Версальская грешница - Коровина Елена Анатольевна (книги онлайн полностью txt) 📗
10
ДАМА ПОД ЧЕРНОЙ ВУАЛЬЮ
Париж, декабрь 1875
Рождество в Париже отпраздновали необычайно роскошно. Терпкие ароматы хвои, дорогих сигар и изысканных духов создали в городе необычную атмосферу роскоши и того особого шика, за которым вся Европа едет в столицу удовольствий. Витрины магазинов притягивали самыми изысканными и дорогими подарками. Париж веселился вовсю.
Театры, дававшие праздничные представления, сами сияли огнями почище рождественских елок. Особенно знаменитый на весь мир модный «Варьете», в главной витрине которого красовалась огромная премьерная афиша: «Оперетта „Ночная бабочка“. Музыка сочинена таинственной Несравненной».
Несравненной – именно так потребовала называть себя дама из высшего света, приславшая оперетту в «Варьете». Кто она, эта капризная сумасбродка, не знал никто. Ее имя было не известно даже директору месье Гиро, а уж Мишель Гиро умел не только подписывать самые выгодные театру контракты, но и раскрывать самые скандальные тайны.
Но в данном случае личность Несравненной и для знаменитого директора оставалась тайной. Месье Гиро, конечно, общался с музыкантшей, но та всегда была под плотной черной вуалью, голос приглушен, жесты сглажены. Так что, если и увидишь ее на балу или просто встретишь на улице, ни за что не узнаешь.
Но прожженный театральный делец, Мишель Гиро, и не стремился проникнуть в тайну мадам Несравненной. Понимал, что, если реальное имя автора получит огласку, в бомонде может разразиться неприятный скандал. А неприятные скандалы месье Гиро не нужны. Приятный скандал, то есть тот, что способствует сбору театральной кассы, – пожалуйста! Но скользкое дело – никогда. Словом, директору приходилось лично следить за всей постановкой и даже ночевать в театре, чтобы ничего не упустить из виду перед премьерой.
Вот и сегодня утром, приоткрыв форточку полуподвальной каморки, где он обустроился на ночь, Мишель Гиро жадно вслушивался в гомон толпы на улице. Дело в том, что рядом с окном этого полуподвальчика находилась касса «Варьете». И пылкие парижане, спешившие купить билеты на премьеру, не стеснялись в выражениях.
– Женщина – композитор? – возмущались одни. – Где такое видано?! Мало того, что девицы совершенно неприлично прыгают по сцене, задирают юбки в канкане, так одна из них еще и марает бумагу нотными каракулями?!
– Да не может женщина написать приличную музыку! – утешали их другие. – Премьеру ожидает провал!
– Ну уж нет! – накидывались на них ярые феминистки. – Пора женщине заявить о своих правах!
Иногда словесная потасовка перерастала в свалку. Зрители шли друг на друга стеной. Конечно, брань и распускание рук особенно в рождественскую неделю – дело не богоугодное. Но зато выгодное для театра – билеты на месяц вперед уже раскуплены, подходят к концу на второй, и уже резервируются места на третий месяц. Успех грандиозный! И все потому, что каждый зритель, несмотря на свои убеждения, мечтает увидеть на премьере автора, вернее, авторшу – саму Несравненную и разгадать, кто она есть на самом деле. Говорят, в клубах уже давно заключают пари на раскрытие этой тайны – и суммы немаленькие. Какая интрига!..
Конечно, жаль, что из окна полуподвала директору не видно лиц будущих зрителей – одни только ноги: у одних в начищенных лаковых туфлях, у других в башмаках с прилипшей зимней грязью. Но для хитрого Гиро и это – информация: значит, не один высший свет, разъезжавший в колясках и пролетках, стремится в театр, но и простые парижане, вышагивающие по городу на своих двоих. Для «Варьете» это особый плюс. Все-таки в театре больше тысячи мест, и ложи с бельэтажем, предназначенные для богатых зрителей, – только пятая часть зала. Но надо же заполнять и верхние ярусы, и галерку!
Теперь за сборы можно не беспокоиться. Весь Париж – от бомонда до трубочистов – рвется на премьеру «Ночной бабочки». Одно название чего стоит! Мишель Гиро и сам бы не придумал более интригующего – то ли речь идет о прелестной легкокрылой обитательнице лесов и полей, то ли о девице с Монмартра, предлагающей по ночам свои пылкие услуги богатым клиентам. Какую фривольность выдумала Несравненная. Ну что за необычайная, просто-таки бесценная женщина!
