Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Благодаря протекции Бетси, водившей знакомство с людьми, имевшими немалый вес в обществе, карьера Сергея Филипповича стремительно пошла в гору, и эта новая жизнь, заполненная знакомствами, визитами, делами большими и малыми, пришлась ему по душе. Забылись прежние мечтания, ведь ныне господин Ракитин и сам стал довольно большим человеком, с ним искали знакомства, к нему ходили на поклон, перед ним заискивали. Нет, Марья Филипповна нисколько не осуждала брата. Когда-то она и сама была полна надежд на новую жизнь, мечтала пленять и покорять, мечтала завоевать внимание и любовь света. Как же всё переменилось… Став княгиней Куташевой, она в полной мере могла бы насладиться всеми привилегиями своего положения, но, только заплатив немыслимую цену за исполнение девичьих грёз, поняла, сколь мелочными и суетными были её устремления и как мало радости на самом деле они ей принесли.
— Машенька, — услышала она позади голос матери, — тебе письмо пришло. Накануне вечером доставили.
Марья Филипповна выпрямилась и, не скрывая нетерпения, шагнула к матери.
Первое, что бросилось в глаза — знакомый почерк, радостная улыбка тотчас осветила лицо княгини Куташевой. Зажав конверт в руке, Марья поспешила в гостиную, дабы прочесть без помех весточку от Андрея.
"Здравствуй, мой милый ангел. Прости меня за долгое молчание, ибо я боялся огорчить тебя своими новостями. Ты, верно, знаешь уже, что меня восстановили на службе, но мною были недовольны, о чём весьма недвусмысленно дали понять. Я получил назначение в Польшу и нынче нахожусь в Варшавском гарнизоне. Несмотря на то, что минуло почти пять лет, здесь всё ещё неспокойно. В умах местных жителей бродят совершенно разные настроения от полного равнодушия, до открытой ненависти ко всему русскому. Увы, это вовсе не то, чего я ждал, возвращаясь на службу, мне претит роль жандарма, но именно этим приходится заниматься. Выявлять неблагонадёжных, тех, кто смущает умы граждан крамольными воззваниями к восстановлению Царства Польского и к избавлению от власти империи. Нынче я не могу даже сказать тебе, когда мы увидимся. Теперь я человек подневольный и себе не принадлежу, но хочу, чтобы ты знала, что я засыпаю и просыпаюсь с мыслями о тебе одной.
Я часто думаю о Мишеле, ведь узнав, что он мой, моя плоть и кровь, я, признаться, был оглушён этим известием, и даже испугался возненавидеть тебя за то, что ты скрыла от меня сей факт, но нынче жалею, что, поддавшись своим страхам, не захотел увидеть его. Летом я надеюсь получить небольшой отпуск и желаю провести его подле тебя и сына. Скучаю, люблю. Андрей".
Марья Филипповна прижала письмо к губам. Сама не замечая того; что плачет, смахнула слёзы, застившие взгляд, и устремилась к отцовскому кабинету, желая немедленно написать ответ.
Ныне её и Андрея разделяло не только время, но и расстояние. И только письма могли связать их.
По приезду в Варшаву Ефимовский поселился на улице, называемой Краковским предместьем, прямо напротив костёла Святой Анны. Андрей занимал небольшую квартиру на самом верхнем этаже доходного дома. Ему доводилось уже бывать в Варшаве почти пять лет назад, но о том времени он предпочитал не вспоминать. С тех пор столица Царства Польского несколько переменилась. В разгар сезона Варшава по-прежнему была сосредоточием светской жизни, но нельзя было не заметить перемен, которые произошли вследствие ужесточения политики Государя в отношении мятежной территории. Закрыли все университеты, считавшиеся рассадниками вольно-думских идей о независимости Польши, все музеи перевели в Петербург, отныне все бумаги и все дела велись исключительно на русском языке, а для тех, кто им не владел, на французском. Конечно, все эти жёсткие меры никоим образом не способствовали проявлению поляками верноподданнических чувств и нисколько не улучшали отношения к русским офицерам, служившим в Варшавском гарнизоне. Можно сказать, их тихо ненавидели, но не осмеливались высказывать вслух своё отношение. Впрочем, и Ефимовскому было, за что ненавидеть поляков. Достаточно было вспомнить, с какой хладнокровной жестокостью был вырезан почти весь офицерский состав Варшавского гарнизона в ночь, когда вспыхнуло восстание, и потому ему тяжело было вернуться вновь туда, где всё напоминало о тех страшных событиях.
