На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— …отчего в такой большой усадьбе, как Заозерное, столь малый храм? Каких годов он? — спрашивала его тетку любопытная гостья, когда они только подъезжали к церкви. Та, разумеется, была рада рассказать одно из семейных преданий.
Во времена царя Алексея Михайловича случился мор в стране. Предок Дмитриевского по матери пытался убежать от заразы, делавшей деревни и даже некоторые города безлюдными, скрыться за высокими заборами родовой вотчины, стоявшей на месте Заозерного. Да только и сюда она сумела проникнуть. Заболели холопы в деревне, а после хворь взялась и за хозяйский дом.
— Захворала и жена молодая. А надобно сказать, что хоть и по сговору родителей, как тогда в большинстве случаев, под венцы стали, сильно любили супруги друг друга, — рассказывала Пульхерия Александровна Лизе историю, которую сам Александр слышал уже не раз. — И тогда молодой муж дал зарок, что поставит в своих землях церковь, ежели его молитвы услышаны будут, и супруга его жива останется. Он денно и нощно поклоны клал перед иконой, уходя сюда, на это самое место в лесу. А когда мор отступил от жены его, а после и вовсе ушел из здешних земель, слово свое сдержал — на том самом месте храм отстроил!
Дмитриевский тогда едва не рассмеялся, заметив выражение лица зачарованной рассказом девушки. Все особы женского пола, все до единой, верили в эту историю, которая за годы с момента постройки храма обросла такими романтическими подробностями, столь желанными для сентиментальных душ. Просто место было хорошее — на возвышенности, вот и поставил его предок там храм. А что до остального…
Он вспомнил легкую поволоку, которой затянулись большие голубые глаза барышни Вдовиной при том рассказе. И когда она смотрела на лик святого, явно обращаясь к тому с мольбой. Каким светом сияло ее лицо на службе и после, когда она обернулась на него от иконы… Это внутреннее сияние отдалось странным теплом в его груди. Давно забытые эмоции, которые, как думал Александр, он сумел схоронить за несколькими замками.
Часы на камине мелодичным звоном подсказали, что настало время ужина, который, по обыкновению, сервировали в малой столовой на несколько персон. Его тетушка, ее юная подопечная, кузен, этот неутомимый homme galant[63], Борис. Снова будут пустые разговоры под мерное звяканье приборов. И ее глаза, в которые ему хотелось смотреть, не отрываясь. Верно, потому что он пытался отыскать в них хотя бы тень утраченного счастья. Но это был самообман и только. Иной такой нет и не будет более никогда. И если Борис и Василь заметили сходство некое, то Александр ясно видит, что mademoiselle Вдовина вовсе не похожа на Нинель ни единой чертой лица, ни единой чертой характера.
С хрустом переломилось перо, которое Александр, сам того не замечая, крутил в руках. Он поднялся с кресла и бросил остатки в камин, наблюдая, как пламя жадно пожирает предложенный дар. И тут же пожалел о содеянном, когда в ноздри ударил запах жженого пера. В несколько шагов Александр пересек комнату и резким движением распахнул плотно закрытое окно, с наслаждением вдохнув морозный зимний воздух, тут же ударивший в лицо.
Еле видные за темными дырявыми облаками звезды подмигивали Александру с высоты небес. Тишина давила на напряженные нервы, хотелось высунуться в окно, уцепившись в подоконник, и крикнуть изо всех сил в эту черноту за окном. И кричать до тех пор, пока не отступит то неясное ощущение тревоги, которое поселилось в душе с тех самых пор, как он выехал на дорогу к перевернутым саням.
Поскорее бы весна! Тогда сумеет продолжить путь уже окрепшая от увечья мадам Вдовина, увозя с собой свою дочь. А не будет барышни юной, покинет усадьбу и Василь, приезжавший прежде в Заозерное лишь на Рождество, Пасху да к именинам Александра. Тетушка же снова затворится в своих покоях, предоставляя Александру жить в его мнимом уединении.
Он привык к одиночеству, прежде вынужденному, а ныне, спустя несколько лет — такому желанному. Свыкся и с тем, что ему суждено пройти и потерять немало, прежде чем кто-то свыше смилостивится над ним и прекратит этот бесконечный путь в никуда. Будь в том хоть какой-то смысл, Александр, верно бы, еще прежде пустил себе пулю в лоб. По сути, вся его прежняя жизнь сводилась к бесконечному заигрыванию с тем, кто с явной усмешкой наблюдал за его попытками.
