Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта (книги хорошего качества TXT) 📗
– Эту записку отнесешь сам знаешь кому и куда! – наказала Фелисия и, когда слуга удалился, извинилась перед подругой за свое таинственное распоряжение.
– Я пока не имею права посвящать вас в некоторые тайны, – сказала она, – как раз в том письме я просила разрешения приоткрыть вам кое-что, принимая во внимание особую опасность положения, в котором вы оказались. Ведь сегодня первый четверг месяца…
– А-а! – протянула Гортензия, ничего не понимая, да и не слишком любопытствуя.
Фелисия рассмеялась.
– Вам это, наверное, ни о чем не говорит?
– Действительно, ни о чем.
– На самом деле все очень просто: одна вента, к которой я близка, собирается обычно в первую пятницу месяца.
Было уже совсем поздно, когда вернулся Тимур с запиской, содержание которой, по всей видимости, чрезвычайно обрадовало графиню Морозини, и она ослепительно улыбнулась, бросив письмо в камин.
– Завтра, если пожелаете, вам позволено сопровождать меня к нашим друзьям. Пойдете?
– Вам прекрасно известно, Фелисия, что я пойду за вами хоть в ад, если это поможет мне навести порядок в делах и отомстить за родных…
– Ну, завтра нам предстоит идти не дальше Пале-Рояля. Конечно, придется принять кое-какие меры предосторожности, поскольку, судя по всему, за вами следят…
– Кому охота за мной следить самому или нанимать соглядатаев? Никто и не знает, что я здесь живу.
– Никто, кроме нашего приятеля Сан-Северо. Вы можете описать экипаж, который чуть на вас не наехал?
– Насколько мне помнится, это был черный экипаж, запряженный парой лошадей. Больше я ничего не видела: полковник Дюшан прижал меня носом к двери. Но не станете же вы утверждать, что полиция…
– Полиция может вас арестовать под любым, пусть даже ничтожным, предлогом, но убивать она не станет. Вас только будут держать в тюрьме до тех пор, пока не сочтут, что вы уже не опасны. Нет, здесь скорее речь идет о…
Она вдруг задумалась на минуту, потом спросила:
– Интересно, кому вы особенно мешаете?
– Без сомнения, маркизу де Лозаргу, ведь он желал моей смерти…
– Не думаю, чтобы он стал вас убивать. Ему просто нужно было напугать вас, чтобы заставить покориться. Он любит вас…
– Вы называете это любовью? – возмущенно вскричала Гортензия.
– Во всяком случае, он вожделеет к вам, как ранее – к своей сестре. Вы для него теперь единственный шанс утолить былую страсть. Впрочем, нужно еще, чтобы он знал, что вы в Париже, и даже если он поддерживает прекрасные отношения с Сан-Северо, почта не научилась еще ходить так быстро. Мне кажется, есть еще кто-то, кому вы большая помеха… и, значит, вас нужно срочно устранить.
– Вы хотите сказать, это принц?
– Да-да, именно он, ведь вы не побоялись дать ему понять, что хотите получить обратно дом. Ему крайне невыгодно, чтобы вы появились в банке и начали там… у тех господ требовать вернуть вам то, что у вас… я бы сказала, украли. И прежде всего родительский дом.
– Вы считаете, что он может пойти на убийство?
– Даже подозреваю, что эта мысль появилась у него в первый же вечер. Помните, какой экипаж вас ожидал? Черный, без гербов и запряженный парой лошадей. Вспомните, я еще удивилась, не увидев на козлах его кучера Луиджи. Принц так и не дал нам тогда никакого толкового объяснения.
– Ну что вы, Фелисия, это же безумие! Что он мог сделать? Я требовала, чтобы меня отвезли к матери Бара, в монастырь на улицу Варенн.
– Вы бы так туда никогда и не доехали. Ну, подумайте сами! Никто, кроме Сан-Северо, не знал, что вы в Париже.
