Визит сэра Николаса - Александер Виктория (книги без сокращений TXT) 📗

Николас уставился на нее в полном ошеломлении. Что, черт возьми, здесь происходит? Он взял верх над Элизабет, у него вроде бы все карты на руках, но тем не менее именно она с полным самообладанием направляет их обмен репликами. Более того, по выражению ее глаз ясно, что она сама это понимает. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и сказал:

— А вы имеете смелость ответить?

Она рассмеялась — впервые за этот день совершенно искренне, и Николас вздрогнул от воспоминаний, нахлынувших на него при звуке этого смеха.

— Разумеется, сэр Николас, и хотя ваши расспросы совершенно недопустимы, носят сугубо личный характер и относятся к тому, что вас не касается, я отвечу, что ни один из этих джентльменов не пользуется в данный момент моим особым расположением, однако кое-кто из них был бы не прочь его заслужить.

— Я это вполне понимаю, — произнес Николас, чувствуя невероятное облегчение.

— Неужели?

Она еще раз пригубила бренди и теперь взирала на Николаса поверх ободка своего стаканчика.

— Вы богатая вдова из знатнейшей семьи и с большими связями. К тому же вы очень умны, и годы были к вам милосердны. Я нахожу вас еще более красивой, чем в то время, когда вы были юной девушкой.

— Вы льстите мне, сэр Николас. — Элизабет вскинула голову и вгляделась в него, словно он являл собой неразрешимую загадку для нее. — Не помню, чтобы в молодости вы обладали склонностью говорить комплименты. И вы были далеко не столь обаятельны, как теперь.

— Стало быть, я очень изменился?

Да, — отозвалась она без промедления, потом прищурила глаза, как бы припоминая что-то. — Прошло очень много времени, но я помню вас как очень серьезного молодого человека, куда более серьезного, чем вы теперешний. Возможно, это воздействие времени или формирование характера, но вы произвели на меня впечатление человека, который занимает главенствующее положение в своем кругу и чувствует себя в этом положении вполне на месте. В вас чувствуется уверенность в себе, которой не было прежде. Я не помню, чтобы вы были таким… право, не знаю, как это определить словами… — Она с минуту подумала. — Удовлетворенным, быть может? Он кивнул:

— Может быть. Я достиг многого из того, что намеревался сделать, реабилитировал свое прошлое, вернее, прошлое моей семьи, и, если хотите, пребываю в мире.

— Как это хорошо для вас, — тихо проговорила она, отходя от него.

— А вы пребываете в мире?

— Что за странный вопрос.

— Ничуть. Но если вы не хотите отвечать, я могу, разумеется…

— Я довольна своей жизнью. — Слова ее прозвучали размеренно, словно она открывала каждое из них для себя в тот момент, когда оно слетало с языка. — Быть может, не всякий поверит, что женщина, оставшаяся с двумя детьми после семи лет замужества…

— Да нет же, вовсе нет! Элизабет повернулась к нему:

— Но должна признаться, что теперь я очень дорожу своей независимостью и своей свободой.

— И возмущаетесь мною за то, что я лишаю вас этих преимуществ.

Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

Ее брови взлетели вверх:

— А вы бы не возмущались, оказавшись в подобном положении?

— Без сомнения, возмущался бы. — Он усмехнулся. — И вероятно, вел бы себя точь-в-точь как вы сейчас.

— То есть?

— Обдумывал бы план бегства.

Она с минуту молча смотрела на него, потом вдруг расхохоталась.

— Отлично, сэр Николас, какая проницательность. Но у меня уже есть наготове план бегства, как вы это называете. — Она круговыми движениями поболтала бренди в стаканчике. — Судя по словам моего брата, моими финансами не будете управлять ни вы, ни он, если я выйду замуж за кого-нибудь… — Тут в глазах у нее вспыхнули искорки веселого лукавства. — Подходящего.

— Это крайняя мера, если учесть, что у вас есть возможность полностью избавиться от меня в Рождество.

— Совершенно верно, тем более что я не хочу выходить замуж еще раз.

— Почему бы нет? — Он постарался придать своему тону максимальную беззаботность. — Как я понял, вы с Чарлзом были счастливы вместе.

