Рыцарская честь - Джеллис Роберта (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
В конце апреля – начале мая они будут уже в Шотландии, где помогут Дэвиду либо изгнать скандинавов, либо нанести удар по северным союзникам Стефана. Такие действия в случае успеха, а в этом Херефорд не сомневался, провозгласят на всю Англию, что пришел Генрих во всем блеске вождя и воина; если Генрих станет королем, создадутся условия для союза с Дэвидом, что должно положить конец междуусобице. По представлению Херефорда, кульминацией всех этих действий, а Глостер и Гонт подтверждали его расчеты, должна стать церемония посвящения Генриха в рыцари при дворе Дэвида. Генрих становится английским рыцарем, возведенным в этот ранг не во Франции, а на земле Англии.
Новоявленный рыцарь, Херефорд, Честер и Дэвид, объединившись, делают вид, что направляются в Йорк, и заставляют Стефана двинуться на север, оставив Юстаса сражаться в Глостершире. Если им удастся его пленить там, ближайшая цель будет достигнута, и можно будет начать переговоры со Стефаном.
Весь план исключал вероятность поражения и выглядел безупречным, а с учетом его надежных исполнителей успех ему был обеспечен. Кажется, все было предусмотрено. Если на север пойдет не Стефан, а Юстас, то это только упростит дело, освобождая Генриха и Херефорда от изнурительного марша на юг; если Юстас останется сражаться с Хью Бигодом – они пойдут на восток и нападут на него объединенными силами. Солдат у них достаточно, денег хватает, и всех союзников объединяют узы кровного родства, глубоко укоренившееся чувство чести, давняя ненависть к Стефану и, наконец, надежда на хорошие трофеи, которую питает Глостер, как, впрочем, и другие. Все это должно было внушать Херефорду полную уверенность, а у него, наоборот, росло, и чем дальше, тем больше, предчувствие обреченности, как неотвратимой кары.
Крупный гнедой конь под ним вдруг остановился, Херефорда тряхнуло, отогнав его невеселые мысли; он натянул поводья, успокоил коня. В этом месте, где река поворачивала на запад, у ближайшего села предстояла переправа на другой берег. Там они могут подкрепиться, согреться и дать отдых лошадям. Херефорд посмотрел на солнце.
– Алан!
– Милорд?
– Пошли людей к переправе, пусть приготовят обед и кров, корм для лошадей. Если сможешь – заплати за все, не хочу сердить уэльсцев; не прибегай к силе без нужды. Погоди, подержи копье. У меня есть грамоты от Честера и Гонта. Если тут есть замок или усадьба, какая-то из печатей заставит хозяев быть вежливыми.
– Слушаюсь, милорд.
– И сразу возвращайся, мне надо с тобой поговорить.
Двадцать выделенных всадников пришпорили и поскакали вперед. По пути они гадали, удастся ли найти пристанище и как получше устроить его светлость, чтобы самим тоже подольше отдохнуть. Алан обменялся взглядом с Вильямом и снова подъехал к господину.
– Сколько лет ты у меня служишь, Алан?
Ившем поднял брови. У Херефорда прекрасная память, и он не понимал, к чему тот клонит.
– Лет шесть, около того.
– Ты был со мной у Фарингдона и видел, как я получил это. – Херефорд показал себе на грудь, где под одеждой от левого соска до пупка шел шрам. – Ты хоть раз сомневался в моей храбрости?
– Нет, – твердо ответил Алан, но его смутило, что у Херефорда были те же мысли, о чем он сам только что размышлял. Решив, что хозяин с его чутким ухом мог слышать их разговоры с Вильямом, он подстраховал себя: – Однажды, когда мы только познакомились, я видел, какой вы мягкий с женщинами, я что-то такое подумал, но теперь знаю, что это совершенно разные вещи.
– Ты был верен мне, Алан, и ты сам теперь себе хозяин. Передо мной стоит сложная задача, она трудна и опасна. Будь я уверен в успехе, не стал бы тебе говорить, но у меня серьезные опасения, что все плохо кончится. Я хочу освободить тебя от твоей присяги мне.
– Боже! Чем я провинился? За что вы меня гоните?
Херефорд усмехнулся невесело.
– Наоборот, потому и освобождаю, что тебе не в чем виниться. Не бойся, Алан, я не оставлю тебя без средств существования и, прежде чем расстаться с тобой, устрою на новом месте. Гонт состарился и с удовольствием возьмет тебя к себе по моей просьбе, или лорд Сторм, у него подрастает сын, которому нужен наставник по военному делу. Если тебе это не подойдет, привлеку свои связи в Англии и во Франции, где тебе, может быть, будет лучше.
