Тихая тень (Луиза-Елизавета Алексеевна и Александр I) - Арсеньева Елена (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
Но вернемся к сестрицам Баденским. С первого взгляда стало ясно, что той, которую Екатерина оставит в своем дворце, чтобы «не вышла никогда», будет старшая сестра – Луиза-Августа.
– Я ничего не видел прелестней и воздушней ее талии, ловкости и приятности в обращении, – с пылкостию сообщал Евграф Комаровский, выполнявший поручения при иностранных дворах и сопровождавший Луизу в пути.
Воспитатель Александра господин Протасов смотрел на будущую невесту своего питомца с особенным пристрастием и даже ревностью. Отчасти его настораживала та стыдливость, с которой относился к юной маркграфине Александр. В его поведении была какая-то тревога. Это определенно плохой признак. Но признак чего? Протасов и сам не мог бы сказать. А впрочем, Александр взирал на Луизу с немалым восторгом, а потому Протасов счел, что тревога – признак нарастающего чувства, и с восторгом строчил в своем дневнике: «Черты лица ее хороши и соразмерны ее летам… Физиономия пресчастливая, она имеет величественную приятность, все ее движения и привычки имеют нечто особо привлекательное. В ней виден разум, скромность и пристойность во всем ее поведении, доброта души ее написана в глазах, равно и честность. Все ее движения показывают великую осторожность и благонравие, она настолько умна, что нашлась со всеми, ибо всех женщин, которых ей представляют, сумела обласкать, или, лучше сказать, всех, обоего пола, людей, ее видевших, к себе привлекла».
Вот уж верно так верно! Даже брюзгливый и вспыльчивый Павел, даже его жена, утомленная собственной толщиной Мария Федоровна, и те приняли будущую невестку приветливо и сочли ее очаровательной. Увы, их добрых чувств надолго не хватило, но речь сейчас не о том.
Если бы Платон Зубов умел выражаться так же складно, как Протасов, он непременно записал бы в своем дневнике что-то подобное. Но он выразился в кругу приятелей в том смысле, что малютка сущая милашка и многое обещает. Бутончик, который расцветет и порадует ароматом того, кто это цветение ускорит.
Однако ускорение цветения сего бутончика величавой императрицей не предусматривалось. Все свершалось согласно протоколу, в свое время. Луизу-Августу образовали в православие под именем Елизаветы и обручили с великим князем Александром.
Тем временем настала пора ее сестре уезжать. После горестных прощаний Фредерика села в экипаж, но Луиза… нет, Елизавета, уже Елизавета вскочила в карету к сестре, последний раз поцеловала ее, выпрыгнула вон и бросилась бежать прочь. Когда ее нагнали перепуганные фрейлины, она уже справилась с собой: подавила слезы и медленно направилась к дому со спокойным выражением лица. Она умела скрывать свои чувства, и за это многие впоследствии будут считать ее холодной и бессердечной.
Хорошо, что от нее не требовалось скрывать своих чувств к жениху! Елизавета радостно писала матери: «Счастье моей жизни в его руках, и если он перестанет любить меня, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, но только не это!»
Наконец настал день свадьбы – 23 сентября 1793 года. Это происходило в церкви Зимнего дворца. При виде молодых всеми овладело умиление, ибо они были хороши, как ангелы.
– Я отдала ей самого красивого молодого человека во всей моей империи! – гордо сказала Екатерина, поглядывая на невесту, которая тоже была безумно хороша.
Их можно было сравнить с Амуром и Психеей. Но они были еще сущими детьми и продолжали оставаться детьми, хотя и звались супругами. Как же они веселились, когда приглашали к себе друзей Александра или любимых фрейлин Елизаветы по утрам на чай или на прогулку! Александр не разрешал входить через дверь – надо было непременно пролезть через окно вслед за ним. Если начинался град, Елизавета бегала и собирала градины. Они назывались «жемчужины», и эта юная девушка, чей наряд был усыпан подлинными жемчугами, радовалась как дитя, когда удавалось найти градину побольше других. Она страстно любила бегать наперегонки – императрица часто устраивала такие забавы – и поражала всех своей легкостью. Казалось, она не касается земли!
