Наука страсти - Грей Джулиана (читать бесплатно полные книги txt) 📗
— Вам удобно? — спросил он, и на этот раз голос звучал уже чуть увереннее, уже не так напряженно.
— Да.
— Позвольте снять ваши перчатки?
Вопрос прозвучал невыносимо интимно. Она вытянула руки.
— Да.
Эшленд медленно расстегнул пуговки. Эмили представляла, как сложно ему делать это одной левой рукой; представляла, как ловкие пальцы проталкивают каждую крохотную перламутровую пуговку сквозь крохотную петельку. Между их сплетенными пальцами пронеслась дрожь. Его рука дрожит или ее?
Вот расстегнута последняя пуговка; лайка бесконечно скользит, сползая с пальцев. Он взялся за вторую перчатку — все с той же мучительной тщательностью. Пульс Эмили неистово бился — как часы, только быстрее и настойчивее. Дыхание Эшленда пахло чем-то сладким и чуть пряным, как будто он только что пил чай. Лишившись возможности видеть, она понимала, что остальные ее чувства сверхъестественно обострились. Шерсть его сюртука, жар его тела, терпкость дыхания — все это ощущалось по-настоящему остро, с почти зрительной точностью.
Перчатка снялась. Эшленд повернул руку Эмили и поцеловал запястье, в точности как в прошлый раз. Затем взял другую ее руку и прижался губами к нежной коже.
— Вы не пользуетесь духами.
— Нет. Я их никогда не любила.
— Пойдемте к камину, согрейтесь. Чай уже принесли.
Он повлек ее вперед, подвел к дивану.
— Как вы предпочитаете пить чай? — вежливо, как хозяйка дома в своей гостиной, спросил герцог.
Эмили казалось, что все это происходит во сне. Неужели герцог Эшленд в самом деле только что спросил ее, как она пьет чай?
— Со сливками, — ответила она, — и совсем чуть-чуть сахара.
Короткая пауза.
— А.
Льется жидкость, звякает фарфор. Как ему, должно быть, неудобно. Он никогда не выглядел неловким из-за отсутствующей руки, выполнял любые действия, как нечто само собой разумеющееся, не делая скидок на увечье. Но все-таки — как можно одной рукой налить чай и размешать сливки? Как человек договаривается с пуговицами и конями, и бритьем, и письмом? Любое простое действие, самое рутинное, наверняка требует предельной концентрации.
— Ну вот, — сказал он.
Эмили протянула руки, и ей в ладонь легонько ткнулась чашка с блюдцем.
— Спасибо.
— Осторожно, моя дорогая. Он еще горячий.
Чай в самом деле был горячим и крепким, как она любит. До сих пор Эмили даже не догадывалась, как сильно ей нужна чашечка хорошего чая. Она мгновенно почувствовала себя окрепшей, готовой встретить любой вызов, даже необходимость сидеть в темноте на мягком диване.
Он ждал целый час. Суетился, как школьник.
Разве такое возможно? Неужели у нее есть власть над могущественным герцогом Эшлендом?
Он отошел в сторону, вероятно, сел в кресло. Но не в то, в котором сидел на прошлой неделе, а в то, что стояло возле дивана, уютно устроившись возле шипящего огня. Эмили вытянула ноги к камину. Со стороны герцога послышалось звяканье фарфора. Видимо, тоже чашка с чаем.
— Вы пьете чай? — спросила она. — Не кофе?
— Да. — Чашка звякнула снова. — А откуда вы знаете, что я пью кофе?
Пальцы Эмили, обнимавшие чашку, застыли.
— Я не знаю. Просто предположила, что вы относитесь к любителям кофе.
— Как проницательно. Вы совершенно правы — я в самом деле пью кофе. — Снова молчание. — Могу я предложить вам кекс? Или сандвичи?
— Нет, спасибо. Может быть, позже.
Слово «позже» словно прозвенело в комнате.
— Можно задать вам дерзкий вопрос, мадам? — спросил он.
— Полагаю, это зависит от вопроса.
— Эмили — ваше настоящее имя?
Эмили сделала глоток чая и поставила чашку на блюдце.
— Да.
— Вы позволите мне узнать вашу фамилию?
— Боюсь, что нет. А вы, сэр? Энтони Браун — ваше настоящее имя?
Он поерзал в кресле.
— Энтони меня назвали при крещении. Браун — нет.
— Значит, мы равны в своих увертках.
