Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗
Он пожал ее ладонь, хотя она ясно видела по его глазам, что он предпочел бы коснуться губами нежной кожи. Она ему нравилась, и эта симпатия льстила ей, ласкала ее самолюбие. Как и другие, которые Мария сумела завоевать за это время. Она изменилась, она видела это сама в отражении зеркала. Больше не было той скромной девочки, что пыталась быть незаметной и тихой. Теперь она стала иной — привлекательной, яркой, обворожительной.
Бурмин лично сопроводил Марию до расположения Кавалергардского полка, до самой палатки Оленина, где с сожалением был вынужден ее оставить, следуя ее просьбе. Зато Прошка, чистивший сапоги у входа в палатку, был явно не так рад увидеть Марию, как были рады ее приветствовать знакомые офицеры, пока ее коляска пробиралась по лагерям.
— Его высокоблагородия нету, — коротко проговорил он, а потом пригласил ее войти внутрь, чтобы скрыться от посторонних глаз. — Он вас не ждет, мадам, ныне. Он же не писал. Что ж вы?! Сами-то… да еще в биваки! Его высокоблагородие недоволен будет.
Мария с трудом сдержалась, чтобы не крикнуть на денщика. Какое его дело, в конце-то концов! Что он позволяет себе?! Но промолчала все же о том, только попросила подать им поесть и приготовить место, где может отдохнуть ее компаньонка. Они ехали с самого утра и притомились. Прохор, вздохнув, поспешил ей послужить — накрыл холодный ужин на узком раскладном столе, сложив все бумаги в стопку на правый угол от салфетки, разложил перины, отгородив импровизированную спальню для женщин от остального помещения широким куском полотна. А потом вышел вон, мол, ему почистить сапоги и одежду полковника надо к завтрашнему параду. Но Мария знала, что он тотчас же пошлет кого из солдат на поиски Андрея.
Что ж, то только к лучшему! Поскорее увидятся после более чем двухмесячной разлуки, на протяжении которой она едва не сошла с ума от тоски по нему. И от странных мыслей, что одолевали ее в последнее время, и которые она безуспешно гнала прочь.
Вдова улеглась спать, наскоро перекусив стоя (присесть в палатке можно было только на курульское кресло, и его заняла Мария), а вот Мария осталась ждать прихода Андрея. Полотно палатки плохо скрывало звуки лагеря, но тех самых шагов у полога, которых она так долго ждала, все не было. Отчего он так долго не идет? Пусть даже будет недоволен ее приездом сюда, в армию, пусть даже будет зол! «Как можно мне сохранить то, что вы сами же разрушаете?», горячился он когда-то. Но что ей до толков и косых взглядов, когда он рядом?
А потом заметила письмо, лежащее среди остальных бумаг на столе. Почерк нового управителя, который взял дела после того, как господин Арндт оставил службу. Того самого, кто ранее служил у Шепелевых. Очередное напоминание о том прошлом, из пут которого Мария безуспешно пыталась вырвать Андрея. Ведь каждое такое письмо содержало вести о той, кого она так ненавидела. И она была уверена, что ответное послание Андрея содержало хотя бы несколько строк об Анне. Ах, если б те можно было прочесть, как она порой делала то с письмами управителя. А потом попыталась утешить себя мыслью, что о мадам Надин он так же печется, чувствуя некую ответственность за ее судьбу. Быть может, это то же самое? Это должно быть то же самое!
Она уже почти ухватилась кончиками пальцев за краешек листа, чтобы достать письмо немца из стопки бумаг, как полог палатки внезапно был отведен в сторону мужской рукой. Андрей успел заметить, как она, краснея от собственной неосторожности, отдернула руку, и усмехнулся.
— Мари, — кивнул он ей, и она поспешно поднялась с кресла, едва отыскав одну из туфелек, что сбросила со ступни недавно, качая ногой от скуки. Она, затаив дыхание, наблюдала, как он подходит к ней, стягивая с рук уже запачканные перчатки, а потом берет ее ладони в свои большие и крепкие, подносит к губам.
