Сестры-соперницы - Карр Филиппа (читать хорошую книгу txt) 📗

Я откладываю в сторону перо и сжимаю руки, будто обхватываю ими ее шею. У меня очень сильные руки. Я могу делать ими такое, что и не снилось Анжелет.

Сейчас я только наполовину верю в это. Я говорю себе, что это не может быть правдой. Но в глубине души я уверена: это правда. Дедушка был прав, говоря, что она принесет нам несчастье. Он имел в виду меня, я знаю это, поскольку дедушка питает ко мне особые чувства. Между нами существует связь. Мне кажется, я знаю, в чем дело: это желание, страсть, которой когда-то пылал он и которая через него передалась мне. Внешне я выгляжу очень тихой… тише, чем Анжелет, хотя внутри я совершенно иная.

Если бы я не была такой, какая я есть, со мной бы ничего этого не произошло. Я не уединялась бы с Бастианом в лесу и не впадала бы в состояние экстаза, которому я не в силах противиться, как и Бастиан. Мне кажется, если бы наши отношения получили огласку, во всем обвинили бы его, утверждая что он соблазнил наивную девушку, почти ребенка… Но это не правда. Это я искушала его — искусно, тонко… Он целовал меня и был напуган теми поцелуями, которыми я отвечала ему; я ласкала его, чтобы разбудить в нем желание. Ему казалось, что я делаю это по наивности. Он и не понимал, что я, хотя и была в то время девственницей, сгорала от желания, чтобы мной обладали.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже знала: я хочу, чтобы Бастиан стал моим любовником. Он проявлял склонность именно ко мне, и это внушало теплые чувства к нему, так как, несмотря на полное внешнее сходство между Анжелет и мной, люди обычно предпочитают находиться в обществе сестры. Не потому, что она красивее меня… разве стоит говорить о чем-то таком, если большинство людей не могут отличить нас друг от друга? Нет, дело было в ее манере поведения. Когда я бралась притворяться, что я — Анжелет (а это было одной из наших любимых игр), мне это давалось без труда: ее натура была мне понятна — открытая, легкомысленная, болтающая, что попало, не особенно задумываясь о последствиях, беззаботная, веселая, доверчивая и потому зачастую становящаяся жертвой обмана. Для перевоплощения в Анжелет достаточно было вспомнить ее. А вот ей никогда не удавалось по-настоящему перевоплотиться в меня, поскольку, проживи она даже до ста лет, ей никогда не понять той чувственности — главной черты моей натуры, которая и явилась причиной того, что мы с Бастианом стали любовниками, когда ему было двадцать два, а мне — шестнадцать.

Впервые это случилось в тот день, когда мы катались на лошадях в лесу, окружающем замок Пейлинг, где я гостила вместе с матерью и сестрой. Выехала большая компания, а потом мы с Бастианом улизнули от остальных. Мы заехали в чащу, и я заявила, что лошади устали и следует дать им отдохнуть.

Бастиан возражал, говоря, что мы совсем недавно выехали из замка, но я спешилась и привязала коня к дереву ему пришлось последовать моему примеру. Я легла на траву и взглянула на него. Неожиданно он оказался рядом, и я, взяв его руку, прижала ее к своей груди. Я помню, как мощно билось его сердце, и как я была возбуждена. А затем он вдруг сел и сказал:

«Нам нужно ехать, Берсаба. Милая маленькая Берсаба, нам нужно возвращаться».

Но я не намеревалась возвращаться и, обняв его, прошептала, что люблю его за то, что он любит меня больше, чем Анжелет. Он лишь бормотал: «Нет, Берсаба, нам нужно ехать. Ты ничего не понимаешь».

Я все прекрасно понимала, но он об этом не знал. Ничего не понимал как раз он. Мне было известно о том, что есть люди, рождающиеся с определенными наклонностями, и я была именно такой. У нас была одна служанка, мы звали ее Джинни, точно такая же. Я слышала, как слуги говорили, будто бы у нее любовники появились уже в одиннадцать лет. Впрочем, возможно, мы с ней и различались: мне не нужны были любовники, мне нужен был мой кузен Бастиан.

Потом Бастиан очень испугался. Когда мы стояли возле наших лошадей, он взял мое лицо в ладони, поцеловал меня и сказал:

— Мы никогда не должны больше так делать, Берсаба. Это нехорошо. Я женюсь на тебе, когда ты станешь взрослой. А если нужно, то и раньше.

