На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Он волею судьбы первым из извозчиков ухватился за ленты шляпных коробок Лизы, пока она ждала разгрузки багажа дилижанса, прибывшего в Москву. Билет на этот транспортный экипаж, что ходил между столицей и Москвой и делал единственную остановку в Твери, стоил немыслимых денег. Но Лизе было необходимо срочно уехать, покамест не хватились в розыск.
Правда, она до сих пор сгорала от стыда, что бросила в гостинице Софью Петровну, даже не попрощавшись лично. Только передала для нее записку со словами раскаяния хозяйке гостиницы. Оставалось надеяться, что Дмитриевский не успеет застать мадам Вдовину врасплох и передать властям. А еще, что она простит Лизе спешное бегство и обман. Вряд ли когда доведется свидеться им, участницам безумной аферы Marionnettiste. И снова мелькнуло в голове при этом прозвище: не Александр ли, решивший переиграть действо, более заслуживает его?
Лиза изо всех сил старалась стереть из памяти каждый день, прожитый с прошлой осени. Каждое новое лицо. Голос. Жесты. Отдельные слова и разговоры. Она решила похоронить их, облачившись в траур. Словно надела очередную маску и стала другой.
— Мадам прибыла из Петебурха, — рассказывал Макар, в то время как Амалия Карловна, сложив руки на животе под кружевной манишкой, внимательно разглядывала Лизу.
Девушка была в чернильно-черном платье и шляпке с вуалью, которую откинула с лица, едва предстала перед хозяйкой. Небольшая сумочка-кошель висела на ее запястье. Рядом, одна на другую, были сложены несколько коробок с потрепанными краями.
— Вдовица. В Москве сродственников ни души, остановиться негде. Я сразу же о вас вспомнил, многоуважаемая Амалия Карловна. О вашей доброте душевной. О милосердии. Ну и о том, что в мезонине вашем комнаты есть на постой. Сказал себе тотчас же: «Надобно барыню-то к Амалии Карловне везти. Кто ж еще отнесется к ней так по-сродственному-то?»
— Что привело вас в Москву, дитя мое?
Это обращение невольно заставило Лизу почувствовать еще больше расположения к этой невысокой женщине, ведь так когда-то называла ее мадам Вдовина.
Нет, это не означало, что она целиком открылась Амалии Карловне. Для немки, как и для всех остальных, кого ей доведется повстречать в Москве, у Лизы была приготовлена целая история. Она сочинила ее пока ехала в тряском дилижансе, стараясь лишний раз не поднимать глаз на своих попутчиков, особенно на дерзко разглядывавшего ее нахала-офицера.
Представляясь Амалии Карловне, девушка, чтобы не забыться по случайности, назвалась Лизаветой Петровной. О фамилии умолчала. Да, она вдова. Замуж вышла около трех лет назад и проживала вместе с мужем — инвалидом войны неподалеку от столицы. Муж недавно преставился, взяв с нее слово на смертном одре позаботиться о его воспитаннике. Но беда не приходит одна. В доме случился пожар, все бумаги сгорели, как и скромное наследство, оставленное почившим супругом — дом в Петербурге. Равно как сгорел и записанный на мятом листе одного из писем адрес пансиона мальчика. Сперва ей не хотелось заниматься неизвестным воспитанником, но вскорости проснулась совесть. Платить за пансион она более не в состоянии, но желает забрать мальчика и заботиться о его дальнейшей судьбе, как и обещала мужу.
— Ah, mein Gott, как это великодушно! — восклицала Амалия Карловна, прикладывая краешек платка к глазам. — Какая дивная история! Конечно же, я помогу вам, милое дитя. Вы можете остаться здесь, хотя я не пускаю в дом посторонних. Но в последнее время мне так одиноко, что я подумывала… даже выставили знак о постое. Как славно, что Макар вспомнил об том. Конечно же, вы должны остаться! Акулина покажет вам комнаты и займется багажом. Вы голодны, дитя мое? Акулина скоро будет подавать Frühstück[273]. Вам по вкусу шоколад?
Шоколад оказался совсем не похож на тот, что Лиза когда-то пила с отцом в маленькой столовой своего дома. Амалия Карловна любила пить его горьким, без молока и сахара. Как и в случае с шоколадом, жизнь в доме Амалии Карловны оказалась обманкой — сначала поманила обещанием сладости, а на деле обернулась горечью. Теперь Лиза и сама недоумевала, как могла снова так обмануться в человеке, после того как лицом к лицу столкнулась не единожды с вероломством и лукавством. Ведь пообещала себе, что больше никогда не попадется в эти сети.