— Да, были, — произнесла она, пожалуй, чересчур поспешно.

Она пытается убедить его? Или самое себя?

Ник вдруг подумал: а что, если Джонатон ошибается и Элизабет на самом деле знала о неверности мужа? Дядя прав: никто не может знать, что на самом деле происходит в скрытом от постороннего глаза уединении семейной жизни.

— Совершенно счастливы, — сказала Элизабет, и в глазах у нее теперь был откровенный вызов. — И тем не менее я не ищу себе мужа.

— Почему? — снова спросил он, нахмурившись. Тон ее ответа был подчеркнуто беззаботным, однако она тщательно выбирала слова:

— У меня был муж, я знаю, что такое жизнь в браке. Каким бы совершенным ни было мое замужество, я не вижу необходимости повторить опыт.

— Понятно.

— Вам понятно? — Элизабет вскинула голову, и глаза у нее загорелись. — Мне нравится свобода, доступная вдове, сэр Николас. Мне нравится возможность заниматься чем я хочу и с кем хочу. Вы можете контролировать мои финансы временно или постоянно, но не в ваших силах контролировать мою жизнь.

— Я вовсе не хочу делать это.

— Чего же вы желаете, сэр Николас? Чего вы хотите от меня?

Ее вопрос как бы повис в воздухе между ними.

«Я хочу тебя. Хочу, чтобы мы жили вместе. Я хочу спать с тобой в одной постели до конца моих дней. Хочу, чтобы ты навсегда поселилась в моем сердце».

Николас вздохнул. Сейчас не время говорить ей о том, что с годами для него ничего не изменилось. Что он лгал, когда оттолкнул ее от себя тогда, десять лет назад. Что в ту минуту, когда он увидел ее снова, он понял, какую огромную, самую большую ошибку в жизни совершил, утратив — нет, отказавшись от нее.

Он поставил стаканчик на столик и постарался заговорить весело и непринужденно:

— Для начала я хотел бы, чтобы вы называли меня просто Николас.

Она покачала головой:

— Это совершенно неприемлемо.

— Почему? — Самообладание ему изменило. Он подошел к Элизабет ближе. — Пропади оно пропадом, Элизабет, почему вы не можете называть меня по имени?

— Вам это не нравится? — прищурив глаза, спросила она.

— Да, и даже очень не нравится.

— Прекрасно. — Она изобразила самую сладкую улыбочку. — Называть вас просто по имени было бы в высшей степени неприлично и намекало бы на отношения, которых между нами не существует.

Он процедил сквозь стиснутые зубы:

— Но вы обычно называли меня по имени.

— Тогда мне было девятнадцать лет, и я была до крайности глупа.

— Что-то я не помню такого вашего качества, как глупость.

— Память избирательна, сэр Николас. Я хорошо помню, что была достаточно глупа, чтобы думать… то есть чувствовать… — Она досадливо махнула рукой. — Это не имеет никакого значения.

— А я полагаю, что имеет. Он придвинулся ближе.

— Вы заблуждаетесь.

Сейчас она находилась на расстоянии вытянутой руки от него. Что она сделает, если он заключит ее в объятия?

— Все, что происходит между нами, чрезвычайно важно.

— Когда-то, может, и было важно, однако не теперь. Теперь это всего лишь мгновение из давно забытого прошлого.

— Вы забыли?

Что, если бы он прижался губами к ее губам и поцеловал со страстью, сдерживаемой вот уже десять лет?

— Да, — отрезала она, но не отступила ни на шаг.

— Все? — спросил он, глядя на ее губы, полные, упругие и неотразимые. — Абсолютно все?

— Тогда не произошло ничего значительного, что оказалось забытым, и ничего достаточно важного, что стоило бы помнить, — решительно и твердо возразила она. — Вы стоите чересчур близко ко мне, сэр Николас.

— Я стою недостаточно близко.

— Вы намереваетесь поцеловать меня?

— Я и сам не знаю, каковы мои намерения, Элизабет. Ее аромат обволакивал Николаса; слегка пряный, он, видимо, поэтому напоминал о Рождестве.

— Леди Лэнгли, с вашего позволения, — сказала она, но Николасу показалось, что она слегка наклонилась в его сторону.