Узник в маске - Бенцони Жюльетта (полные книги txt) 📗

Дождавшись Марии-Терезии, утомленной долгой и ответственной поездкой под палящим солнцем, придворные дамы обступили ее, чтобы избавить от тяжких парадных одежд. Но стоило Молине посягнуть на прическу королевы, как госпожа де Бетюн вмешалась:

– Это – обязанность главной комнатной фрейлины, ведающей туалетом королевы!

Оттолкнув Молину, она завладела королевой, на которую уже успели накинуть тонкий батистовый пеньюар. Однако в своем занятии она не слишком преуспела: уже через минуту стало видно, что, снимая нити с жемчугом и отдельные камни, она слишком сильно тянет несчастную за волосы. Та, впрочем, помалкивала, мужественно перенося муки. Зато госпоже де Навай терпения хватило ненадолго.

– Какая же вы неловкая, госпожа герцогиня! Пусть этим занимается более способная.

– Кажется, сама королева не жалуется?

– Не жалуется, – раздался властный женский голос, – ибо представляет собой воплощение доброты, к тому же относится к этому, должно быть, как к неизбежной жертве нашему Создателю. Не пытайте ее больше, госпожа де Бетюн, лучше уступите место Молине!

Королева-мать явилась к невестке, как всегда, в сопровождении верной Мотвиль и, как всегда, властная и величественная. Все дамы при ее появлении почтительно преклонили колени. Она приветствовала их улыбкой, но госпожу де Бетюн в покое не оставила: казалось, ее радует возможность устроить ей разнос. Ведь та была дочерью того самого Сегье, который в трудную минуту посмел ее оттолкнуть, чтобы завладеть важным письмом. [7] Подобное оскорбление гордая испанка была не в состоянии простить. На свою беду, госпожа де Бетюн очень походила внешностью на своего папашу.

– Судя по всему, вы находите возможным приступать к выполнению своих обязанностей, когда вам этого захочется! Вас не было видно на протяжении нескольких недель, потом вы появляетесь, когда вас меньше всего ждут, и нарушаете гармонию, уже воцарившуюся в свите королевы! Не бесцеремонность ли это?

Внутренне негодующая, но внешне присмиревшая герцогиня напомнила в ответ о своем непрочном здоровье и о болях, не позволивших ей присоединиться к прочим дамам, присутствовавшим на свадьбе. Она бесконечно огорчена тем, что туда не попала...

– Не попали? Никто вас там не хватился. Вам отлично известно, что должность предоставлена вам по настоянию кардинала, который не хотел огорчать канцлера... И довольно об этом! Любезные дамы, – продолжила она совсем другим тоном, – у меня есть для вас важная весть: ее величество вдовствующая королева Англии, моя сестра, сделала нам честь, согласившись отдать в жены моему сыну Филиппу свою дочь Генриетту. Обе вскоре отбудут в Лондон, дабы заручиться согласием на этот брак короля Карла II, в котором, впрочем, заранее уверены. Мы тем временем позаботимся о свите будущей герцогини Орлеанской. Прошу тишины! – прикрикнула она насмешливо. – Новость не так уж и нова. Вы наверняка подозревали, что это произойдет?

Действительно, со дня возвращения двора в столицу слухи об этом гуляли по салонам. Мазарини активно способствовал этому браку, усматривая в нем великолепное средство помириться с Карлом II, которому слишком часто, не желая портить отношения с Кромвелем, отказывал в поддержке. В результате внезапное возвращение английского монарха на трон породило немало проблем для Франции.

Дождавшись, пока фрейлины притихнут, Анна Австрийская приблизилась к Сильви и, не спуская глаз с госпожи де Бетюн, молвила:

– Сколько лет вашей дочери Мари, госпожа де Фонсом?

– Четырнадцать, ваше величество.

– Значит, на будущий год, когда сыграют свадьбу, о которой я только что объявила, ей будет пятнадцать... Вы сами, дорогая Сильви, как раз в этом возрасте поступили ко мне на службу и проявили похвальное рвение. По моему разумению, ей найдется место среди юных фрейлин новой Мадам. Когда я видела вашу дочь в последний раз, она уже обещала вырасти в прехорошенькую девушку, а Месье чрезвычайно привержен намерению принимать себе в придворные только молодых и красивых.