Амалия Карловна по первости окружила ее заботой и лаской, и Лиза неожиданно для себя размякла, как подтаявшее мороженое. Тоска и горечь обмана будто выжидали минуты, когда в ледяной броне, тщательно возведенной Лизой за время путешествия в Москву, появится брешь. Выжидали, чтобы захватить в свой плен, закружить сердце воспоминаниями и сомнениями, а затем сжимать его, несчастное, до немого крика. Чем внимательнее становилась Амалия Карловна к мнимому горю Лизы от потери мужа, чем усерднее пыталась помочь ей в поисках воспитанника, тем слабее становились холодность и равнодушие Лизы, и тем труднее ей было не гнать от себя мысли и запирать на замок чувства.
— Вы должны позволить себе выпустить все переживания, дитя мое, — убеждала ее Амалия Карловна, аккуратно срезая серебряным ножичком верхушку вареного яйца. — Я знаю, вам с детства твердили, что обнаружить их — дурной тон. Но если вы не выплачете свое горе, оно съест вас, помяните мое слово. Сколько мне довелось говорить подобное бедняжкам, понесшим потерю! Самую тяжкую, что только доведется понести женщине! Уж я знаю, о чем говорю.
Амалия Карловна ничуть не лукавила. Ей, известной своими искусными руками акушерке, довелось видеть не только радость в московских семействах, но и горе от гибели младенцев или рожениц, которым не посчастливилось благополучно разрешиться от бремени. Лизе о том поведал Макар, когда вез ее на Немецкую улицу, уверяя, что Амалия Карловна достопочтенная женщина, а не «какая-то там мадама».
Искусство Амалии Карловны в акушерстве сослужило на первых порах для Лизы добрую службу. Местный пристав был коротко знаком с немкой, она неоднократно принимала роды у его супруги. Потому по ее просьбе он не спросил с новой жилички никаких бумаг, придя с проверкой, согласно правилам. Лиза, когда ее попросили спуститься из своих комнат, при виде мундира испугалась так, что едва не хлопнулась в обморок. Сперва ей показалось, что ее обман раскрыт, и этот жадно поглощающий пирожок за пирожком человек прибыл арестовать ее и проводить в тюрьму. Неважно — за мошенничество, убийство или покушение на жизнь Дмитриевского.
— О, вот и вы, Лизавета Петровна, — с участливой улыбкой проговорила тогда Амалия Карловна. — Позвольте вам представить Ивана Григорьевича Брунова, пристава местной части. Проведал, что у меня жиличка появилась, и прибыл свести личное знакомство да проверить бумаги, ist das wahr?
— Согласно закону, многоуважаемая Амалия Карловна, матушка моя, — важно поднял палец пристав, впрочем, не отрывая взгляда от пирожка. — В исключительной мере согласно закону. Для порядку.
Бумаги. При этих словах Лизу словно обожгло огнем. Она могла показать ему старые подорожные, выписанные на имя Софьи Петровны, офицерской вдовы, чудом сохранившиеся среди прочих бумаг на дне одного из сундуков. Но пристав — не молодой офицер заставы. Тот, очарованный обаянием Лизы, лишь мельком взглянул на подорожную и не стал проверять остальные бумаги. Этот же определенно не столь легковерен, судя по цепкому взгляду, которым он окинул бледное лицо Лизы и ее платье, пошитое из дорогой ткани. То, что она должна была носить, если бы стала супругой Дмитриевского, а спустя время — его вдовой. Дорогой шелк и кружево без лишних слов указали приставу, что новая жиличка не из простых.
— Mein Gott! Присядьте же скорее! Вам дурно? Это все из-за духоты! — засуетилась Амалия Карловна, приметив, как пошатнулась Лиза. Девушка с готовностью опустилась на подставленный стул.
— Ах, Иван Григорьевич, будьте же милосердны к бедняжке. Она недавно лишилась не только супруга, но и дома. Да и средства на исходе. Но ежели бы вы знали, какую богоугодную цель преследует Лизавета Петровна! Разыскать мальчика, опекуном коего был ее почивший супруг. Это ли не благое дело? Сколько несчастий свалилось на ее плечи! Схоронить супруга, утратить имущество. Мы всенепременно должны помочь бедняжке! Вы же можете поспрашивать у своих? Навести справки. Пансион ведь не иголка. Ах, что с вами? Вы снова плачете, дитя мое? Ну, полноте-полноте…