И в 1812 году, когда совсем юный Александр убежал из дома, чтобы вступить в ряды Тверского ополчения, и позднее, когда не раз играл с судьбой в кабаках Васильевского острова и окрестностей Павловска. Когда стоял под дулом пистолета на тех дуэлях, что принесли ему славу бретера, и когда сидел в мрачном каземате, ожидая суда, а после — участи тех, с кем одно время хотел строить новую жизнь. Ровно до тех пор, пока не понял, что его планы и суждения о новой жизни категорически расходятся с планами и мыслями других. Но и пуля, и эшафот, и сибирские остроги миновали его стороной, словно над его головой была простерта длань невидимая.
Александр редко курил в библиотеке, предпочитая делать это лежа на софе перед камином курительной. Но в тот вечер приказал подать себе трубку сюда и долго сидел на подоконнике у распахнутого в морозную ночь окна, наблюдая, как поднимается куда-то к звездам табачный дым, а тусклые точки в вышине постепенно сливаются в одно размытое пятно.
— Вы захвораете, как пить дать, — причитал за его спиной верный камердинер Платон, заламывая руки, как старая цыганка, рыдающая над разбитым колесом телеги. — Ну что вам, барин, все неймется-то? Вон Василь Андреич не сотворяют такого. Оттого и в столице, и у барышень на сердце. Вы же, Лександр Николаич, аки бирюк, да к тому ж разума лишившийся. Ну уважьте старого комердина своего, ну запахните окошко-то! Христом Богом прошу ведь! Аль набросьте вот одеяльце-то на плечи…
А ведь если закрыть глаза, то можно представить, что ничего не случилось в эти прошедшие восемь лет. Не убит на дуэли Павел, его сводный брат. Не умер Михаил, его верный товарищ по службе и холостяцким гулянкам, чья смерть будет до самого последнего вздоха лежать камнем на душе Александра. Еще жива Нинель, дивный ангел, озаряющий светом своей доброты все вокруг. И он сам — молодой корнет, приехавший в трехдневный отпуск в родовое имение, у которого еще столько было впереди. Ведь он тогда точно так же сидел в окне, правда, свесив ноги с подоконника и отпивая вино не из бокала, а из узкого горлышка бутылки. И точно так же причитал за его спиной Платон, еще не такой седой, как сейчас, набрасывая лебяжье одеяло на плечи.
«Единственное, что не изменилось за это время — тусклые точки в темном небе над головой», — подумалось Александру, когда он открыл глаза, вглядываясь в черноту ночи. Они снова кружились над ним в хороводе, то сходясь, то расходясь. А потом и вовсе остались только две яркие звезды. Как огоньки в чьих-то глазах, подмигивающие задорно ему с высоты, будто соблазняя его на что-то. В чьих-то голубых глазах…
— Au diable![64] — выругался Александр в темноту отчетливо и громко. А звезды, эти насмешницы, только снова мигнули ему из ночной черноты. «Такие же упрямицы», — с усмешкой не мог не подумать он.
Глава 5
— Je suis prêt au départ, madam[65], — отвернувшись от зеркала, Лиза присела в книксене.
Софья Петровна, до этого лениво листавшая журнал, тут же отложила его в сторону и окинула дочь строгим придирчивым взглядом, словно выискивая какие-то недостатки в ее наружности или наряде. Но все было безупречно: и туго завитые темно-русые локоны, и бледное от волнения личико, и тонкий стан, обтянутый тканью платья из темно-серой шерсти.
— Помните, ma chère, вы — прекрасны! — улыбнулась мадам Вдовина, но Лиза успела заметить, как нервно дрогнули при этом уголки ее губ.
Нынче они обе были особенно тревожны. Ведь именно сегодняшним вечером Лизе предстояло перешагнуть порог бальной залы в доме губернского предводителя. Впервые одной, без поддержки близких людей, шагнуть в толпу незнакомцев. Да к тому же теперь, когда цель визита на это празднество настолько очевидна для них обеих…
