Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

Анна попыталась убедить себя сейчас, глядя на это волнение в храме, что это кто-то иной ступил под своды храма, быть может, даже князь Голицын, приезда которого ждали на днях в свои земли из Петербурга, как гласили слухи. Но знала, сердцем уже угадала, кто именно стоит в проеме, ведущем в залу храма из притвора церковного, чей взгляд вдруг наполнил ее душу таким теплом, стер из головы все дурные тревожные мысли. И так страшилась обернуться сейчас — не ошиблась ли… о, не приведи Господь! Пусть не ошиблась, Господи! Только бы взглянуть. Хотя бы раз! И вдруг обернулась резко, когда все склонили головы при очередном крестном знамении и коротком ответе «Аминь!» на слова молитвы отца Иоанна.

Андрей. Именно Андрей стоял в проеме и смотрел на нее поверх голов прихожан. И было что-то в его взгляде, отчего у нее навернулись слезы на глаза, сдавило в груди. Она смотрела на него, и вихрем в голове мелькали моменты, которые хотела бы забыть. И не только ее память хранила печать былого, но и губы, и руки, и все ее тело помнили его, этого мужчину. Захлестнуло душу вдруг желанием двинуться с места, лавируя между разделяющими их прихожанами, приблизиться к нему и прижаться к его груди, крепко-крепко обхватив руками талию, уткнуться в его плечо, забывая обо всем. Он здесь. Он прошел через огонь сражений, избежал смерти и увечья, что превратили в калек каждого третьего воина армии русской, он вернулся. Он здесь!

Анна едва успела отвернуться прежде, чем из глаз полились слезы, обжигая щеки, настолько горячими они ей показались ныне. Хорошо, что на ней вуаль, сперва мелькнуло в голове, что никто не видит ее слез. А потом подумала, что все едино, пусть даже смотрят. Впервые за эти годы она плакала, когда ее душа была полна какой-то странной благости, когда внутри все буквально трепетало от счастья, захлестнувшего с головой.

— Тебе, Господи! — прошептала вслед остальным, вознося к небесам благодарность, что все ее молитвы, творимые за того, кем по-прежнему живо было сердце, были услышаны. Он вернулся…

— Барышня, — тронули ее за локоть, когда потянулись нестройной вереницей на причащение. Анна резко обернулась к Глаше, державшей на руках Сашеньку, уже тянувшего к ней ручки, прося, чтобы именно его «ма» взяла его. Его принесли в храм для причастия — последнюю неделю у мальчика прорезывался очередной зубик, и Пантелеевна настояла на принятии святых даров, утверждая, что это облегчит его муки и подарит немного часов покоя и тишины домашним.

Принимая мальчика, Анна не могла не взглянуть на Андрея, по-прежнему стоявшего в проеме, пытаясь угадать его мысли при виде нее с младенцем на руках, лицом столь схожим с ее чертами. Даже сердце замедлило свой постоянный ход, словно выжидая вместе с ней. А потом ухнуло куда-то вниз, когда Андрей прикрыл на миг глаза, чуть скривившись, будто от омерзения. Равно как и ее тетя, когда Анна впервые вынесла Сашеньку из комнат второго этажа, чтобы показать той младенца. Вмиг заледенела снова душа при виде этого.

— О mon Dieu! — воскликнула за ее спиной мадам Элиза. — Monsieur Оленин! Анна! Это же…

— Пусть! — Анна крепче прижала к себе мальчика, отводя взгляд от Андрея. — Что за дело нам до него, мадам? Разве есть оно?

Благодарение небесам, Сашенька в этот раз покорно глотнул из чаши на причащении и спокойно сидел на руках Глаши, пока литургия не подошла к концу и после многолетия и целования креста прихожане не потянулись вереницей из храма, чтобы после разъехаться по имениям своим или разойтись по дворам. Анна увидела Андрея только на церковном дворе — он сидел на низкой лавке, прислонившись спиной к церковной ограде. Едва он заметил ее среди прочих прихожан, тут же поднялся на ноги и направился к ней, с каждым шагом наполняя ее душу паникой и странной злобой, распирающей грудь. Она вспомнила, как он поморщился, едва увидел Сашу у нее в руках, и вдруг схватила младенца у Глаши, прижала к себе. Ах, лучше бы она не видела его! Лучше бы по-прежнему в ней была жива слабая надежда, что все может вернуться на круги своя… если, конечно, она бы простила ему ту боль, что порой жалила ее ночами при воспоминаниях.

