Зимнее пламя - Беверли Джо (е книги .txt) 📗
— Нет, дорогая, откуда мне знать? К тому же правда — очень неопределенная вещь.
— Но не порох. Вспомните Гая Фокса.
— Его остановили, дорогая, и все кончилось хорошо. Ты не должна беспокоиться о таких вещах, пусть мужчины сами разберутся. А теперь я лягу спать, а ты иди и повеселись.
— Я не могу, потому что…
— Ну-ну, твое положение компаньонки всего лишь фикция, ты здесь для того, чтобы получать удовольствие и, — с мечтательной улыбкой добавила Талия, — проводить больше времени с дорогим Эшартом.
«Дорогим Эшартом»! Черт бы его побрал:
— Талия, я тоже устала. День выдался такой длинный, а я плохо спала прошлой ночью…
Талия надула губы.
— Ну ладно, ладно! Но впредь я не позволю тебе прятаться или топтаться вокруг меня и Калли!
— Не буду. — Дженива не лгала, она бы заплатила гинею, чтобы хотя бы минуту побыть одной.
— А что это за ящичек, дорогая?
— В нем лежит мой вертеп. Это итальянское изображение Рождества — хлев и фигурки. Моя семья всегда, где бы мы ни находились, устанавливала его на Рождество.
«Мы». То, что включало в себя это слово, ушло навсегда.
— Значит, ты должна поставить его здесь, дорогая! Дженива невольно улыбнулась:
— Признаюсь, я на это очень надеялась.
Хотя всего несколько минут назад Талия заявляла о своей усталости, она тут же проворно встала с кресла и подошла к ящичку.
— Отлично. Мне хочется посмотреть!
Она нетерпеливо, словно ребенок, ждала, пока Дженива повернет ключ и поднимет крышку. Как всегда, нескрываемая радость Талии оказалась заразительной и развеяла не покидавшую ее компаньонку тревогу.
Дженива взяла лежавшую сверху ткань и развернула ее.
— Моя мать называла это цветами на снегу. Когда-то покрывало было великолепно, но теперь оно имеет жалкий вид.
Дженива нарочно употребила выражение Эстер, иногда раны для того, чтобы затянуться, должны открыться.
— У меня есть новое, то, что я вышиваю.
Она расстелила покрывало на маленьком квадратном столике. К счастью, ей удалось сделать последние стежки без пяльцев и скрыть нитки, порвавшиеся во время борьбы с Эшартом в то утро.
Эта борьба.
Этот поцелуй…
— О, теперь я вижу, что ты делала. — Талия сравнила оба покрывала, затем пощупала старое. — Совсем износилось, но это была прекрасная работа.
Джениве стало легче. Она осторожно сложила старое покрывало и отложила в сторону, затем вынула тряпочные узелочки и начала их развязывать.
— Это кусочки яслей. Сначала я должна установить их.
— Как забавно! — Талия принялась помогать Джениве складывать кусочки дерева.
— Когда была такая возможность, мы всегда устанавливали ясли на каминной полке.
— Так и поставь все туда! — Талия подвинула позолоченные часы в виде лиры на край каминной полки, и Дженива посередине нее расстелила покрывало. Ее работа не была такой же искусной, как прежняя, но золотые нити блестели в свете свечей, а цветы как будто только что распустились. Собранные ясли она поставила в центре.
Вернувшись с ячменным отваром, Реджина тут же попыталась усадить Талию обратно в кресло, но та, взяв отвар, отмахнулась от нее:
— Видишь, Реджина, мы устраиваем картину Рождества. Вертеп, как называет это Дженива.
Реджина кивнула и тут же успокоилась.
— Если я вам не нужна, миледи, можно, я пойду в детскую, посмотрю, как там наш ангелочек?
Пожилая леди отпустила ее, и Реджина ушла, а Талия вернулась к ящичку, явно желая получше все рассмотреть. Глядя на нее, Дженива вспоминала, что в детстве она сама испытывала такое же возбуждение, и улыбнулась, почувствовав что-то, напоминавшее прежнее волшебство.
— Сюда можно добавить несколько фигурок. Вы разверните, а я поставлю их на место.
Талия принялась за дело.
— О, да это бык! И как хорошо сделан! А вот овца с ягненком. Какие милые! — Талия с восторгом разворачивала одну фигурку за другой. — А что это за песня, дорогая? Рождественская?
