Наследство Лэндоверов - Холт Виктория (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
Не пробыв дома и трех недель, я узнала, что в начале учебного года меня отправят для окончания образования в закрытый пансион. Это сообщение оказалось тяжелым ударом не только для меня, но также для Оливии и мисс Белл.
Оливия, в отличие от меня, училась только дома, в пансион ее не посылали. Единственное объяснение этому я находила в предположении, что отец по-прежнему не в силах меня видеть; вероятно, он никак не мог забыть, что, не будь меня, он продолжал бы оставаться в блаженном неведении относительно романа мамы с капитаном Кармайклом.
Оливия тяжело переживала новую разлуку со мной. Мисс Белл тревожилась о своем месте, но ее скоро успокоили: было решено, что она останется и будет присматривать за Оливией, а также за мной во время каникул, когда — как я надеялась — отец разрешит мне возвращаться в лоно семьи.
Мы говорили о предстоящем мне пребывании в пансионе, о светской жизни, ожидающей Оливию, и о маме.
Оливия слышала, что она живет с капитаном Кармайклом где-то за границей. Капитану пришлось уволиться из армии в связи со скандалом. Мне казалось странным, что мама уехала, не повидавшись с нами, и даже ни разу не написала. Отец же решительно не хотел меня видеть. У кузины Мэри я чувствовала себя совсем по-другому.
У меня начинало щемить сердце всякий раз, как я вспоминала о ней.
Потом начались изменения — не вдруг, но мало-помалу. Я уехала в пансион и после первых нескольких недель мне там понравилось. Я получала хорошие отметки по английской литературе, были у меня способности и к языкам. Мы немного учили французский и немецкий с мисс Белл, и теперь я быстро в них совершенствовалась. Я выучилась бальным танцам и начала играть на фортепиано; ни в одном из этих предметов я не отставала, но особенно и не отличалась.
Постепенно я полюбила пансион, своих новых друзей, стала находить вкус в соперничестве и во всех драмах и комедиях, возникающих из мелочей жизни. Я не настолько выделялась, чтобы возбуждать враждебность, и все же что-то необычное во мне было — вероятно, моя живость, огромный интерес ко всему окружающему и постоянная готовность все испытать. Эти качества помогли мне завоевать друзей и сделать пребывание в пансионе вполне приятным.
Но я всегда радовалась возвращению домой на каникулы и в первое время старалась обмануть себя надеждой, что вернутся прежние времена. Мама снова будет с нами. Отец обрадуется моему приезду. Все еще сложится счастливо. Не могу понять, откуда приходили эти мысли. Ведь и прежде так никогда не бывало.
Оливия была поглощена своим дебютом в свете и связанными с ним переживаниями. Через несколько месяцев она уже находила, что все это не так страшно, как она опасалась. Фурора в обществе она не произвела, но она на это и не рассчитывала. Ей хотелось только одного: пройти через это испытание без особых осложнений, и это у нее получалось. Она ездила на балы, бывала и при дворе — я хочу сказать при дворе принца Уэльского и его супруги. Королева светских развлечений не жаловала и большую часть времени проводила в Виндзорском замке или в своем уединении на острове Уайт. Двор представляли наследный принц и его супруга. Принца находили несколько легкомысленным, поэтому общество его придворных считалось не совсем подходящим для молодых девушек, вступающих в свет.
Оливия находилась под неусыпной охраной тети Имоджин и мисс Белл. Скоро она преодолела свой первоначальный страх и стала находить новый образ жизни довольно приятным. Но она по-прежнему страдала от застенчивости и очень хотела бы, чтобы я ее сопровождала. Мне тоже этого хотелось. Когда бал давали у нас дома, мне не разрешалось выходить к гостям, и я была вынуждена занимать свой обычный наблюдательный пункт на верхней площадке лестницы — довольно унизительное положение для девушки, быстро становящейся взрослой.
Отец решил к тому времени, что мое воспитание следует завершить во Франции, в пансионе для девиц, готовящихся вступить в свет. Я опять расстроилась, но, как и в первом пансионе, быстро утешилась. Жили мы в старинном замке, в горах, а раз в неделю отправлялись в город, пили кофе и ели восхитительные пирожные, сидя за столиками под пестрыми зонтиками на улице перед кафе и рассуждая о том, как сложится наша жизнь, когда мы начнем «выезжать».