Господин директор запер свою полуподвальную комнатку и торопливо побежал наверх – через фойе театра прямо в зрительный зал. Это по вечерам «Варьете» блещет огнями, позолоченной лепниной на стенах и потолке, манит бархатом портьер в ложах. Зашел в такую ложу с милой очаровашкой, задернул плотную портьеру – и вот вам уютный уголок! Никто не увидит, чем вы там занимаетесь: то ли смотрите оперетту, то ли предаетесь утехам любви.
Но днем роскошь тонет в полумраке: в коридорах не горят газовые фонари, в зале не зажжена люстра. Театр роскошествует для зрителей, а для работников сцены на всем экономит. И для служащих, и для артистов «Варьете» давно уже не храм удовольствий. Служащие, не покладая рук, моют-чистят полы, кресла, ковровые дорожки, мрамор лестниц; надраивают до слепящего блеска бронзу светильников, готовя фойе, зал и сцену к очередному представлению. Актеры по энному разу репетируют одну и ту же роль. Какое уж тут удовольствие?
Конечно, все они, в первый раз выходя на сцену, думали: они в храме искусства. Но быстро поняли: искусства в «Варьете» не на грош – за театральным занавесом – одни интриги. Ну а храмом театр вообще назвать несуразно. Какой же это храм, если по нему носятся полуголые девицы, а мужчины и женщины частенько переодеваются в одной гримерке? Да и главная достопримечательность «Варьете» – канкан, где девицы выставляют напоказ то игривые панталоны, а то и вовсе полуголые ляжки – явно не молитва!..
Кому лучше всех известно, что театр – вечный бардак, как не директору?! Но сегодня действительность превзошла все рамки и границы. Впрочем, во всем виновата Коллегия сосьетьеров – попечителей театра. Эти богатеи, дающие деньги на постановки, пожелали вернуть поскорее потраченные средства и к тому же с лихвой. Вот и назначили премьерные показы на самые горячие денечки – рождественскую неделю, а потом на Новый год.
Да ни одному настоящему знатоку сцены не придет в голову показывать премьеру на первый день после праздника. Ведь в эти дни все навеселе: рабочие сцены путаются в декорациях, костюмерши – в костюмах. Да сама прима театра, неподражаемая, красотка Анна Жюдик, на которую и была рассчитана постановка, запаздывала.
Месье Гиро рвал и метал. Разве это отношение к великому искусству? Вот он, например, сегодня хоть и прилег на нескольких составленных стульях в своей каморке, но от волнения глаз не сомкнул. Вскочил ни свет ни заря – слушал гомон зрителей у кассы. Но как иначе? Гиро волнует предстоящая премьера. А этих?!
Директор тут же переругался с подвыпившими девицами кордебалета, которым, между прочим, сегодня придется изображать целомудренных воспитанниц монастырского пансиона, то есть почти монашек. А эти, с позволения сказать, «монашки» наложили на себя столько косметики, словно они – бесстыдные уличные девицы!
А тут еще и Жозе Дюпюи, «романтический герой», нарумянил себе щеки и стал похож то ли на беспардонного жигало, то ли, еще хуже, – на стареющего «мальчика по вызову». В сердцах Гиро погнал его со сцены – умываться. И тут у центрального прохода в еще закрытом для зрителей зале возникли какая-то суета и движение – вся в мехах и аромате экзотических духов явилась дама, закрытая плотной и длинной черной вуалью.
Директор ахнул – неужели сама Несравненная?! Зачем же она пришла прямо в театр? Договаривались ведь блюсти тайну, сохранять интригу. Да и самой Несравненной не резон раскрывать инкогнито – неизвестно, как взглянет высший свет на капризы своей чаровницы.
Мишель Гиро ринулся в зал через боковой проход. Приложился к ручке, оцарапав губу то ли об огромный алмазный перстень, то ли о массивное витое кольцо со змейками. Поднял глаза на Несравненную и оторопел. Даже сквозь густую вуаль было заметно, что красавица как-то странно дышит, будто задыхается. И голова у нее слегка подрагивает, и тонкие пальцы холодны. Господи Боже, вот как может волноваться женщина перед премьерой!