Короткий и скорее вежливый поцелуй. И она была уверена, что его кровь не струится от этого прикосновения по жилам так же быстро, как и ее. Ведь в голубых глазах, что взглянули на нее, была все та же пустота, что и в деревеньке в смоленских землях империи близ Красного. Ничего не выросло на том пепелище, что устроила Мария когда-то, ни единого ростка…
Глава 33
— …проделали чертовски длинный путь, господа, но эти версты преодолены, — взобравшись на перевернутую бочку, говорил уже порядком захмелевший штаб-ротмистр в мундире гвардейской кавалерии. — Виват, господа! Виват виктории, что мы одержали под Парижем! Вот она — дань нашей сожженной первопрестольной!
Он покачнулся и едва не упал со своей импровизированной ораторской тумбы, не удержи его вовремя товарищи под дружный смех и шутки над его неуклюжестью.
— Виват! — прогремел ответный хор голосов офицеров, что были в палатке в тот час, отмечая перемирие, заключенное уже прошлым днем, судя по тускло сияющим на темном небосводе звездам. Поднялись вверх кубки, а то и простые глиняные кружки, но с дорогим французским вином, что отыскалось в окрестностях для победителей. Поднял свой бокал и Андрей, присоединяясь к этой короткой, но такой эмоциональной речи.
— Улыбнулись бы, Андрей Павлович, а то от вашего лица так тоскливо становится на душе, — усмехнулся стоявший рядом с ним офицер-конногвардеец (Т. е. офицер лейб-гвардии Конного полка). — Будто и не мир получили вовсе.
— Вы бы лучше, чем лицом моим любоваться, придержали бы своего штаб-ротмистра, Александр Иванович, а то поутру выступать парадом, — отозвался Андрей, отпивая вина из бокала. — Какой уж тут ему будет парад! Ему отдохнуть бы…
— Да заснешь в такую ночь! Андрей! Андрей, ты понимаешь, что сие знаменует? — Кузаков приобнял его за плечи, сжал с силой пальцы, дернув при том эполет. — Наполеону скоро конец! Понимаешь? Войне — конец! Домой! Вскорости — домой!
— Я понимаю, — они сдвинули бокалы, тихонько звякнув толстым стеклом. — Пустишь к себе на ночь?
— О чем разговор? Коли тебе по душе моя компания, то добро пожаловать к моему скромному очагу! — ответил ему Кузаков, ротмистр гвардейского Конного полка. Они были знакомы еще со времен похода австрийского похода, ходили в одни атаки при Аустерлице и Фридлянде. Потом в России, правда, их пути несколько разошлись — Андрей вышел в долгосрочный отпуск, а Александр остался в Петербурге, лишь изредка обменивались письмами. И в начале войны снова не довелось увидеться — Кузаков был серьезно ранен под Смоленском и отбыл в свое имение под Ростовом Великим залечивать раны. Потом им довелось встретиться только в Саксонии, куда тот прибыл в свой полк после поправки. И снова пошли бок о бок через сражения к той виктории, что уже так ясно виднелась на горизонте и особенным светом засияла под стенами Парижа.
— Только вот мои условия не таковы, как твои, mon ami, мне приходится делить ночлег с офицерами полка, — Кузаков отпил вина, сосредоточенно глядя на собеседника. — Что, mon ami? Слыхал я, твоя кузина почтила нас своим присутствием. Снова будешь жить у меня? Noblesse oblige, n'est-ce pas? (Дословно, как и желает передать Кузаков — благородство обязывает, не правда ли? (фр.)) Я всегда тебе говорил, даже еще тогда в Петербурге — требования твоей души заведут тебя не той дорогой.
— Laissez, je vous prie (Оставь, прошу тебя (фр.)). Над дураками грешно смеяться, а я везде в дураках, — усмехнулся Андрей.
— Именно! — чуть стукнул его в плечо кулаком Кузаков. — Не пойти в адъютанты, надо же! Ездил бы со штабом нынче. Порох нравится нюхать, верно?
Нет, дело было вовсе не в том, но Андрей не стал возражать своему собеседнику, только улыбнулся уголками губ. Уйти в адъютанты, пусть и в штаб армии? Нет уж. По-прежнему быть среди своих солдат, чувствовать бешеный бег крови в очередной атаке, когда еще неясно, насколько благосклонной будет к нему судьба в тот миг — это ли не лучше для офицера?
— Все равно в полку тебе не остаться, mon ami, — продолжил Кузаков. — Слыхал я давеча от моего знакомца из адъютантов Витгенштейна, что на тебя представление готовят в генерал-майоры. А далее кто ведает, как оно повернется?
