Мой ангел злой, моя любовь…(СИ) - Струк Марина (читать книги полные .txt) 📗

За завтраком Петра не было — как сообщил Иван Фомич, тот уехал с самого рассвета. Странно, подумала Анна, раньше после таких долгих посиделок за полночь (а как ей сообщила Глаша, уже разузнавшая у челяди домашней, Петр ушел к себе далеко за полночь) брат даже утреннюю трапезу пропускал, только к обеду выходил.

Она сама уснула только под утро, когда за окном ночную тьму сменила тусклая серость рассвета. И пробудилась спустя несколько часов, когда усадьба приступила к привычному рабочему дню: зашумел дворники, счищая снег, заговорили в доме девушки, полируя мебель, вытирая пыль, засуетился комердин Михаила Львовича, спеша в кухню за подносом для барина и за горячей водой для умывания и бритья. Из-за короткого сна, что не принес даже толики отдыха, нещадно разболелась голова, и Анна предпочла молчать за завтраком, не поддержала попыток мадам Элизы развеять тишину в малой столовой. И Полин молчала, опустив красные от недавних слез глаза, гоняла по тарелке кусок ветчины под недовольные взгляды матери искоса.

Анна вспомнила, о чем говорил Петр прошлым вечером, решила переговорить с Полин о решении отца и мадам Элизы, но та не дала ей такой возможности — ушла к себе, так ничего не съев, заперлась в своей комнате от всех, из-за двери отвечая после, что не желает никого видеть. Пришлось Анне спуститься в диванную, которую натопили в этот день для хозяев, разделить одиночество мадам Элизы, чинившей кружевной воротничок.

— Я желала бы спросить, мадам, — проговорила Анна и, дождавшись позволения, продолжила. — Истинно ли толки о том, какую судьбу готовят Полин?

— Достойно ли барышне толки слушать? — ответила вопросом на вопрос мадам Элиза, но в этот раз Анна не потупила взгляда, как обычно, когда слышала подобный тон голоса своей мадам. Смотрела прямо в глаза той, заставляя капитулировать и ответить на вопрос. Причем, она первая отвела взгляд, опустила глаза к работе своей, продолжила править кружево.

— Мужчина имеет многие и различные назначения в жизни своей. Женщина лишь два — найти свое счастье в замужестве или покой душевный в обители Христовой. Полин не имеет ныне ни малейшего шанса стать женой, Аннет. Вы должны понимать это. Какова еще доля остается ей? Принять постриг и достойно, и верно в ее положении. Monsieur votre pere [488] согласен в том со мной. И это убережет от многих ошибок…

— Полин? Или…

— Их обоих, — отрезала мадам Элиза. — Не уверена, что monsieur Peter понимает в полной мере, что творит. А Полин не понимает, к чему это может привести. Не к позору, нет. Гораздо хуже. Любовь мужчины несет ей смерть… Та болезнь, что приковывает меня к постели, что отнимает мои силы. Она передается в нашем роду от матери к дочери. Ребенок мужского пола не получает ее. Только женщина. И каждый раз, вынашивая дитя, женщина нашего рода рискует не увидеть, как он растет, не услышать его первых слов, его первого смеха. У меня в стороне говорили, что это проклятье, павшее на голову одной моей прародительницы. Знахарка, что спасла мне жизнь, считала, что это хворь, а не проклятье. Я хочу, чтобы моя дочь жила, Аннет, — уже тише сказала мадам Элиза, по-прежнему не поднимая глаз от работы. — Хочу видеть ее живой и здоровой, а не наблюдать, как он умрет от кровопотери, давая жизнь. Ведь травницы из Эльзаса здесь нет.

— Полин ведает о … об этой болезни? — тихо спросила Анна, и мадам Элиза кивнула в ответ, грустно улыбаясь.

— Мне пришлось ей сказать о том, едва она ступила в пору. Да только голова ныне у нее не думает о своей особе вовсе. Только о нем, о брате вашем!

Анна долго смотрела в окно через морозные узоры на стекле, думая обо всем, что узнала ныне. Как странно устроена жизнь — давая что-то, она забирает порой взамен, словно оплату! Она слышала краем уха, что женщина может и умереть, став женой и матерью, но никогда не задумывалась о том ранее. И даже растерялась от подобной откровенности мадам Элизы. Будто не с девицей та говорила сейчас, как с женщиной.

