Знамя любви - Карнеги Саша (чтение книг txt) 📗
До них донесся смешивающийся со стуком топоров смех.
– Радуются, – сказала она, – и я тоже. Нечасто им, беднягам, приходится радоваться.
– Я люблю твое доброе сердце, дорогая.
– Ах, Генрик, ты самый, самый, самый...
Убаюканный ровным гудением насекомых и стрекотом сверчков Генрик погрузился в ленивую полудрему. Вдруг Казя приподнялась.
– До каких пор мы будем встречаться тайно, как преступники, бесконечно лгать и изворачиваться? Разве наши родители сильнее нашей любви? – Она сидела, сердито вырывая из земли пучки травы.
Генрик провел рукой по ее спине.
– Хотя я тебя и не вижу, – сказал он с улыбкой, – я знаю, что сейчас ты очень красива. Ты всегда такая, когда сердишься.
– Мы что, должны провести всю жизнь в этой яме? – Она раздраженно пожала плечами.
– Чудесное место, – сказал он, немного нахмурясь.
– О да, чудесное! Но я хочу большего. Я хочу дом. Я хочу детей. Я хочу, чтобы ты был их отцом.
Хотя она пыталась сопротивляться, он притянул ее вниз, к себе.
– Послушай, дурочка, – заговорил он тихо. – Я люблю тебя. Запомни это своей прелестной головкой. Я люблю тебя. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей. Понимаешь?
Она успокоенно кивнула.
– Вот и хорошо. Завтра я поеду в Волочиск и...
– Но, Генрик, это невозможно! Ты же знаешь, это невозможно! – он держал ее очень крепко, и она могла только взволнованно качать головой. – Отец тебя выгонит. Он возьмется за хлыст.
– Пусть попробует, – его голос звучал очень спокойно.
– А что сделают со мной? Меня отправят в монастырь, как тетю Бетку, и я буду там сохнуть до тех пор, пока не превращусь в мумию, – она плакала и смеялась одновременно.
– Вот за что я тебя люблю, – усмехнулся он. – Ты можешь заставить меня смеяться когда угодно.
Его тихий смех прервал пронзительный, леденящий душу крик ястреба-перепелятника.
– Мать хочет увезти меня в Дрезден, – сказала Казя.
– Где тебя представят элегантным молодым придворным, – он говорил шутя, но его глаза потускнели.
– А я сказала, что хочу в Варшаву. Они обсудили эту возможность.
– Не разумнее было бы подождать, – предложила она. – А когда мы приедем в Варшаву, я все расскажу матери.
– Она выслушает и поймет, – согласился он с напускной уверенностью. – Она нам поможет, когда увидит, как сильно мы любим друг друга. Она должна нам помочь.
– Она уже что-то подозревает. Я в этом уверена.
– Значит, это ее не слишком удивит? – он помолчал. – Твой отец любит ее?
– Да.
– Но не так сильно, как я люблю его дочь.
Он поцеловал ее, и ее руки обвились вокруг его шеи. Она впилась в его губы с лютой страстью. Она кусала свой рот в отчаянном усилии превозмочь сковавший ее сердце холод. Она задрожала от внезапного страха; даже в его крепких объятиях она чувствовала, что надвигается что-то неумолимое, грозное...
– Не уезжай, Генрик. Не оставляй меня. Пожалуйста, останься здесь, пожалуйста.
– Я должен ехать, – мягко сказал он.
– Тогда возьми меня с собой.
Он осушил ее слезы и утешил ласковыми словами. Он знал, что сможет взять ее с собой только в качестве законной супруги.
– Скоро возьму. Очень, очень скоро.
– А куда мы поедем? – Казя улыбалась сквозь слезы, приободренная его уверенным голосом. – А что мы повезем в седельных сумках?
Они часто играли в эту игру, предвкушая, как однажды эта игра обернется реальностью.
– Мы поедем в Киев, – сказал он, – Потом мы поплывет вниз по Днепру до казацких земель. Казаки называют свою страну Запорожьем.
– А потом?
– В Запорожье нас посвятят в рыцари. Может быть, нас сделают королем и королевой, если у них так водится. А если нет, тогда мы поплывем дальше, к Черному морю.
– Оно действительно черное?
– Чернее, чем твои волосы, – засмеялся он весело, почувствовав, что развеял ее испуг. – Потом мы посетим ханский шатер в Крыму. Там растут персики, абрикосы и дыни величиной с...