В отличие от Бастиана я была счастлива. Пожалуй, окружающие могли бы обо всем догадаться по его сконфуженному виду. Некоторое время он старался не оставаться со мною наедине. Я бросала на него укоряющие и умоляющие взгляды, и однажды это вновь повторилось и он вновь сказал: «Мы не должны так делать до тех пор, пока не поженимся».

Но мы продолжали так делать. Это уже вошло в привычку. В конце концов, он ведь говорил, что мы поженимся.

Я думала о Бастиане целыми днями. Мой альбом был заполнен рисунками, изображавшими его. Я не могла дождаться дня, когда мы поженимся.

Он сказал: «Мы поженимся в твой день рождения, а о помолвке объявим за шесть месяцев до того».

Я должна была выйти замуж раньше, чем Анжелет. Второй моей отличительной чертой, пожалуй, столь же сильной, как чувственность, было постоянное соперничество с Анжелет. Она моя сестра, мы близнецы, нас почти невозможно различить, я очень нуждаюсь в ней. Иногда я просто ощущаю ее частицей себя. Наверное, я люблю ее, настолько она необходима мне. Не знаю, как перенесла бы я ее отсутствие… И все-таки во мне всегда есть бешеное стремление быть лучше, чем она. Я обязана все делать лучше нее, иначе буду просто страдать. Я хочу, чтобы люди проявляли интерес ко мне, а то я сгорю от ревности, но Анжелет так открыта, искренна, ясна, а я — скрытна и молчалива, и люди чаще предпочитают Анжелет.

Когда мы были еще малышками, мать купила нам пояса к платьям — красный для меня и синий для Анжелет. «Вот теперь мы сможем различать вас», — шутливо сказала она. И тут-то я увидела, что люди охотнее обращаются к Анжелет с ее синим поясом, и решила, что в нем есть какая-то магическая сила. Я предложила ей обменяться поясами. Она отказалась, сказав, что синий пояс принадлежит ей. И тогда я, улучив момент, достала его из ящика комода и изрезала на куски.

Мать была разгневана. Она долго допрашивала меня, желая выяснить причину такого поступка, но я не знала, как изложить свои чувства словами.

Наконец она сказала: «Ты решила, что синий пояс лучше, потому что он принадлежит Анжелет. Ты завидовала, и вот что из этого получилось. Теперь ни у тебя, ни у нее нет синего пояса. Есть семь смертных грехов, Берсаба, — и она перечислила их, — но величайший из грехов — зависть. Обуздай ее, милое дитя, ведь зависть гораздо больше вредит завистнику, чем тому, кому завидуют. Вот ты, например, больше сожалеешь об этом синем поясе, чем твоя сестра».

Я обдумала ее слова. Это было действительно так:

Анжелет забыла о синем поясе через день, а я продолжала о нем помнить. И все же я не перестала терзаться завистью. Она продолжает изводить меня и по сей день. Она — как лоза, обвивающаяся вокруг дуба. Дуб — это моя любовь к сестре, я ведь по-настоящему люблю ее, и она — моя неотъемлемая часть. Природа, видимо, разделила между нами различные свойства человека не поровну, дав некоторые ей, а некоторые — мне. Во многих отношениях мы совсем разные люди, и только моя скрытность не позволяет сделать это очевидным для всех. Я уверена, что никто не подозревает о том, какие темные мысли иногда посещают меня.

Вскоре после приезда Карлотты и ее матери Анжелет зашла в нашу комнату. Ей было явно не по себе, потому что хотя она и не представляла характер наших отношений с Бастианом, но знала, что я восхищаюсь им, и сама любила находиться в нашем обществе.

— Что ты скажешь об этом? — воскликнула она. — Карлотта и Бастиан!

Я равнодушно пожала плечами, но это никого не могло обмануть, даже Анжелет.

— Конечно, — продолжала она, стараясь не смотреть на меня, — он становится все старше, и ему уже пора жениться. Рано или поздно ему придется это сделать. Но на Карлотте!.. Да она и пробыла там всего неделю. Что ты думаешь об этом, Берсаба?

— Я думаю, что она весьма привлекательна, — холодно ответила я.

— Очень уж странная привлекательность, — заметила Анжелет. — Что-то в ней есть такое… как и в ее матери. Я не удивлюсь, если выяснится, что ее бабка и впрямь была ведьмой.