Крылатый лев и лилия (СИ) - "May Catelyn" (книги хорошего качества .txt) 📗
Пристыженная воспитательница опустила глаза и прикусила язык, дав себе обещание замучить негодную девчонку вышиванием.
Но та, с проворством дикого зверька, уже спустилась на землю, ухитрившись прихватить в подоле своего платья несколько самых больших и ароматных плодов. Ее тициановские волосы совсем растрепались, на щеке виднелась розоватая ссадина, полученная очевидно при быстром спуске с дерева, большие золотисто-карие глаза смотрели совершенно обезоруживающе, в долю секунды смиряя любую досаду и гнев.
Марко усмехнулся, видя, что девушка замешкалась, не зная чем оправдать свою дикую выходку, невольным свидетелем которой стал.
— Ну что же, Виттория, вижу вы преуспели в науках и в рукоделии, — он нарочито внимательно посмотрел на ее маленькие пальчики с ободранными ногтями, заставив девушку залиться краской.
«Как ему удается одним взглядом сделать то, что не могли ни суровая сеньора Мартина, ни дотошная Франческа?» — невольно подумала Виттория. Ей почему-то вдруг сделалось невыносимо совестно за устроенный переполох из-за ее исчезновения, и она промямлила, едва узнавая свой голос:
— Я как раз собиралась вернуться к вышиванию, Сеньор Эм… Ох, простите, я не должна была! — она попыталась тут же исправить свою оплошность, пряча глаза и уже не в силах выдержать его прямого, испытующего взгляда.
— Сеньор Эм?! Марко удивленно вскинул брови. "Что же, так будет даже безопаснее"- подумал он. Упоминание его имени должно быть сведено к минимуму, а потому он не выразил своего неодобрения.
Ее детская непосредственность обезоруживала, но поддаваться ей сейчас было нельзя, и Марко напустил на себя всю серьезность, на которую был способен. Несмотря на то, что в его душе не было ни капли гнева на юную проказницу, он изрек свой вопрос с самым суровым видом:
— Я вижу что ты совсем не слушаешься Франческу, неужели хорошие манеры, которым тебе еще не поздно обучиться, такая плохая перспектива? — его лицо было непроницаемым, скулы заострились, взгляд стал строгим и непреклонным, а нежная зелень в глазах будто бы потемнела.
Виттория в ответ лишь еще сильнее залилась краской, нервно покусывая нижнюю губу. Ей нечего было сказать, ведь ее поведение за последние две недели действительно оставляло желать лучшего. Она находила любые предлоги, чтобы улизнуть от дотошной дуэньи и ее уроков. Шитье и чтение Святого Писания наводили на девушку смертельную тоску. А между тем, вокруг поместья Веньеров располагались такие чудесные лесные рощи и луга, о которых она лишь мечтала в сыром каменном городе. И конечно же она не могла рассказать, что большую часть времени посвящает обучению верховой езде. Опытному наезднику и знатоку лошадей Юсуфу, которого Марко оставил в поместье для охраны его обитательниц, крепко досталось бы от хозяина за потворство ее прихотям. Ведь именно он позволял девушке проводить в седле утренние часы, и оттягивать начало ежедневных уроков сеньоры Франчески.
— Что ж, я думал, ты, несмотря на свой юный возраст, вполне рассудительна, но похоже, ошибался. Передо мной лишь неразумное дитя, и мне, на правах опекуна, придется принять меры. — сухо подытожил Веньер их разговор и, бросив на нее последний укоряющий взгляд, направился к дому.
О, как ей хотелось крикнуть ему вдогонку, что она совсем не такая, как он думает, что она не желала его разочаровать, но все это выглядело бы сейчас глупым и неуместным лепетом.
Виттория в оцепенении опустилась на скамью, испытывая стыд, неясную тревогу, злость на себя и на сенатора. Ведь Марко Веньер только что вновь дал ей понять — теперь он вершитель ее судьбы.
Да, она не была образцом послушания и усердия и уж конечно не росла с детства в богатом доме среди дюжины учителей и нянек. Но ведь в этом не было ее вины, почему же он не желает с этим считаться!
"Что бы Вы не предприняли в отношении меня, достопочтенный Сеньор М, я приму это с гордо поднятой головой!" — наконец решила она и нехотя поплелась за дуэньей по садовой дорожке, ведущей к дому.
