Белый лебедь - Ли Линда Фрэнсис (книги полностью .txt) 📗
В результате, когда Брэдфорд рассказал ей о скором бракосочетании, она ни словом не упомянула о слухах, которые дошли до нее много лет назад и которые распространялись в женских кругах, где она вращалась, — слухах, касающихся ее дорогой подруги Женевьевы и этого ужасного Найлза Прескотта.
Это было так давно, что Эммелайн и вообразить не могла бы, что кто-то помнит эти сплетни и тем более косвенные намеки. Но Брэдфорд, пожалуй, посмотрит на это иначе.
Эммелайн потянулась, разминая мышцы, — она не привыкла так долго сидеть на стуле без спинки высоко от пола. Работая, она забывала обо всем, кроме глины, лежащей перед ней.
Нет, временное отключение сознания не помогало ее работе, думала она, рассматривая бесформенный ком. Она делает больше ошибок, чем успехов, но все равно приятно работать руками после всех этих лет.
Она скривилась, вспомнив о том, какую придумала историю, чтобы ее не беспокоили в ее комнате, где для всех домочадцев она спала. Она мямлила что-то насчет головной боли. Нужно же было придумать какую-то причину, чтобы иметь возможность уйти из дому. Ведь ее муж постоянно напоминал ей, что она должна ходить по городу с компаньонкой. Попросту говоря, чтобы не оставлять ее без присмотра.
При мысли об этом она ощетинилась. Конечно, ее сын не будет таким грубым и требовательным, как его отец.
Но версия о головной боли работала хорошо. Не потому, что было бы трудно избегать людей, в особенности мужа — Брэдфорд Хоторн перестал бывать у нее в комнате, тем более в постели, вскоре после рождения Лукаса. А это случилось почти тридцать лет назад.
Долгое время она как-то не задумывалась об отсутствии мужа. Она была занята воспитанием трех мальчиков, надзирала за слугами, составляла меню и исполняла приятные светские обязанности. А когда она в конце концов обратила на это внимание, она уже так уставала к концу дня, что у нее просто не было сил беспокоиться на сей счет. Она была уверена, что как только мальчики вырастут и станут самостоятельными, а место Хоторнов в финансовых кругах будет твердо и надежно восстановлено, они с Брэдфордом вернутся друг к другу со всей страстью, на которую он настроил ее во время своего ухаживания.
Она ошиблась.
Она вспомнила о том времени, когда пыталась соблазнить его, и щеки ее вспыхнули от смущения. Легкомысленные ночные туалеты. Интимные обеды. Но в конце каждого вечера ее почтительно целовали в лоб и отсылали в постель, как ребенка.
Она закусила губу, вспомнив о той ночи, когда она, забыв свою гордость, смело направилась к кровати мужа. Сердце билось у нее в горле. Он стоял у окна, без пиджака, такой красивый, такой сильный. Но когда он повернулся к ней, она увидела в его глазах жесткость, о которой ей раньше удавалось забывать. А его слова!
— Что случилось, миссис Хоторн? Он держался официально даже в интимной обстановке спальни.
Храбрости у нее поубавилось, но она уже зашла слишком далеко.
— Я подумала — ну, может быть… мы… точнее, вы захотите…
Слова замерли у нее на губах. Когда он окинул ее оценивающим взглядом. На мгновение она приободрилась, но тут они встретились глазами.
— Я сделаю вид, будто не понял ваших намерений, миссис Хоторн. Мне была бы невыносима мысль, что моя жена думает о низших сторонах супружеской жизни как о чем-то, не связанном с исполнением своего предназначения — зачинать детей. Вы подарили мне троих сыновей. Вы свой долг выполнили.
И он снова отвернулся к окну. Эммелайн стояла похолодев, униженная, брошенная, и ей отчаянно захотелось накричать на этого человека, так бессердечно повернувшегося к ней спиной. Она выполнила свой долг, но это еще не означает, что у нее нет желаний. Или она не такая, как все женщины? Неужели она развратна и непорядочна? Неужели другие жены не мечтают о близких отношениях с мужем после того, как родили ему детей?
Но она не стала задавать вопросы. Не стала ничего требовать. Она только повернулась — молча, машинально — и скользнула назад, в свою комнату.