— Нет, Эмили. Не равны. — Фарфор звякнул громче, видимо, его поставили на деревянный столик. — Я полностью в вашей власти.
— Это неправда.
— Заверяю вас, так оно и есть. Я сделал бы для вас все что угодно.
Эмили поставила чашку на блюдце. Она задребезжала, и Эмили прижала посуду к коленкам.
— Вы не называете мне свое настоящее имя. И не позволяете снять повязку.
Он помолчал.
— Выберите что-нибудь другое.
— Что-нибудь другое — это ничто. Важно только одно — вы сами. А вы мне себя не отдаете. — Она понимала, что это безрассудно, но не могла остановиться. О чем она только думает? Нельзя снимать повязку! Он мгновенно узнает ее, несмотря на маскировку. Маска куда важнее для нее, чем для Эшленда.
— Эмили, я не могу. — Он встал с кресла и начал расхаживать по комнате. — Если я откроюсь вам, вы уйдете. И никогда не вернетесь.
— И что тут такого трагичного? Просто закажете себе другую леди.
— Ни за что и никогда. — Он произнес это себе под нос. Если бы не повязка, обострившая все чувства, Эмили бы его просто не услышала.
Она заговорила очень мягко:
— Но зачем повязка? Что вы скрываете?
Он ответил не сразу. Что он там делает? Может быть, оперся на каминную полку, скрестив длинные ноги? Смотрит ли на то, как она сидит, слепая и беспомощная?
— Меня ранили много лет назад, — произнес он в конце концов. — Моя внешность пугает.
— Как вас ранили?
— За границей. Я был… я был солдатом, на Востоке. Точнее, в Афганистане. Мы отправились за границу, чтобы… — Он не договорил.
Эмили отпила чая.
— Чтобы сделать что? Было сражение?
— Было сражение, — медленно проговорил он, — но я в нем не участвовал. Я занимался… своего рода расследованием. И попал в плен.
Чашка Эмили опустела. Она потянулась, чтобы поставить ее на предполагаемый столик перед собой.
— О, позвольте мне, — сказал Эшленд, в мгновение ока оказавшись рядом, и взял чашку с блюдцем из ее рук, слегка задев пальцы.
Попал в плен. Эмили всегда считала, что свои раны он заработал в битве, — может быть, пуля, выстрел из ружья или взрыв, покалечивший ему лицо и оторвавший руку.
— Ваши тюремщики пытали вас? — спросила она.
— Да. Им требовалась информация, а я не собирался им ее предоставлять. Вы просто обязаны попробовать кекс. Вы очень бледны.
— Нет, я не голодна. Я…
— А вы, Эмили? Что привело вас сюда, ко мне, из всех мест на земле? Какие раны нанесены вам?
Снова зазвякал фарфор. Очевидно, Эшленд не принял во внимание ее слова насчет кекса.
— Почему вы решили, что я пострадала?
— А по какой еще причине красивая женщина, леди, обладающая таким достоинством и очевидной добродетелью, оказывается вынуждена встречаться с таким, как я, в отдаленном отеле самой темной части Йоркшира? — Он говорил легким тоном, одновременно втискивая ей в руки тарелку. — Ваш кекс.
— Спасибо. — Вилку он ей не дал. Эмили отломила кусочек рукой и сунула в рот. — О, какая прелесть. Апельсиновый?
— Да. Их фирменное блюдо.
Эмили съела еще кусочек, проглотила и заговорила снова:
— Отвечаю на ваш вопрос — я здесь, потому что оказалась разлучена с семьей из-за постигшего нас… несчастья. Моего отца убили, и нас с сестрами… — Эмили понимала, что выдает слишком многое, но она должна была сказать хоть что-нибудь, приоткрыть ему хотя бы крошечный уголок своего сердца, — …нас с сестрами отослали жить к друзьям семьи.
— Очень сочувствую. Надо полагать, вы оказались в стесненных обстоятельствах?
— Да. — Эмили вспомнила свою комнатку на третьем этаже Эшленд-Эбби. — В крайне стесненных.
— Но вы воспитаны как леди.
— Да. Мне повезло получить превосходное образование. У меня имелись планы… — Она замолчала.
— Планы? Какие планы?
— Вам вряд ли это будет интересно.
— Совсем напротив. Я испытываю пылкий интерес. Подозреваю, что планы ваши были неординарны для молодой леди благородного происхождения и воспитания.
— Нет. Я… — Она снова замолчала. — Вы будете смеяться.
