Исповедь соперницы - Вилар Симона (читать книги полные TXT) 📗
Мы ехали шагом по недавно проложенной гати, и повсюду один из сопровождающих заботливо вел моего мерина под уздцы. Время от времени они сменялись, и наконец пришел черед Саймона, который двигался так осторожно, что мы с ним даже слегка поотстали от остальных.
Внезапно каменщик спросил:
— Не мучает ли вас совесть, миледи, что вы как госпожа живете с графом, в то время как его законная супруга вынуждена скитаться?
Я молчала, опешив от его вопроса. Ведь Саймон хорошо знал, кто такая Бэртрада, и должен был сознавать, что свою участь она вполне заслужила.
— Вы не отвечаете, миледи? Для вас было бы гораздо лучше встретиться с графиней и договориться обо всем полюбовно. Это куда честнее и достойнее, чем настраивать против нее супруга.
— С каких это пор, Саймон, ты начал защищать права графини? К тому же я весьма далека от того, чтобы с сочувствием внимать речам о горькой участи Бэртрады Нормандской!
Он кивнул, словно услышав именно то, чего ожидал.
Этот короткий разговор оставил неприятный осадок, и когда Труда, придержав свою лошадь, пристроилась рядом со мной, я вздохнула с облегчением. Настроение мое улучшилось только тогда, когда в тихом полуденном свете впереди замаячили высокие кровли монастыря Святой Хильды.
Еще подъезжая к обители, я заметила необычное оживление у ее стен. Поначалу я решила, что это съехались окрестные жители к торжественной мессе по случаю дня великомученицы Хильды. Но когда мы оказались в самом монастыре, я поняла, что помимо прихожан здесь присутствует свита неожиданно нагрянувшего с визитом аббата Ансельма.
Едва ли эта встреча могла доставить мне удовольствие. Я даже пожалела, что отпустила своих сопровождающих, но, стараясь держаться как ни в чем ни бывало, отправилась разыскивать сестру Отилию.
И тут меня ожидало разочарование. Оказалось, что у Отилии тяжко заболела мать, известие об этом было получено только утром, и моей подруге пришлось срочно уехать. Было и еще кое-что странное — обычно тепло приветствовавшие меня сестры на этот раз выглядели потерянно и, казалось, избегали разговоров со мной.
А когда на пороге церкви появился мой бывший опекун, то, едва увидев меня, он тут же разразился громовыми обличениями:
— Смотрите, добрые христиане! Вот прибыла блудница, живущая во грехе со своим погубителем! Она не стремится скрыться о мира и оплакивать свое падение, нет — у нее хватает наглости являться в святую обитель, чтобы выставить на всеобщее обозрение свой позор!
И он указал пухлым перстом на мой живот.
Мне стало не по себе, но на мое счастье вперед выступила настоятельница Бриджит. Признаюсь, я была не слишком высокого мнения о сей особе, постоянно заискивающей перед знатью и выклянчивающей пожертвования. Но сейчас настоятельница не могла не посчитаться с тем, сколько я сделала для обители, и приняла мою сторону. Она попросила аббата быть снисходительным к женщине в тягости, прибывшей почтить Святую Хильду.
Преподобный вроде бы угомонился, но оказалось, что он просто выжидает. Когда вынесли раку с мощами и прихожане вознесли моления святой, Ансельм приступил к проповеди и превратил ее в яростную обличительную речь.
— Святая великомученица Хильда, чистая и непорочная дева, кого только не приходится тебе терпеть близ себя в свой праздник! Мыслимое ли дело, чтобы в обители, почитающей великую святую Хильду, с почестями принимали столь гнусную блудницу!? Взгляните на это исчадие ада! Господь, удерживающий ее над бездной, испытывает только отвращение к таким, как она. Эта женщина проклята вовеки за свои прегрешения, и пламень Господнего гнева пожрет ее, если она не раскается!
Ничего не скажешь, преподобный умел владеть своей паствой — вскоре я заметила, как стоящие вокруг меня люди начали пятиться, словно я была прокаженной. Собрав волю в кулак, я сохраняла невозмутимость и старалась думать только о том, что нахожусь в обители, в которой прошли мое детство и отрочество.
Аббат, однако, не унимался. Если он и упоминал о святой Хильде, то только для того, чтобы, воздав хвалу ее достоинствам, с удвоенной злобой обрушиться на меня.