Встреча с каждым новым человеком была для нее праздником. Как-то раз Елизавета вместе со своей фрейлиной, графиней Головиной, гуляла по парку вдоль канала в Петергофе. Они дошли до пристани. В одной из лодок матросы, усевшись в кружок вокруг котла, ели деревянными ложками похлебку. Елизавета уставилась на них, а потом спросила, что они едят.
– Похлебку, матушка! – ответил с поклоном старшина, без малейшей насмешки величая юную девушку так, как в народе издавна величали цариц.
Елизавета никогда не слышала такого слова – похлебка. Название это показалось ей до того смешным, что она мигом спустилась в шлюпку и попросила ложку – попробовать. Матросы пришли в полный восторг и начали кричать во славу «матушки». Елизавета попробовала несколько ложек, кивнула с видом полного удовольствия и медленно, с достоинством удалилась. Постепенно фрейлина разглядела, что вид у нее скорее растерянный, чем довольный. Наконец Елизавета начала смеяться, то и дело повторяя:
– Похлебка! Ну вот и похлебка! – и укоризненно покачивала головой, однако непонятно было, кого же она корит, то ли вкус странного блюда, то ли себя за любопытство.
Казалось, все сулило счастье Амуру и Психее, однако окружающие словно сговорились не оставлять их в покое и всячески им мешать. Тон задавала жена Павла Петровича, Мария Федоровна, которая отчаянно завидовала красоте, молодости невестки, тому вниманию, которое оказывал ей Павел Петрович, а всего пуще – расположению к ней императрицы. Для начала Мария Федоровна решила поссорить Елизавету с ее фрейлинами, чтобы не было у нее ни одного близкого человека, – и это ей во многом удалось.
Немало масла в огонь подливал и фаворит императрицы Платон Зубов. От многозначительных поглядываний на «бутончик» он перешел к недвусмысленным ухаживаниям. Это не осталось тайной для придворных. Ухаживания Зубова делали его смешным. Несколько придворных всячески помогали Зубову в его проделках: то записочку норовили передать Елизавете, то устроить нечаянное свидание. Елизавету все это не только не занимало, но и весьма раздражало.
Придворные судачили, что припадки любви овладевают Зубовым почему-то после обеда. Он тогда то и дело вздыхал, растягивался на длинном диване с томным видом и, казалось, погибал от тоски, сжимавшей его сердце. Его могли утешить и развлечь лишь сладострастные звуки флейты. Одним словом, вздыхали чувствительные дамы, которых волновали черные очи фаворита, у него были все признаки человека, серьезно влюбленного.
Это стало, в конце концов, не на шутку смущать Елизавету и раздражать Александра, у которого и так было тяжело на сердце. Увы, семейная жизнь Амура и Психеи не складывалась… Наблюдательная интриганка фрейлина Варвара Николаевна Головина, которая искренне обожала великую княжну и близко к сердцу принимала все ее печали, украдкой вздыхала, понимая сущность того, что разделяет юных супругов: великий князь любил свою жену как брат, как друг, так, как он любил свою прелестную сестру Екатерину Павловну, но ведь Елизавета мечтала о другой любви… Женщины созревают раньше мужчин, Елизавета быстро поняла, что держаться за руки на супружеском ложе, – это не совсем то, ради чего мужчина и женщина ложатся в одну постель. Когда же Александр снисходил до того, что заключал жену в объятия, ласки его были осторожны, торопливы и словно бы стыдливы. Не раз бывало так, что Елизавета украдкой плакала от разочарования, от того, что муж заставлял ее чувствовать себя докучливой распутницей. Да, ее воспитание, уроки матери внушали, что чувства женщины должны быть направлены только на ее супруга. Но что делать, если означенному супругу и даром не нужны эти самые чувства?!
Может быть, все еще и наладилось бы. Может, удалось бы изгнать холодность, которая уже стала меж ними третьей лишней. Но судьба приготовила им новое испытание. И виновна была в этом – вот уж злая ирония судьбы! – не кто иная, как их благодетельница, устроительница их брака – императрица Екатерина.