Марко воочию убедился, что послушание и смирение не были близки Виттории. Скорее всего, свою непоседливость и неуемную энергию она унаследовала от матери.
Он понимал, что девушка по-прежнему чувствует себя никому ненужной сиротой, хотя теперь ее положение было несравнимо лучше, чем в доме Канотти. Но рядом с нею должен быть кто-то, по настоящему заинтересованный в ее судьбе, тот, кому она будет небезразлична.
Он положил перед собой лист бумаги и собравшись с мыслями принялся за письмо. Решение пришло само собой. Марко знал, кто сможет стать для девушки настоящей наставницей, и к чьему мнению она возможно прислушается. Его младшая родная сестра — Беатрис Веньер, когда — то, выданная замуж за престарелого сенатора Лоренцо Гритти, так и не смогла обрести счастья. Ее единственная дочь-подросток умерла во время Великой Чумы, а муж скончался позапрошлой зимой. Последние годы она провела практически взаперти, не отходя от постели немощного старика. А после его смерти столкнулась с жестокосердием и алчностью родственников Лоренцо, вступивших в борьбу за вожделенное наследство. Взрослые дети от его первого брака уже не хотели видеть мачеху в доме, всячески стараясь показать ей, что она здесь уже не нужна.
Вскоре, одно из удаленных от Венецианской Лагуны имений покойного супруга, стало убежищем для одиночества несчастной Беатрис, где она по-прежнему вела почти затворнический образ жизни, не видя для себя другой, более счастливой судьбы.
Каждый раз при воспоминании о сестре, сердце Марко Веньера болезненно сжималось. Постоянная занятость в качестве доверенного советника престарелого дожа и неожиданное избрание на год в Совет десяти от адмиралтейства, не позволяли ему надолго покидать Венецию и часто навещать Беатрис. Но в эти редкие и недолгие встречи ему искренне хотелось хоть как-то помочь ей обрести смысл жизни и увидеть прежний радостный блеск в ее когда-то выразительных глазах.
В своем послании, сенатор не только просил помощи сестры в одном деликатном и совершенно неподвластном его мужскому уму деле, но и мягко настаивал на её скорейшем возвращении в лоно семьи Веньеров. Подробности Марко обещал объяснить на месте, уверяя, что её приезд сможет решить все его теперешние затруднения.
Он решил, что откроется сестре, предложив взять под свое крыло дочь женщины, которая в дни далекой юности, была ее близкой подругой и наперсницей. Но про опасность, грозившую Виттории, и тайну ее рождения он конечно же благоразумно умолчит. Ему еще предстоит разобраться в своих догадках и подозрениях, не дававших покоя с тех самых пор, как он побывал в монастыре клариссинок.
Письмо было скреплено воском, фамильной печатью и передано юному Джеронимо, дальнему родственнику Марко, что состоял при нем пажом. Он, в сопровождении еще двух слуг из свиты Веньера должен был немедленно отбыть в имение Гритти, а затем сопроводить Беатрис в дороге до поместья. Это было первое самостоятельное поручение для паренька, который был заметно взволнован, но при этом раздувал щеки от гордости.
Закончив работу, сенатор вышел из комнаты, служившей в поместье библиотекой и кабинетом. Франческа уже успела доложить ему о том, как часто Виттория наведывается туда без всякого позволения, и скорее всего уже успела стянуть несколько книг, которые не пристало читать юной особе. Да и вообще, где это видано, чтобы девушка так увлекалась чтением, а лошади и конюшня занимали ее мысли больше чем наряды и рукоделие! Дуэнья еще не была стара и имела вполне цветущий вид, но любила попенять своей малолетней воспитаннице по любому самому невинному поводу.
Пытаясь оправдаться за свой явный просчёт в деле воспитания подопечной, дуэнья тут же показательно усадила Витторию за вышивание под большим окном в главном зале. На пяльцах был растянут внушительный отрез тонкого шелка, который девушке предстояло прилежно украшать замысловатым орнаментом.
Увидев эту сцену, Марко невольно вспомнилось, как в детстве строгий учитель заставлял их с братьями зубрить латинские тексты, а в это время на дворе стояло чудесное благодатное лето. И сидя в душной комнате для занятий, им, тогда совсем мальчишкам, больше всего на свете хотелось выбежать в сад, сбросив тесные куртки и носиться босыми ногами по траве, распугивая притаившихся там птиц.