— Злодеяния и грехи таких, как эта нераскаявшаяся грешница, ранят сердце святой Хильды, и за это гнев Божий обрушится на блудницу. Взгляните, взгляните же на эту женщину в мехах! Разве она прибыла сюда почтить святую? Нет, она явилась, чтобы отравить ваш праздник своим мерзостным присутствием, и за это ее также ожидает кара Господня!
Я повернулась и вышла из церкви. Больше всего мне хотелось немедленно уехать. Но не этого ли добивается Ансельм? Похоже, об этом думала и добрая сестра Стефания — монахиня, некогда переписывавшая со мной рукописи, а теперь поспешившая утешить меня.
— Не стоит тебе, Гита, появляться на вечерней трапезе, — проговорила она. — Преподобный страсть как зол. Он доведет тебя до отчаяния, а в твоем положении это никуда не годится. Побудь пока в малой часовне, а там, глядишь, мать настоятельница и утихомирит святого отца.
Меньше всего я надеялась на то, что настоятельнице Бриджит удастся повлиять на Ансельма, но все же последовала совету доброй монахини. Единственное, что удерживало меня здесь — это мысль о том, что вечером за мной должен прибыть Эдгар, да и не хотелось доставить скорым отъездом злорадное удовольствие аббату. И я принялась горячо молиться у статуи святой, прося ее о заступничестве и защите.
Однако и помолиться спокойно мне не удалось. Не прошло и получаса, как в часовню вошли несколько людей из свиты Ансельма, и завидев меня, принялись изрыгать всевозможные мерзости.
В конце концов я не выдержала. Однако когда я попыталась покинуть часовню, они загородили проход, продолжая насмехаться. Я на мгновение испугалась, но потом решила — не осмелятся же эти негодяи обидеть беременную женщину под сводами храма!
Чтобы лишний раз не испытывать судьбу, я быстро прошла через боковой выход часовни в гербариум, задвинув за собою наружный засов, и сделала это как раз вовремя, ибо эти негодяи решительно двинулись за мной и принялись колотить в дверь.
Я стояла среди гряд с лекарственными травами, переводя дух. Давным-давно именно через эту дверь я вышла, чтобы навсегда покинуть обитель. И теперь испытывала то же желание. Тихого пристанища мне здесь наверняка не найти — Ансельм и его люди задались целью выгнать меня из монастыря. И хотя в ноябре смеркается рано, лучше мне уехать, не дожидаясь Эдгара. Я слишком уязвима, чтобы долго сносить оскорбления и издевательства.
И все-таки я дождалась сестру Стефанию, которая принесла молоко, хлеб и мед. Мне пришлось перекусывать на ходу, как нищенке, получившая подаяние, и как я ни старалась сдержаться, слезы хлынули из моих глаз.
— Тебе нельзя так расстраиваться, — шептала Стефания, утирая краем своего апостольника мои слезы. — Но лучше бы тебе уехать. Мне горько говорить это, ведь сестры в обители любят тебя по-прежнему. Но преподобный… Нагрянул как снег на голову, и словно бы заранее зная, что ты приедешь, начал злиться еще до твоего появления. Давай-ка я кликну твоих людей, да потихоньку пускайтесь в путь. И да простит нас святая Хильда за то, что мы так обошлись с нашей девочкой…
Однако оказалось, что выбраться из обители далеко не просто. Мои люди, уверенные, что я допоздна задержусь в монастыре, отправились в Даунхем попировать за счет Саймона, выставившего угощение по случаю рождения сына. В деревне, что выросла в последние годы у стен обители, остались мой верный Утрэд, его мать Труда и сам Саймон, который по неведомой причине отказался пить со стражниками. Но я была довольна, что хотя бы они здесь, и велела каменщику и Утрэду оседлать моего мерина. И между прочим заметила, что меж Утрэдом и Саймоном за это время словно кошка пробежала.
Труда пояснила:
— Утрэд сердится на Саймона за то, что тот отпустил охрану. Мой сын, едва завидев в монастыре Ансельма, насторожился, а Саймон принялся твердить, что его и Утрэда вполне достаточно, чтобы сопровождать вас. Ну и я, между прочим, тоже не пустое место.