Ничего не ответила тогда Анна мадам Элизе. Так и сидели молча до самого обеда — одна за починкой кружева, другая — в раздумьях у окна, пока не вошел важно Иван Фомич, подражая прошлым временам и не пригласил в малую столовую, где уже накрыли стол. Когда подали первую перемену — постные щи, два сервированных места за столом так и остались пустовать.

— Mademoiselle Pauline прислала свои извинения — у нее мигрень нынче с утра разыгралась, — склонился к уху Анны Иван Фомич, поймав ее вопрошающий взгляд. — А Петр Михайлович как с утра-с уехали так и не вернулись.

— Куда барин уехал? — встревожилась Анна впервые за этот день отсутствию брата. — Не говорил часом? Что-то долго нет его…

— Не говорили-с. Как уехал на рассвете из имения, так и нет его. С ружьем уехали. Видно, стрелять кого будут.

Ну уж нет, Анна не могла успокоить свою тревогу, вспыхнувшую при этих словах. И Иван Фомич, и она сама знали, что ныне стоит пост, грешно Божью тварь жизни лишать. Не поехал бы Петр на охоту до Рождества. Но для чего тогда выехал?

И после обеда потому не находила себе места. Все ходила по диванной от двери до двери, от камина к окнам, выглядывала, не прибыл ли кто, прислушивалась в тревоге — не хлопнули ли двери в передней. К чему ружье взял с собой? «…словно проклял кто… plutot mourir… plutot … iет станет и проклятия того!..», возникали в голове слова брата, сказанные прошлым вечером, и Анна заламывала руки в отчаянье. С трудом сдерживала себя, чтобы не подняться наверх, в покои отдыхающего после дневной трапезы отца, не броситься к нему на грудь и не выплакать свои страхи, не разделить с ним свои тревоги. Но нельзя… нельзя!

Когда часы в соседнем салоне пробили четыре раза, а на дворе стали сгущаться сумерки, в диванную прибежал Иван Фомич, взволнованный и белый от тревоги под стать своим бакам: на задние дворы усадьбы пришел мерин, на котором уехал на рассвете молодой барин. Пришел конь один, без седока.

— Поднимайте людей! Всех! Всех — и дворовых, и из села! Пусть ищут! Барин же сам не сумеет вернуться, понимаете, — приказывала побледневшая Анна. — В доме не шуметь! Крика не поднимать… Плетей прикажу тому, из-за кого отец проведает о том, что случилось.

Она и сама бы поехала с одним из отрядов, что вышли из усадьбы с факелами и лампами в руках, да только мадам Элиза удержала, не позволила то. Так и осталась — ждать в диванной, меряя в очередной раз комнату шагами.

Как-то узнала Полин, спустилась в диванную и разрыдалась в голос, хватая Анну за руки, умоляя сказать, что ничего худого не стряслось. Анна и сама была на грани истерики, и видя эти слезы, слыша эти крики, с трудом держалась, чтобы не упасть на пол самой да не биться в рыданиях. Убежала от Полин и успокаивающей ее мадам Элизы в образную, бухнулась на колени перед ликами, а в голове так и ходили мысли нехорошие. Зачем он взял ружье? Зачем?! А потом поклоны клала в исступлении — не допусти, не допусти… Пусть мерин сбросил Петра где-то в поле или на лугу заснеженном, пусть он лежит обездвиженный и ждет, покамест кто-то на помощь придет.

— Я сделаю все тогда… все для него… пусть вернется, — шептала Анна, боясь даже подумать о страшном. — Все! Все для его спасения…

Только к вечеру, когда за окном уже стояла непроглядная темень, в которой даже на несколько шагов было не видно ничего, показались на аллее подъездной огоньки факелов. Тут же тихо засуетились в доме, зашептались тревожно, пытаясь угадать, что же приближается к дому из тьмы ночной — худо ли, добро. Анна выбежала на мороз как была — в простом хлопковом платье, потеряв по пути где-то шаль, соскользнувшую с плеч, бросилась к телеге, которая подъезжала к дому, расталкивая столпившихся на крыльце девок из прислуги, крестьян, что вернулись из поисков.

— Барышня…, - тронул ее по пути за руку Иван Фомич, но она стряхнула его ладонь, подбежала к телеге, в которой заметила в свете факелов лежащего брата. Его волосы были в снегу, и казакин, и даже лицо, с которого она стряхнула аккуратно тонкие снежинки. Провела кончиками пальцев по закрытым векам, носу и скулам, удивляясь, отчего так холодна его кожа.