– А старик Може, бывший кучер моей матери, он ведь…
– Он привратник на шоссе д'Антен! Другими словами, никто. Если Сан-Северо хотел, чтобы вы исчезли, случай представился исключительный. В закрытой карете вас могли отвезти неизвестно куда. И скорее всего до Сены, лучше с камнем на шее. Возница был ростом с крупного медведя. А вы весите не так уж много…
Сраженная безжалостной логикой подруги, Гортензия рухнула на стул и зарыдала. Неужели в мире не существовало других людей, кроме этих алчных злодеев, не останавливающихся и перед убийством, лишь бы спокойно присвоить ее состояние? Она чувствовала безмерную усталость и горько пожалела, что послушалась Жана, уехала из Оверни. Не надо было ехать дальше Шод-Эга. Надо было настоять, чтобы ей подыскали тайное надежное убежище… например монастырь, куда не достали бы руки негодяя-маркиза. Получалось, что она явилась в Париж лишь для того, чтобы убедиться: она ничто, всего лишь пешка на шахматной доске. Вокруг нее – хищные звери с оскаленными зубами и острыми когтями, по сравнению с которыми волки из Оверни – просто ласковые щенки.
Фелисия опустилась возле нее на колени, мягко отвела руки, закрывавшие ей лицо, взглянула в покрасневшие глаза, на залитые слезами щеки.
– Гортензия, я не изменилась, – ласково сказала она. – У меня так и осталась привычка говорить без обиняков. Не сердитесь…
– Я не сержусь, Фелисия. Сама виновата, что сослепу угодила в западню… и вас заодно за собой тяну. Лучше бы мне… возвратиться в Овернь.
– К вашему милому свекру? Вы с ума сошли?
– Нет. Там по крайней мере Жан. Я уверена, он сможет меня где-нибудь спрятать…
– Вы говорите чепуху. Если бы он мог, то давно, не дожидаясь вашей просьбы, так бы и сделал. Возможно, сейчас между ним и маркизом идет настоящая война. В такой момент вы ему будете только помехой. К тому же, если помните, еще пять минут назад вы уверяли меня, что пойдете хоть в ад, лишь бы отомстить за родителей. Так где же ваши благие намерения теперь?
Она умолкла. В молчании прошло несколько минут. И Гортензия поднялась, вытерла лицо, убрала с глаз спадавшие волосы и сказала с робкой улыбкой:
– Вы правы. Я говорю чепуху.
Поздним вечером Фелисия пригласила Гортензию к себе переодеться в мужское платье. Минут за двадцать до этого Ливия, разодевшись в пух и прах, в роскошном вечернем платье со шлейфом уехала в карете с Гаэтано, чтобы возможные наблюдатели решили, что хозяйка отправилась на званый ужин.
Переодевание позабавило Гортензию. Они с Фелисией были одного роста, а у той оказалось множество мужских костюмов.
– Это очень удобно, когда желаешь остаться незамеченной… или, наоборот, хочешь обратить на себя внимание, как, например, баронесса Дюдеван… кстати, она даже взяла себе псевдоним, Жорж… Жорж Санд, кажется. Все зависит от того, куда идешь: в салоне мы бы произвели сенсацию, но в кафе в такой час на нас бы скорее обратили внимание, если бы мы оделись как обычно.
Белая рубашка, жабо, редингот цвета спелой сливы, расширяющийся книзу наподобие юбки, и серые брюки превратили Гортензию в очаровательного юношу. Сложности возникли с обувью, но у нее нашлись туфли без каблуков, которые под брюками не были видны. Когда Фелисия зачесала ей волосы наверх и надела серый цилиндр, оставив лишь несколько прядей, Гортензия стала похожа на элегантного молодого денди. Еще бы тросточку под мышку – и портрет готов.
Для себя Фелисия выбрала зеленоватый, бутылочного цвета сюртук с черными брюками. Гортензия страшно развеселилась, глядя, как она приклеила себе тоненькую накладную бородку, отчего сразу стала похожа на уже достаточно зрелого красавца мужчину.
В таком облачении подруги потихоньку вышли из особняка. Тимур, посланный на разведку, донес, что никого подозрительного поблизости не наблюдалось, не было и чужих экипажей под окнами. Пешком, будто гуляя, добрались они до бульвара Инвалидов, где с легкостью можно было нанять фиакр. И верно, свободный экипаж стоял наготове, и вскоре обе уже катили по направлению к Пале-Роялю.
Сердце у Гортензии замирало при мысли, что приходилось идти в место с неважной репутацией. Тревога росла вместе с любопытством, как это свойственно юности. Она поделилась своими мыслями с Фелисией, но та только рассмеялась.
– Для парижанина вы, мой милый, слишком провинциальны. Правда, вы еще молоды, однако, ни разу не побывав в Пале-Рояле, никак нельзя похвастаться тем, что хорошо знаешь нашу столицу. Там очень мило, вот увидите.