Понимая, какое огорчение доставит Марье весть о его переводе на службу в Польшу, он долго не решался написать, но и его затянувшееся молчание могло быть истолковано превратно. Ему казалось, что он оскорбит её тем, что предпочёл службу возможности быть с ней, но в то же время понимал, что не мыслит своей жизни вне армии. В то время, что он провёл в столице и в деревне после того, как подал в отставку, он очень много размышлял и сколько бы ни пытался найти доводов в пользу принятого решения, отчётливо понимал, что не может так жить. Он не привык к такой жизни и не видел в ней ничего привлекательного для себя. Сколько себя помнил, он всегда помышлял только о том, чтобы служить отечеству. Да, конечно, женитьба и семья должны были внести определённые перемены в его жизнь, но он не собирался оставлять службу совсем, и тот выбор, который ему пришлось сделать, оказался для него совсем нелёгким. Потому, даже несмотря на, можно сказать, ссылку в Польшу, он рад был вернуться к привычным занятиям.
В тот день, когда он отправил письмо Марье Филипповне, ему пришло в голову пройтись пешком. Было начало декабря, но день выдался на редкость солнечным и почти по-весеннему тёплым. На улицах было довольно многолюдно, а на рыночной площади так, казалось, яблоку негде упасть. Варшава готовилась встречать Рождество, торговцы на рынке громко расхваливали свой товар, призывая покупателей, отовсюду слышались весёлые голоса, смех, несколько раз Андрей ловил на себе кокетливые и заинтересованные женские взгляды. Молодой красивый офицер, пребывающий в мрачной меланхолии, не мог не вызвать интереса у прекрасной половины рода человеческого.
Нечаянно столкнувшись с молодой женщиной, укутанной в подбитую чёрным соболем алую бархатную ротонду, Ефимовский поспешно извинился, но, скользнув равнодушным взглядом по смуглому лицу незнакомки, замер, будто вкопанный. Женщина показалась ему смутно знакомой, она коротко кивнула и, опустив на лицо густую вуаль, поспешила затеряться в толпе.
"Рада", — тотчас мелькнуло в голове ошеломившее его воспоминание. Несомненно, это была именно она, цыганка, из-за которой князь Куташев получил смертельное ранение. Спохватившись, Андрей последовал за ней, стараясь не потерять из виду ярко-красную ротонду. Он и сам себе не смог бы объяснить, зачем ему понадобилось преследовать её, с какой целью он пошёл за ней, что собирался сказать или сделать, когда узнает, куда она так спешит.
Словно почувствовав за собой слежку, цыганка несколько раз останавливалась и беспокойно осматривалась, но, не заметив ничего подозрительного, продолжала свой путь. Наконец, она остановилась у парадного большого дома и, торопливо поднявшись на крыльцо, сказала несколько слов швейцару, тотчас распахнувшему двери перед ней.
Ефимовский проводил её взглядом и, решившись, шагнул к замершему у дверей высокому широкоплечему слуге с пышными седоватыми усами.
— Скажи-ка, любезный, дама, что сейчас вошла, здесь проживает? — Осведомился он.
— Мне, ваше благородие, не велено о жильцах говорить, — швейцар насупился, отводя глаза.
Андрей опустил руку в карман шинели и достал кошелёк, из которого извлёк довольно крупную ассигнацию и, за неимением более мелких, протянул её ошеломлённому швейцару.
— Это пани Кшесинская, — склонился к нему швейцар. — Она и её муж проживают в апартаментах на втором этаже уже второй месяц.
— Владислав Кшесинский? — Невольно вырвалось у Ефимовского.
— Я так понимаю, ваш знакомец, — швейцар улыбнулся и распахнул двери перед офицером: — но вы меня всё одно не выдавайте.