Время шло. Я уже забыла, как выглядел капитан Кармайкл, хотя, когда мне случалось пить лимонад, я отчетливо вспоминала, как мы сидели у окна его квартиры в день юбилея и как мы были тогда счастливы. Однако Поля Лэндовера я не забыла и часто набрасывала его лицо в альбоме, который брала с собой на прогулки в горы. С течением времени его черты становились все более утонченными и благородными. Девушки разглядывали эти рисунки, стоя у меня за спиной, и говорили: «Опять он! Ну конечно, это возлюбленный Кэролайн Трессидор!»
О возлюбленных они говорили постоянно. Я слушала, загадочно улыбаясь, и чуточку им подыгрывала… ну, может быть, не совсем чуточку. Иметь возлюбленных было престижно. Поэтому я роняла иногда намеки на некую романтическую привязанность, придумывала разные эпизоды, имевшие место во время моего пребывания в Корнуолле. Поль Лэндовер был влюблен в меня, но я казалась ему слишком юной, и он ждал, чтобы я повзрослела. Теперь я почти достигла требуемого возраста. Моим любимым занятием стало сочинение маленьких сценок между нами. Я рассказывала о них с такой убежденностью, что сама начинала в них верить.
Он грустит, говорила я, и это делало его еще более привлекательным в глазах моих подруг. «Мне кажется, он похож на лорда Байрона», — высказала предположение одна из девушек, и я не стала ее опровергать. То, что они лишились своего замечательного дома, произошло не по его вине. Если бы ему дали время, он сумел бы вернуть состояние семьи.
Я рассказала и о том, как мы с его младшим братом изображали привидения. Когда я призналась в этом Полю, он взял меня в свои объятия, чтобы успокоить, и сказал: «Не плачь. Ты ни в чем не виновата. Тебя не в чем упрекнуть». — «Так ты не будешь меньше любить меня из-за этого?» — спросила я. «Напротив, я люблю тебя еще больше… Ты сделала это ради меня… Я люблю тебя безгранично».
Иногда я покидала этот мир фантазий и смеялась над собой. Мы вообще много смеялись. Учиться в этом пансионе было очень приятно. Обычной школьной дисциплины там не было. Нужно было только все время говорить по-французски — больше от нас ничего не требовалось.
А потом всему этому пришел конец. Мне исполнилось семнадцать, и я вернулась домой. Я думала, что начну «выезжать в свет» и что тетя Имоджин будет натаскивать меня, как Оливию. В дом будут приходить портнихи и шить для меня новые наряды, как это делалось для Оливии. Но все обернулось иначе.
Однажды Оливия спросила у тети Имоджин, когда я начну выезжать. По ее словам, тетя сжала губы в свойственной ей манере — так, будто захлопнулась дверца капкана. Она отвернулась и ничего не ответила.
Нам это показалось очень странным.
Оливия была бы в восторге, если бы мы могли ездить вместе на званые вечера. Ее гардероб ломился от нарядов, и мне очень хотелось бы тоже приодеться.
— Надевать их можно только один-два раза, — говорила Оливия, — всюду собираются те же люди. Нельзя, чтобы думали, будто бедность не позволяет тебе менять туалеты.
— Разве это так важно?
— Конечно, очень важно. Ведь это вроде выставки, понимаешь? Предполагается, что все мы красивы и богаты. Наряды здесь играют свою роль.
— Похоже на ярмарку по продаже скота.
— Да, — задумчиво произнесла Оливия, — в самом деле, похоже. Папа, кажется, достаточно богат, но пока незаметно, чтобы кто-нибудь горел желанием жениться на мне. Должно быть, я не слишком привлекательна, несмотря на то, что благодаря папиному состоянию являюсь выгодной партией.
— О, Оливия, то, что ты говоришь, цинично. Это так на тебя не похоже.
— Да, но такова жизнь. Сама увидишь, когда придет твой черед.
— Но мой черед так и не наступил…
Потом я заметила в Оливии какую-то перемену. Она казалась похорошевшей и рассеянной, неожиданно замирала, уставившись в пространство, а когда я к ней обращалась, не всегда меня слышала.