– С карету Фике?
– С карету Фике.
Часто играя в подобные путешествия, они верили в них, наполовину в шутку, наполовину всерьез. Иногда эта вера граничила с тоскливым отчаянием. Они побывали всюду: в Италии, Франции, в таинственной земле московитов, расположенной на самом краю света; на загадочном Британском острове, населенном еретиками, которых не уставал предавать анафеме патер Загорский. В своих мечтах Казя никогда не задумывалась, что во время далеких странствий будет служить им кровом. С ней будет Генрик, ей было достаточно этого.
– Посмотри на месяц, – воскликнула она.
На кайме меркнувшего заката, словно воинственный знак на синей хоругви неба, висел бледно-серебряный месяц.
– Я никогда не видела его таким тонким, – удивилась Казя. – Как турецкая сабля.
– Сегодня, – авторитетно заявил он, – не будет видно солнца.
Он замолчал, с интересом ожидая ее ответа.
Она засмеялась и погладила его лоб.
– Голову напекло?
– Это называют затмением, – продолжал он. – Оно произойдет как раз сегодня. Луна пройдет мимо солнечного диска, так нам объяснял Конарский, и тень накроет часть Польши. – Он наслаждался произведенным эффектом. – В старину эти затмения толковали как предзнаменования: случится падеж скота или урожай будет богатым – это зависело от того, что заблагорассудится жрецам. Но теперь, с развитием науки, – закончил он важно, – мы знаем, что это всего лишь феномен природы.
Казя притихла, не сводя расширенных глаз с небосклона. Луна приблизилась к солнцу, и земля окрасилась в красноватый оттенок. Лесорубы, с ужасом воззрившись на небо сквозь густую листву, сжали покрепче ручки своих топоров, словно собираясь отбиваться от невидимого врага. Вскоре в окутавшей их тьме они не могли различить друг друга и, накрыв головы руками, ничком прижались к земле. На болоте встревоженно закрякали утки, канюки торопливо укрылись в кроне могучего дуба, рысь, которая со своими детенышами охотилась на берегу реки, распласталась на брюхе и издала короткий угрожающий рык.
Повсюду при виде надвигающейся гигантской тени люди и животные в страхе смыкали глаза или приникали поближе к земле. Птицы подняли было оглушительный щебет: их стайки бесцельно метались в воздухе, но потом и они умолкли, затаившись в гуще листвы. Полная тишина – даже насекомых не было слышно – нарушалась лишь слабым журчанием воды в реке.
Завыли волки. Задрожав, Казя перекрестилась и крепче прильнула к Генрику. Ветки березы превратились в тонкие черные кости.
– Обними меня! – она прижалась лицом к его груди – Обними меня крепче.
Генрик увидел, как ее кожа теряет свой цвет и приобретает мертвенно-пепельный оттенок пергамента. Внезапно ему стало страшно. Сухое и четкое объяснение Конарского в классе звучало очень просто, но здесь... Волки выли и выли, до тех пор пока умирающее солнце окончательно не скрылось из виду, а вместе с ним ушли свет и тепло.
На мгновение Казя разжала объятие и взглянула ему в лицо, похожее на черную маску. Она вздрогнула и вновь закрыла глаза.
– Я здесь, моя дролечка. Я всегда буду здесь.
Она бессвязно шептала молитвы; ее ногти глубоко впились в спину Генрика.
– Казя, затмение прошло! Солнце вернулось.
Открыв глаза, она увидела березу, пламенеющую в лучах заката, как факел, и глубоко с облегчением рассмеялась. Генрик принялся осыпать ее поцелуями, его рука лихорадочно блуждала по ее телу.
– Черные глаза, – прошептал он, в порыве желания забыв свой недавний страх, – Черные, как бархат.
– Слава Богу, что ты был рядом со мной. Я так испугалась... – Его жадные губы накрыли ее рот, не дав Казе договорить.
– Твой рот такой нежный, Казя, нежный и мягкий.
– Когда ты на меня так смотришь, я сама не своя... О Генрик, прошу тебя – продолжай.
Он покрыл страстными поцелуями ее шею и плечи, ощутив на своих губах сладкий пот ее тела, от ног до набухших сосков. Его зубы заставили ее кричать, она яростно извивалась, стремясь полностью слиться с его телом.