На следующее утро ее вещи перенесли в самую дальнюю комнату Хоторн-Хауса…
— Эммелайн, дорогуша! Я так рад, что вы здесь и работаете! Ваши работы… они интересны!
Эммелайн от удивления резко повернулась на своем стуле и чуть не упала. Однако Андре Спрингфилд успел ее подхватить.
— В облаках витаете, да? — спросил он, улыбаясь светло, как день.
— Признаю себя виновной, — пробормотала она, и все мысли о Брэдфорде вылетели у нее из головы. — А вы чересчур добры в своей оценке моей работы. Ее можно назвать интересной, только если вас интересуют бесформенные комки глины.
Он откинул назад львиную гриву и засмеялся, переполошив других скульпторов, работающих в этом огромном помещении.
— Пошли, — потянул он ее, — выпейте со мной чаю. Колетт все приготовила.
— Андре, я не могу.
— Как это — не можете?
Он не стал дожидаться ее ответа. Он потянул ее за Собой из комнаты, потом на заднюю застекленную террасу с видом на спящий сад. Весной здесь будет очень красиво. Он отодвинул для нее стул, потом сел сам. Налил чаю ей и себе в старые щербатые чашки из тонкого фарфора.
Вынул бутылку из кармана пальто.
— Можно, я подслащу вам чай? — спросил он, наклоняя бутылку.
От такого обращения на губах ее заиграла улыбка. Она вспомнила далекие летние дни, когда пыталась стать художником. Вино и сыр. Долгие разговоры в кафе на углу улицы. Но эти дни давно миновали.
— Нет, Андре, спасибо.
— Мне больше останется! — засмеялся он, наливая себе в чашку добрую порцию того, что очень напоминало бренди.
Андре не утруждал себя вставаниями. Он сунул руку в другой карман и достал трубку и кисет с табаком. С ловкостью заядлого курильщика он быстро набил трубку, откинулся на спинку стула, вздохнул и чиркнул спичкой. Но поднеся огонек к табаку, заколебался и подсмотрел на Эммелайн сквозь оранжевое пламя.
— Вы ведь не возражаете, если я покурю, Эммелайн?
— Конечно, нет, — с запинкой ответила она.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно проговорил он и затянулся. — Боже, жизнь прекрасна! — Он выпустил колечко дыма. — Пусть у меня не так уж много денег, но я доволен жизнью. — Он повозился, переставляя чашки и спички, потом взглянул на нее. — А вы, милая моя Эммелайн, можете сказать то же?
Она откинулась назад и скривилась, ударившись о гнутую металлическую спинку стула.
Андре понимающе кивнул.
— Вижу, что не можете.
— Я бы не сказала, что мою гримасу из-за того, что я стукнулась об эту металлическую штуковину, можно считать ответом. Я думаю.
— Думаете о том, как я, к сожалению, прав.
— Я живу хорошо. Мальчики у меня замечательные. Дом красивый. Жизнь моя полна. Но она меня не удовлетворяет.
Недосказанные слова повисли в воздухе.
— А как ваша супружеская жизнь? Она тоже полна? — Ей очень хотелось сказать ему правду, поделиться тайным разочарованием, которое она так долго носит в себе. Они с Андре всегда могли обсуждать все то, о чем мужчины и женщины не говорят друг с другом. Любовь. Жизнь. Надежды и мечты. Теперь она поняла, как ей не хватало его дружбы.
Но за долгие годы семейной жизни она так натренировалась никогда не показывать своих чувств, тем более не говорить о них, что теперь благополучно проглотила эти слова. В горле у нее застрял комок, и она с трудом произнесла:
— Благодарю вас, моя супружеская жизнь тоже полна. — Сказав это, она почувствовала, что эти слова не произвели впечатления на человека, с которым она сидит за столом, — ведь он не является ее мужем, да к тому же пьет бренди средь бела дня.
— Тогда зачем вы здесь? — Он подался вперед, не обратив внимания на то, что расплескал чай, когда ставил локоть на шаткий столик. — Когда вы встретились с Ричардом Смизи, я решил, что никогда больше не увижу вас.
Она отвела глаза.
— Он все еще привлекает вас? Это из-за него вы оказались здесь?
Она подняла голову и в упор посмотрела на него.
— Я здесь, чтобы лепить. И ни для чего больше. Меня совсем не интересует, увижу ли я Ричарда еще раз.