Такое назначение, сделанное заочно и прежде всех остальных, являло собой исключительную привилегию. Сильви присела в глубоком благодарственном реверансе, чувствуя искреннюю признательность к королеве-матери. При этом радости она не ощущала – скорее тревогу: пока что она не знала, из кого будет состоять новый двор. Одно было ясно: если судить по приверженности молодого Месье к роскоши и утонченности, двору предстояло блистать, однако обстановка там вряд ли будет столь же разумной, сколь разумной она была в Лувре в момент, когда там появилась она сама. Ее Мари не могла пожаловаться ни на слабость духа, ни на пугливость: она была девушкой с характером и только о том и мечтала, чтобы прогреметь в свете. Услышав об уготованной ей будущности, она, несомненно, придет в восторг, однако ее мать знала, что с этого момента о покое можно будет больше не мечтать. Хуже того, в этот славный день она уже приобрела одного врага. Ядовитый взгляд впавшей в немилость главной камеристки не предвещал ничего хорошего.

В этот вечер ей было очень трудно уснуть, несмотря на умиротворяющие речи, произнесенные Персевалем, когда он увидел, в каком волнении она возвратилась из дворца.

– Пусть вас не беспокоит событие, которое произойдет еще через целый год! Лучше живите день за днем и постепенно устраняйте насущные затруднения.

– Вот именно, насущные! Кроме Мари, меня беспокоит этот Сен-Реми. Непонятно, что ему от меня понадобилось.

– От нас, а не только от вас одной. Будьте уверены, я вас не покину. Пока что отдыхайте. А я пойду...

– Куда?

– В Сен-Манде. Хочу напроситься на ужин к нашему другу Фуке. Как вам известно, у него есть на Островах свои интересы. Возможно, он сумеет подсказать, откуда взялся этот субъект.

Согласно своей привычке, Персеваль пренебрег каретой и отправился к Фуке верхом, справедливо считая, что конь пройдет где угодно и доставит к месту гораздо быстрее кареты. Увы, возвратиться ему пришлось гораздо раньше, чем он предполагал: прелестный замок Сен-Манде, где Фуке любил работать и где собирал свой тесный кружок художников, писателей и близких друзей, оказался этим вечером почти пуст. Персеваль обнаружил там только поэта Жана де Лафонтена, который предавался мечтам под своим излюбленным кедром, попивая вино из Жуани, которое Ватель, повар суперинтенданта, припасал специально для него. Неизменно вежливый поэт предложил гостю рюмочку, но подсказать, где искать Фуке, не смог. Одно было очевидно: ужинать придется без него. Шевалье де Рагнель отклонил приглашение и уже собирался откланяться, попросив Лафонтена уведомить хозяина дома, что он повторит свой визит назавтра, как вдруг появился аббат Базиль. В данный момент этот человек вполне был способен заменить самого Никола Фуке, так как был его младшим братом и помощником на все руки.

Базиль получал доход от турского аббатства Сен-Мартен, но пострига не принимал, что было для церкви только лучше. Интриган, жуир, храбрец, никогда не расстающийся со шпагой, он к тому же не уступал старшему брату в уме, был хитер, как лис, и любил затевать ссоры. В период смуты, вызванной Фрондой, он расцвел, как цветок на солнце, проявляя определенную последовательность в своей службе Мазарини – как и родному брату – на протяжении целых одиннадцати лет. Славясь манерой во все совать нос, он внимательно выслушал Персеваля.

– Сен-Реми, говорите? Вычислить его не составит труда. Французов на Антильских островах не так-то много, и вполне возможно, что он прибыл именно оттуда: мне известно, что недавно в Нанте пришвартовался корабль из тех земель; остается узнать, находился ли он на его борту. Я этим займусь.

На прочувственную благодарственную речь Персеваля он ответил:

– Лучшей благодарностью станет для меня улыбка герцогини де Фонсом. Уже много лет я рабски возлежу у ее ног, но она не соизволит меня замечать. Увы, меня полностью заслоняет братец Никола.

– Кстати, не знаете ли вы, где он сейчас?