Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

— Я попрошу tantine, — ответила Анна. — Вот увидите, я сумею убедить ее, что так будет лучше для вас.

Уже когда Анна стояла в дверях, желая кузине покойного сна уходя в свои покои, Катиш вдруг остановила ее еле слышным шепотом:

— Я вас прошу… Анна, я прошу вас… Храните бережно его сердце. Он вас так любит…

И Анна ответила, стараясь, чтобы голос ее не дрогнул ненароком и не выдал слез, которые вдруг побежали по лицу ровными ручейками:

— Я вам клянусь в том…

В ту ночь Анна долго плакала, спрятав лицо в подушки, сама не понимая причины своих неудержимых слез. Ей было жаль Катиш, которая, верно, точно так же плакала в этот момент, рыдая на своей незавидной судьбой. Было жаль, что приданое, над которым так щедро хлопотала тетушка из своих средств, будет приобретаться не матерью, которую Анна даже не помнила. Что рядом нет мадам Элизы, которая постаралась подарить Анне материнскую любовь и заботу вместо рано ушедшей мадам Шепелевой. Ей пришлось остаться с Сашенькой в Милорадово — кто бы позаботился о том лучше собственной бабушки в отсутствие Анны?

Плакала от чувства острого одиночества, которое нахлынуло на нее вдруг, как только она затворила дверь в спальню Катиш. Ранее бы они непременно спали в эту и последующие ночи вместе, как когда-то делили постель втроем, обсуждая предстоящее торжество и покупку убранства к венцу. Но Катиш уже никогда не станет прежней к ней, а Полин…

И вспоминая, как ушла от них Полин, ее единственная и верная подруга, Анна еще больше заливалась слезами. А там пришел на ум и Петруша, вспомнился его облик и смех, его голос, выводящий строки одного из romance. Его веселость, его азарт, неудержимая жажда жизни. И папенька вспомнился, который не разделит с ней тот счастливый день, когда она ступит под венцы, не увидит ее в подвенечном убранстве, не благословит перед отъездом в церковь старинной родовой иконой Богородицы.

Воспоминания мелькали в голове картинками, наполняли комнату звуками и запахами, которые только Анна слышала и ощущала в этот момент. А потом она вспомнила Рождество одиннадцатого года, и в комнату неслышно ступил Андрей. Сама того не замечая, она стала вдруг улыбаться сквозь слезы, а затем эти ручейки высохли на ее лице. Ушла из души странная тоска, охватившая ее еще недавно. Уползло змеей прочь чувство невыносимого одиночества, уступая место тихой радости, которая наполнила душу при мысли об Андрее.

Она никогда не останется одна. Больше не единого дня…

Так и заснула в умиротворении, думая о будущем, которое ожидало ее совсем скоро, спустя две седмицы. Вспоминая тяжесть широкой мужской ладони, что полностью закрывала собой маленькую женскую ладонь, даря тепло и чувство защищенности перед всем миром…

Глава 50

Анна никогда не могла бы подумать, что когда-нибудь настанет тот день, когда лавки и покупки станут для нее лишь тягостной обязанностью. Ей всегда нравилось заходить в торговые места, разглядывать предлагаемые приказчиками товары, проводить кончиками пальцев по ткани или кружеву, представляя себя в новом наряде, или вдыхать ароматы самых разнообразных эссенций и масел. Мерить платья, которые в будущем ей предстояло показать на своем тонком стане, подчеркивающие ее прелесть, и самые разнообразнейшие шляпки, кружась перед зеркалом и откровенно любуясь своим отражением.

Анна, помнится, мечтала о том дне, когда снова сможет ступить в лавку, имея неограниченный кредит в той, и подбирать себе все, что глянется глазу. Бывало, даже снилось, что она совершает покупки, в то время, когда приходилось если и заходить в лавку, то ростовщика, чтобы отдать в заклад очередную вещь.

«A propos, надобно бы после венчания попросить Андрея выкупить те украшения, что попали в заклад за тот срок», не могла не подумать Анна, вспоминая о прошлых днях. Она стояла, уперев руки в спинку стула, а стоявшая позади нее одна из горничных тетушки затягивала узкий корсет, который с недавних пор снова стали носить, выделяя под платьями тонкую талию и поднимая грудь в корсажах.

