Перелетные птицы - Кроун Алла (читать книги .TXT) 📗
Еще один день и еще одна ночь. А потом Надя потеряла надежду.
На следующий день после того, как отец сообщил, что молодой граф уехал на фронт, она пошла на почту. Когда Алексей писал ей, он всегда отправлял письма «до востребования».
Он должен был ей написать, не мог не написать! Когда ей протянули конверт, она едва не выхватила его из рук почтальона и сразу выбежала на улицу читать.
«Наденька, голубка моя, ты должна знать от отца, что случилось за последние несколько дней. Какая же это мука — находиться рядом с тобой и не иметь возможности тебя видеть! Я еду на фронт и не могу описать всего, что у меня на сердце. Мне столько всего надо было тебе сказать, стольким поделиться! Я буду скучать по тебе. Я люблю тебя. Люблю до безумия. Не знаю, когда еще будет случай написать тебе, но не забывай справляться на почте. Будем надеяться, что эта война не продлится долго и я скоро вернусь к тебе.
Обожающий тебя Алексей».
Надя побрела домой. «Столько всего надо сказать… Стольким поделиться… Не могу описать всего, что у меня на сердце…» Какой же он заботливый и дальновидный человек, если даже в письме проявил осторожность, подумав о том, что оно могло попасть в чужие руки и скомпрометировать ее. И какой же он романтик, если не захотел в письме упоминать о свадьбе. Наверняка эти особенные слова он оставил на тот день, когда они заключат друг друга в объятия.
О, как же она любит его! Она будет молиться, чтобы с ним все было хорошо, и не станет роптать на судьбу. Как можно? Сейчас, когда она дома и в безопасности, он рискует жизнью на фронте. Но об этом не надо думать. Мысли могут накликать беду.
Теперь, когда Надя прочла письмо, ей стало не так больно думать о том, что их разлука может продлиться несколько месяцев. Тем временем ей нельзя забывать и о своих обязанностях дома. Ведь и тут есть возможность сделать что-то полезное для страны. Наверняка она может как-то помогать бедным и бездомным. В университет Надя идти не могла — она была нужна семье. Отцовская практика и те небольшие деньги, которые зарабатывал Сергей, готовя студентов, как-то помогали сводить концы с концами.
Решив жить одним днем, не заглядывая в будущее, Надя стала с тревогой следить за развитием событий.
В порыве патриотизма Санкт-Петербург был переименован в Петроград — немецкое «бург» заменили на старинное русское слово «град». Сергей считал, что это глупое решение, и часами спорил об этом со своим другом Яковом. Германское посольство, как он и предсказывал, подверглось нападению, и бронзовые лошади с его крыши были сброшены в Мойку. Растущая ненависть к врагу сконцентрировалась на царице, немке по происхождению. Люди винили ее в военных неудачах России и даже критиковали женщин императорской семьи за то, что те надевали белые униформы медсестер и ухаживали за ранеными солдатами. Хотя Надя считала благородным жестом со стороны императрицы и великих княжон то, что они выполняли неприятную и порой тяжелую работу в госпитале, она все же понимала, что эти действия не смогут обуздать вызванное страхом недовольство масс.
Надя начала писать возвышенные патриотические стихотворения, некоторые из них даже были опубликованы. Вскоре Сергей почувствовал, что с ней стали происходить перемены, сестра начала сторониться внешнего мира, и он, как раньше, старался проводить с ней все больше и больше времени. Они разговаривали о войне и о повседневных заботах друг друга, но избегали затрагивать глубинные материи своих жизней, словно каждый боялся открыть в другом какие-то непонятные для себя темные уголки.
И вот однажды Сергей ворвался в дом, закричал что-то об умирающей матери своего друга Вадима Разумова и позвал отца и сестру срочно идти к ней.
На сердце у Нади вдруг потеплело: она вспомнила встречу с Вадимом на ледяной горке, когда ей было двенадцать лет.
У них ушло меньше двадцати минут на то, чтобы добраться до другого конца Невского, где они свернули на знакомый Наде переулок: там был книжный магазин, в который она частенько захаживала.