Дженива и не замечала, что напевает песню, которую всегда пели ее родители, устанавливая вертеп. Она замялась, потому что у нее был не очень сильный голос, но затем снова запела:
«Звезда небо осветила, Лютни начали играть, И вошла в вертеп Мария, Кроткая Мария, мать, Радость людям возвещать…»
Она улыбнулась Талии.
— Песня повторяется и хорошо звучит в три голоса.
— Научи меня.
Дженива никогда не слышала, как поет Талия, но у старушки действительно оказался приятный, хотя и слабый голосок. Она быстро выучила слова, и их голоса переплетались они пели, расставляя фигурки животных. В прошлом году Дженива пела с отцом, но не хватало третьего голоса — голоса ее матери…
Талия перестала петь и взяла ее за руку.
— Милая моя бедняжка. Грустные воспоминания? Дженива не могла этого отрицать. Слезы стояли в ее глазах.
— Всего лишь два года назад на Рождество мы были вместе. Теперь все изменилось.
Она сумела сдержаться и не пожаловаться, что чувствует себя одинокой, ведь это могло бы обидеть Талию. Талия очень хорошая, но ей нужна семья. Единственной настоящей семьей Дженивы был отец, но он больше не принадлежал ей после того, как снова женился.
Талия похлопала ее по руке:
— Ну-ну, дорогая! Нам всем не хватает материнской любви, но скоро ты сама станешь матерью. Это возместит утрату, да и Эшарту это тоже нужно.
Сотворить ребенка с лордом Эшартом? Ужас! Но что-то мешало ей ужаснуться.
Талия открыла медальон, который всегда носила приколотым к платью.
— Я понимаю твою потерю, дорогая.
Дженива взглянула на миниатюру джентльмена в длинном завитом парике, который носили в давние времена, он всегда был обращен лицом к Талии, когда бы она ни открывала медальон.
— Мне очень жаль, Талия.
— Это было давно, дорогая, и Ричард с такой радостью пошел на войну. Он боготворил герцога Мальборо. Мальборо был прекрасным человеком, но Ричард тоже стал бы таким, если б остался жив. Двадцать шесть, — вздохнула она. — Жизнь только начиналась. Сейчас Эшарту столько же.
Дженива не знала возраста маркиза, но думала, что он немного старше. Очевидно, его внешность — цена, заплаченная за беспорядочную жизнь…
Талия еще раз посмотрела на портрет, затем закрыла медальон.
— Вероятно, вы оба полагаете, что уже достаточно взрослые и умеете избегать ошибок, но это не так. Перед вами целая жизнь. Пожалуйста, выбирайте правильную дорогу.
Дженива догадывалась, что имеет в виду Талия, и поэтому постаралась отвлечь ее внимание на другие фигурки. Что же, однако, собирается делать Талия, чтобы осуществить свой замысел? Дженива сказала себе, что ей нельзя попадаться в ловушку. Все, что требовалось, чтобы избежать ее, — это поощрять открытые споры и ссоры, и, судя по их стычке внизу, это было легко устроить.
Скоро вертеп приобрел тот вид, который обычно имел в ее семье тринадцатого декабря: полуразвалившийся хлев с домашними животными в пещере и вокруг нее. На дальнем конце каминной полки Иосиф и Мария на ослике направлялись в Вифлеем.
Правда, было кое-что смущавшее ее мачеху Эстер. В вертепе находились сразу две Марии: одна беременная, с большим животом, сидела на ослике, другая, с тоненькой фигурой, стояла на коленях перед яслями. Джениве всегда нравилось это волшебное превращение в канун Рождества, но Эстер, поджав губы, заявила, что такую явно «плодоносящую» Божью Мать нельзя показывать ее внукам.
На это отец Дженивы не сказал ни слова.
Но Талия сказала только:
— Как, должно быть, тяжело путешествовать в таком состоянии! И какое счастье, что я не святая, от них так много требуется…
Дженива усмехнулась.
— Остались еще неразвернутые фигурки. — Талия возилась с ящиком, и Дженива вспомнила, как трудно откладывать это удовольствие. Слава Богу, теперь в этом не было необходимости, на следующий день наступал канун Рождества.
— Если вы достанете остальные, — сказала она, — мы сможем расставить их на каминной полке — пусть подождут там.