— O mon Dieu! — едва выдохнула Анна, когда девушка затянула шнуровку еще туже. Ей казалось, еще чуть-чуть, и ее просто переломят пополам этим корсажем. Да и сможет она после дышать?

— Довольно, полагаю, — проговорила позади нее модистка, окидывая взглядом узкую талию своей заказчицы. А потом покосилась на платье, которое держала в руках, и подумала, не придется ли распускать шнуровку — уж тонковатым для корсажа показался стан теперь, когда Анну затянули в корсет. И верно, платье, в которое аккуратно облачили будущую невесту, оказалось чуть великовато в месте высокой талии, потому модистка тут же заколола излишек ткани.

— Тут придется убрать, — нараспев подражая произношению мастериц-француженок, которых ранее, до войны было полно в Москве, а нынче изрядно поуменьшилось в числе, произнесла модистка.

— Сколько по времени? — обрывисто бросила Вера Александровна, сидевшая в кресле поодаль от места примерки, чтобы не мешать. — У нас нынче три дня до выезда из города осталось. Будет ли готово к сроку?

— Я сделаю все, что в моих силах, — ответила мастерица, уже зная, что поспеет к заданному дню. Благо, то платье, которое еще недавно предназначалось для первого бала дочери одной из ее постоянных заказчиц, почти подошло и в стане, и по росту.

— Не великоват ли вырез-то? — Вера Александровна ткнула пальцем, указывая на тонкую полосу, отделяющую линию высокой талии от груди. — Тут и двух вершков [680] от талии-то нет! В церковь все ж идет… не на балу прелестями трясти!

Модистка взглянула на квадратный вырез платья, значительно открывающий плечи и часть груди Анны, который сама же углубила, радуясь, что пошьет теперь платье в точности как на картинке из французского журнала, что ей принесли при заказе платья. По ее мнению, было невозможным поднимать вырез выше, чем было на нарисованной даме. Тем более, когда прелести той, что будет облачена в это платье, позволяли в полной мере показывать их.

— Это последняя парижская мода, — многозначительно проговорила она, не оборачиваясь к Вере Александровне, подкалывая лишнюю ткань с другой стороны корсажа. — В церкви можно и кружевом фаты прикрыть, а вот после… на обеде… невеста будет краше всех. Это вам мое слово, мадам. Вам нравится, mademoiselle? — уже с тревогой в голосе спросила у Анны, безучастно наблюдающей в зеркале свое отражение. — Мы разошьем линию талии жемчугом. А вот здесь, на плече… тут будут три шелковые розы. У меня есть дивная мастерица этих роз. От живых и не отличить!

— Платье великолепно, — искренне сказала Анна, в который раз проводя ладонью по тонкой почт прозрачной ткани подола.

— La meilleure! [681] — провозгласила Вера Александровна. — Но если ты недовольна, милочка…

И модистка, собирающая в коробку свой нехитрый скарб — подушечку с иголками и булавками, мотки ниток и маленькие ножнички — даже напряглась, ожидая ответа той, которой шила одно из самых своих лучших платьев, которые копировала с французских журналов.

— Нет-нет, ma tantine, — поспешила заверить тетку Анна и подняла руки, позволяя одной из горничных, помогающей при примерке снять с себя еще неготовое платье, в котором она уже через пять дней ступит под венец в приходской церкви в Милорадово. — Я и подумать не могла, что оно будет так прекрасно. Вы правы — платье самое лучшее из всех, что я надевала прежде. Благодарю вас.

— Что-то без радости, — заметила Вера Александровна, а потом подала знак, чтобы горничная узнала, отчего в дверь тихо стучится лакей. Та тотчас поспешила к двери, приоткрыла створку, чтобы никто не увидел полуодетой барышни, и перекинулась короткими фразами с лакеем.

— Устала. Не думала, что собираться к венцу столь утомительно, — честно ответила Анна. Все эти ежедневные поездки по лавкам и заказы предметов для будущего приданого, которое так тщательно отбирала тетка, твердо решившая не отдать невесты в одной рубашке, «чтобы не злословили после», не приносили ей ни капли удовольствия. С гораздо большим бы удовольствием Анна вернулась бы из этого пыльного и душного города в любимое Милорадово, где было так тихо и покойно. И где ждал ее Андрей…