Надя потянула брата за рукав.
— Сережа, а где она живет?
Сергей кивнул в сторону книжного магазина.
— Комнату снимает рядом с магазином, в котором работает.
Книжный магазин! Надя закрыла глаза, припоминая. Много раз она бывала в этом магазине с двумя залами, который заполняли высоченные, от пола до потолка, полки, забитые редкими книгами, которые Надя, однако, не могла себе позволить. Но ей нравился запах старых кожаных переплетов. Она садилась на деревянный табурет, натертый до блеска частым использованием, и листала старые тома с классическими произведениями, делая вид, будто решает, какой из них купить. И все это время Надя чувствовала, что пожилая женщина за прилавком терпит ее потому, что понимает ее любовь к литературе. Добрая и немногословная, та неизменно повторяла: «Сегодня ничего не подобрали, душенька? Ну ничего, может быть, в следующий раз выберете». Оказывается, женщина эта была матерью Разумова!
Ей захотелось чем-то отплатить матери Вадима за доброту.
Это было все равно что выйти в ночь. Осеннее солнце и свежесть вдруг исчезли, когда они вступили в сумрак подъезда, где стоял тяжелый запах канализации. Точно кошка, способная видеть в темноте, Сергей бросился вверх по лестнице, пока Антон Степанович и Надя, держась за перила, осторожно щупали ногами каждую ступеньку.
Когда они дошли до третьего этажа, Сергей уже открыл дверь, и лестничная площадка озарилась тусклым светом.
В дверном проеме показался крепкий мужчина среднего роста. Грива каштановых волос спускалась ему на лоб и уши непослушными прядями, дуги густых бровей темнели над большими карими глазами, которые глядели на Сергея с теплом и болью. Когда он вышел на свет, Надя заметила острый угол подбородка, мускулистую шею, потертый край расстегнутого воротника рубашки… И на нее нахлынули воспоминания о том Рождестве шесть лет назад, когда они с братом пошли кататься на санках и встретили его на горке.
— Слишком поздно, Сережка. Все кончено. Спасибо, друг. — Его густой голос гулко разнесся по подъезду.
Сергей положил руку на плечо друга.
— Вадька, я привел отца и Надю. Я думал, мы сможем помочь. — Он покачал головой и опустил руку.
Вадим повернулся к Антону Степановичу. Его лицо было в тени, потому что свет шел у него из-за спины, и эта львиная голова казалась сплошным темным силуэтом.
— Спасибо, что пришли. Жаль, что пришлось познакомиться с вами при таких обстоятельствах. Позвольте, я проведу вас вниз через эту темницу.
Прежде чем кто-либо успел возразить, он проскользнул мимо них и стал спускаться по лестнице. Дверь осталась открытой, но света было достаточно лишь для того, чтобы стал виден контур ступенек.
На улице Надя тепло пожала руку Разумову. Вадим улыбнулся.
— Я вижу, сестренка Сергея подросла. Спасибо, что пришла.
Надя, впечатленная явной внутренней силой и теплотой его личности, решила, что сейчас будет неуместно говорить какие-то слова соболезнования. Ведь этот человек даже в такую минуту не потерял самообладания, хотя глаза его и были полны грусти.
Антон Степанович прикоснулся к руке Вадима.
— Если хотите, я составлю свидетельство о смерти.
— Спасибо, доктор, но я лучше обращусь в больницу, где мать лечилась.
— В этом нет необходимости. Я мог бы все оформить, пока вы будете заниматься другими делами.
— Не хочу показаться неблагодарным, но я просто привык все делать сам. Спасибо за то, что хотите помочь, но, если я буду занят делами, у меня не будет времени на тяжелые мысли.
Голос его звучал вежливо, но твердо.
«Он не хочет делиться с нами горем», — подумала Надя, незаметно рассматривая его. От этого человека веяло уверенностью, он словно точно знал, чего хочет, и прекрасно ладил с собой.
По пути домой Надя спросила брата, почему он никогда не приводил к ним Вадима. Задумавшись на секунду, Сергей ответил:
