. Людей из вагонов ни разу не выпускали с того самого момента, как затолкали в товарные вагоны и задвинули засовы. Предварительно немцы с только присущей им дотошностью записали данные каждого в большие журналы, построив толпу в почти ровные четыре колонны. Правда, погрузив их в вагоны, отправили состав не сразу. Долго стояли на товарной станции в Минске, почти до утра следующего дня.
После убийства парнишки никто не смел даже слова лишнего сказать во время регистрации. Старались утешить сразу же заплакавших детей, чтобы не вызвать ненароком гнев немцев. Особенно офицера, который прогуливался вдоль колонн, внимательно наблюдая за записью «желающих» ехать в Германию на работы. Лена с опаской посматривала на него. Ей казалось, что именно от него и надо сейчас держаться подальше, а общаться стоит именно с унтер-офицерами, которые деловито заносили данные в журналы, порой даже не глядя на стоявших перед ними кандидатов в работники. К ее счастью, документы не проверяли, просто спрашивали имя-фамилию, возраст, откуда родом и другую информацию, не требуя никакого подтверждения. И на какой-то миг в Лене вспыхнула надежда, что имя Ротбауэра поможет ей сейчас и без аусвайса. Или, по крайней мере, даст ей время, пока немцы будут проверять ее личность.
Но унтер-офицер, к столу которого она стояла в очереди, никак не заинтересовался тем, что Лена говорила ему о своей работе в отделении АРР. Только взглянул удивленно, когда она заговорила на немецком языке, и обвел ее фамилию в ровный овал, когда записал ее данные. Слишком многие до нее говорили о своей важной работе на немцев, лишь бы не попасть в вагоны за его спиной. Потому он просто махнул Лене рукой нетерпеливо, когда она попыталась снова объяснить ему, что она должна остаться в Минске. А потом сделал знак полицейскому рядом со столом, и Лену больно хлестнули по спине, обжигая кожу ударом даже через тонкое пальто.
— Да пошла ты уже! — бросил сквозь зубы полицейский. Без заметного говора местных националистов, значит, русский, с горечью отметила Лена, когда ее толкнули к группе, уже прошедшей проверку. Она опустилась на землю рядом с ними, уставшими, заметно перепуганными и нервничающими от неизвестности, и стала лихорадочно обдумывать, как выпутаться из этой ситуации. Лена не понимала, почему теперь на работу в Германию отправляют вот так — через облавы, силой, невзирая на обстоятельства. Она помнила, с каким рвением еще в марте записывалась молодежь в ряды работников в чужой стране, надеясь, что там будет лучше, чем здесь. И с каким пафосом отправлялись поезда с ними на Запад. Что изменилось теперь? И как ей самой не стать одной из работниц в Германии?
Лена посмотрела украдкой на часики на запястье и с отчаянием отметила, что время встречи с человеком, который отвез бы ее с матерью в Борисов, миновало еще четверть часа назад. Ей казалось, что она провела на рынке и тут, на станции, немного времени, а оказалось, часовая стрелка уже миновала три пополудни. «Это ничего, — сказала себе Лена мысленно. — Главное — вырваться отсюда. А как добраться до Борисова я придумаю потом. Обязательно придумаю!»
Людей было много. Дважды еще пригоняли на станцию точно такую же толпу растерянных и перепуганных женщин и подростков. Дважды офицер, руководивший операцией, залезал в кузов грузовой машины и сообщал о новой роли, которую оккупанты отвели им в своих планах. Хорошо в эти в два раза смерть обошла стороной станцию — никто не возражал этим словам и не пытался сбежать.
Немцы управились с переписью только к шести часам, когда на землю начали спускаться сумерки. И тут же двинулись к толпе солдаты и полицейские, сгоняя людей к вагонам, как скот. Лену чуть не сбили с ног при этом. Благо какой-то парень крепко вцепился в ее локоть и потащил за собой в толпе, а потом приподнял и с силой бросил в руки мужчины, принимавшего уже в вагоне обреченных на отправку. Кругом все кричали в голос, плакали, причитали. Даже некоторые мальчики-подростки, отбросили в сторону браваду, и наравне с молодыми девушками звали со слезами мать. «Мама! Мама! Мама!» — билось вокруг и отражалось в самом сердце Лены, цеплялось крючьями, разрывало изнутри. И именно это помогло справиться с истерикой, когда солдаты с силой задвинули дверь вагона, не обращая внимания на сопротивление. Кому-то из парней при этом сломали руку. Лена слышала, как раненый скулил до второй остановки, где его перелом заметили немцы и вывели из вагона. Думать о том, что с ним случилось было страшно, поэтому Лена малодушно затолкала мысль об этом куда-то в самый дальний уголок памяти и никогда больше не вспоминала. Как и о несчастных, которые не доехали до места назначения, а навсегда остались в том темном вагоне…