– Но Боучемп и другие остаются с вами! Что вас заставляет усомниться в моей верности?
– Вильям, Гарри и Патрик не вольны распоряжаться собой, о них речи нет. Я написал их отцам и оставил за ними решать: отзывать ли сыновей или оставить на моей службе. – Херефорд снова усмехнулся. – Дело не в твоей верности, Алан, а в безопасности.
– Я ничем не провинился, и вы сами не сомневаетесь в моей верности, так почему отказываете мне в праве выбора, как другим? Почему? Вы говорите о моей безопасности, будто я старая женщина. Разве мы не сражались с вами спина к спине в положениях, которые были хуже некуда? Давайте говорить прямо, милорд, я человек прямой.
– Я тоже, Алан, но прямее сказать не могу. Ты прав. Я без колебаний шел с тобой туда, где мы рисковали головой. Так было, это верно. Я всегда был уверен в успехе, когда все зависело только от нашего мужества. Теперь же я не уверен.
– Пусть дело плохо кончится, как вы говорите, мне все равно, только не нравится, что вы обращаетесь со мной как с ребенком, а я даже на десять лет старше вас, так что могу сам решать, на что идти и как поступать. Мне гордость не позволит принять вашу милостыню, милорд. Я служил вам честно; если вас это не устраивает, увольняйте меня, но если нет, то позвольте мне самому выбрать, что мне надо и с кем идти.
Херефорд молча смотрел на заснеженную дорогу.
– Мне нечего тебе сказать, кроме того, что очень скоро ко мне придут либо слава, либо поражение и позор, и я не знаю, что ждет меня. Но ты прав, возражая мне. Ты не ребенок, и выбирать тебе. Подумай хорошенько, потом скажешь мне. Спешного здесь нет.
– Мне нечего думать. Я пошел с вами у Фарингдона, потому что предпочел смерть сдаче в плен. Я прослужил у вас шесть лет и обрел в вас дорогого мне человека, – Алан усмехнулся. – В нашей стране и в наше время оказаться в немилости бывает почетнее славы. Вы же для меня не злая свекровь, так что мой ответ таков: шествуйте, а я иду следом.
Херефорд молчал, Ившем ждал. Этими несколькими словами он раскрыл свою душу так, как никому и никогда не раскрывал. Херефорд не признавал за мужчинами сентиментальности, какую проявлял сам в отношениях с женщинами. Его воспитали в убеждении, что мужская честь и верность клятве – дороже жизни, и поэтому служение своему господину до гробовой доски было для него делом совершенно естественным.
Наконец Херефорд вздохнул, и когда обернулся к Ившему, глаза его светились, а лукавая улыбка играла на губах.
– Ну что же, получил урок, впредь не стану спасать друзей от самих себя. Но если бы промолчал, тебе бы пришлось в случае чего ломать голову, как намекнуть о своей свободе. А теперь ты привязан ко мне своей чрезмерной гордостью. Будем, однако, надеяться, говоря словами старых пословиц, которые тебе так любы, да не упредит гордость твоя падения моего.
Пейнскасл, замок герцога Гонта и его сына лорда Сторма, всегда приводил Херефорда в уныние. Это была большая и некрасивая крепость на высоком холме, старая, как ее владелец, и вся избитая многочисленными осадами. В этот зимний вечер замок выглядел еще непригляднее и более заброшенным, чем всегда, а голые, невозделанные склоны холма составляли печальный контраст с опрятной деревенькой у его подножия. Проезжая деревню, Херефорд еще раз подивился бесстрашию и довольству крепостных Гонта. Он знал, что на земле Гонта они надежно защищены и обеспечены, потому что старый герцог исповедовал дикую, на его взгляд, теорию, будто довольные и незапуганные крестьяне работают на земле лучше. На это Херефорд пожимал плечами: его собственные крепостные жили неплохо, потому что он был хозяином благодушным, не жадным и справедливым, хотя и не делал, подобно Гонту, фетиша из скотины. Херефорду, конечно, хотелось, чтобы его крестьяне жили легко и не голодно, но только потому, что ему самому нравилось жить в тепле и довольстве. А что касается Гонта и Сторма, то они о своем благополучии, казалось, вовсе не думали и, ко всему прочему, почему Херефорд и не любил к ним наезжать, нисколько не заботились о том, как у них чувствует себя гость. Внутри замок Пейнскасл был таким же холодным и негостеприимным, как и снаружи.