— Mademoiselle Шепелева, мадам, — Андрей остановился в шаге от их маленькой компании, поклонился, приветствуя их. Анна лишь кивнула в ответ, с трудом удерживая на руке Сашеньку. И когда он успел стать таким тяжелым, этот маленький медвежонок?!

— Monsieur Оленин, — тихо проговорила, едва сдержав порыв протянуть ему руку, чтобы снова ощутить прикосновение его пальцев к своей ладони. Или даже короткий вежливый поцелуй. Отвела взгляд на ерзающего в ее руках Сашеньку не в силах смотреть в глаза Андрея, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимается волна душащих слез.

— Не ожидали вас увидеть в местных землях, — проговорила мадам Элиза, наблюдая со стороны, как тяжело этим двоим начать даже простой вежливый разговор, дань признанным правилам поведения. — Ваш управитель говорил, что вы напрямик к Москве проедете, минуя имение.

Анна прикусила губу, услышав эту реплику. Превосходно! Теперь Андрей будет знать, что она спрашивала о нем у Модеста Ивановича, теперь ее интерес к нему так открыт!

— Мой друг попросил меня об одном одолжении, а обстоятельства его дела привели в эти земли. При том глупо было бы не взглянуть, как поправили усадьбу, — ответил Андрей, и Анна не могла не взглянуть на него. Хорошо, что он смотрел на мадам Элизу и не заметил, как дрогнули ее руки в этот миг, как блеснули глаза.

— Позвольте мне снова выразить мои соболезнования вашей утрате, Анна Михайловна, — обратился на этот раз к Анне Оленин. — Мне было безмерно горько получить вести о кончине вашего батюшки. Истинный дворянин. И ваш брат… Армия и Отечество потеряло славного офицера в его лице.

— Я должна бы поблагодарить вас, monsieur Оленин, за вашу доброту, — произнесла отстраненно и резко Анна, возводя между ними преграду своим предельно вежливым обращением. И видя удивление, мелькнувшее в его глазах, пояснила. — За то убранство, которое ныне на могиле батюшки. Самой бы мне и не сподобиться на то.

— Это было честью для меня, — поклонился ей в ответ Андрей. В этот момент Сашенька снова заерзал в руках Анны и капризно захныкал, выражая свое недовольство. Ему хотелось вернуться поскорее в теплый дом, поесть жидкой каши из протертой гречихи, которой с прибаутками кормила его нянюшка, хотелось в свою колыбель.

— Александр Шепелев, — произнесла Анна, заметив, каким вопросительным взглядом снова посмотрел Андрей сначала на ребенка, а потом на нее. И добавила зло и резко. — Mon fils [532]. Простите, monsieur Оленин, нам самое время ехать. Нынче не та погода, чтобы дитя столь долго держать не в тепле. Еще раз простите…

— Bien entendu [533], - склонил голову Андрей каким-то странным тоном. А потом вдруг протянул ладонь в ее сторону, и она не могла проигнорировать этот жест, как ни хотела в этот момент. Помимо воли вложила пальцы левой руки в его руку, и он легонько сжал их в прощальном жесте. А потом скользнул большим пальцем вдоль ее пальчиков, обтянутых тонким бархатом — от самых кончиков до костяшек, и Анна едва не задохнулась от того наплыва чувств, что вмиг закружили ее. Снова захотелось качнуться в его сторону, упереться лбом в его широкое плечо. Чтобы он снова вернул в ее жизнь тот покой и благость, которые она чувствовала только в его присутствии. Чтобы жизнь переменилась…

Но только кивнула на прощание и убрала пальцы из его ладони, зашагала прочь со двора церковного, прижимая к себе хныкающего Сашеньку и едва не плача сама отчего-то. Андрей смотрел ей вслед, она ощущала на себе его взгляд, оттого и держала гордо голову. Ведь гордость — это все, что у нее осталось ныне. Только гордость.

Именно она помогала Анне переносить стойко то, что происходило ныне в ее жизни и не показывать окружающим, как ей больно, горько и страшно перед будущими днями, как не по душе настоящие дни и явное пренебрежение соседей. Вон и мадам Павлишина, еще пару лет назад так заискивающая перед Михаилом Львовичем в хлопотах о судьбе сына, ныне держит себя с Анной свысока, показывая порой какое одолжение она делает, помогая той, кто так опозорена в глазах всего уездного общества. И теперь она намеренно прикрыла глаза, показывая, что устала и не расположена вести бесед, пока карета медленно пробирается по распутице дороги к имению, некогда принадлежавшему Шепелевым. Анна с трудом терпела эти вынужденные совместные поездки с Павлишиной, но разве ныне у нее был выбор?