Обрученная с розой - Вилар Симона (читать книги полностью .txt) 📗

Турнирные ристалища на континенте не многим отличались от тех же забав в Англии. Филип Майсгрейв стоял неподалеку от ворот, через которые на арену выезжали рыцари, и не мог не сравнивать. Те же тяжелые турнирные доспехи, богато убранные кони, колышущиеся на ветру вымпелы и перья, те же громкие девизы. Филип не спешил облачиться в латы, так как было объявлено, что его схватка с шотландцем состоится в заключение рыцарских состязаний, когда острое зрелище сможет вновь подогреть любопытство толпы. На несколько минут к нему приблизился граф Уорвик. От него снова пахло вином, но он не был так тяжко пьян, как в их прошлую встречу. Не глядя рыцарю в глаза, он отпустил пару вежливых замечаний и дал несколько советов по поводу предстоящего поединка. Держался он вполне дружелюбно, но Филипу показалось, что граф чем-то взволнован. По взгляду, искоса брошенному им на трибуну, рыцарь догадался о причине его беспокойства: прямо против них, в одной из роскошных лож, вся в черном, расположилась Маргарита Анжуйская. Она не сводила с Делателя Королей пристального взгляда. Бог весть, о чем думала эта женщина, глядя на то, как приветлив и обходителен Уорвик с этим йоркистом. Так или иначе, но вскоре граф поспешил удалиться, а Филип еще долго ощущал на себе взгляд королевы-изгнанницы.

Над толпой витал возбужденный гул. Гремела и завывала музыка, сновали пажи, выполняя поручения своих господ, пока те располагались в ложах, со знанием дела обсуждая доспехи и вооружение участников турнира. Простолюдины облепили арену, как осы медовые соты, некоторые даже взгромоздились на скаты кровли соседней церкви, чтобы получше разглядеть, что происходит на ристалище. На поле один за другим появлялись благородные рыцари в прекрасных доспехах, на отборных боевых конях, и каждый был окружен едва ли не дюжиной соратников и оруженосцев, вздымавших копья со множеством ярких стягов. Нарядные дамы с верхних ярусов благосклонно взирали на это великолепие, некоторые же делали знаки рыцарям-избранникам, прикрепившим к своему шлему, плечу или налокотнику перчатку, платок либо шарф той, с чьим именем на устах он будет стремиться к победе и благосклонность которой будет оберегать его во время схваток.

Сегодня Майсгрейв уже дважды видел своего противника. Шотландец держался вызывающе, ходил окруженный взбудораженной толпой своих соплеменников и веселых, разнаряженных девиц. Впрочем, на минуту вся эта пестрая свита как бы отхлынула, когда к шотландскому рыцарю приблизилась невысокая бледная дама. Делорен мгновенно стал серьезен, опустился на одно колено и бережно поцеловал край ее плаща. Кто-то из приставленных к Филипу оруженосцев прищелкнул языком.

– А ваш шотландец не так-то и прост, сударь! Видите, ему покровительствует сама Жанна Дюнуа, дочь великого Орлеанского бастарда. О, смотрите, смотрите, она подает ему свой шарф! Ее цвета темно-синий и серый. А вы, сударь, отчего отказались выступить со значками одной из тех дам, что так рвались выказать вам свое внимание?

Филип не отвечал. Он видел, как Делорен взглянул в его сторону, принимая от своей дамы талисман на счастье, однако все это казалось ему сейчас пустой суетой и было безразлично. Он прохаживался, разглядывая дорогое вооружение французских рыцарей, которые выстраивались в два больших отряда, готовые сразиться друг с другом, и его не покидало чувство пустоты и бессмысленности происходящего. Его не занимало, будет ли он сегодня убит Делореном или нет, и ожидание предстоящей схватки вовсе не горячило его кровь. С утра он исповедовался, и никаких иных дел больше у него не оставалось.

Филип прислонился к ограде ристалища и до тех пор обводил взглядом верхние ярусы трибун, пока не обнаружил в одной из лож Анну Невиль. Вот она, причина его опустошенности… Эта зеленоглазая девушка в расшитом золотом головном уборе, богатая, нарядная и оживленная, сидящая подле графа Уорвика и беспечно переговаривающаяся с окружающими ее фрейлинами… Филип думал о том, что за время, предшествовавшее его схватке с Делореном, Анна ни разу не прислала весточку, ни разу не изъявила желания встретиться с ним. Она была всецело поглощена своим женихом, и сейчас Филип видел, как она подалась вперед, едва к ее ложе подъехал принц Эдуард. Он был облачен в доспехи, так как собирался принять участие в турнире, на его щите красовались Алая Роза Ланкастеров и три английских льва.

– Мессир рыцарь, что вы так невеселы? – воскликнул его оруженосец. – Это дурной знак! Берите пример с шотландца – любезен с дамами, шутит и, кажется, вполне уверен в своей победе!

Между тем оба рыцарских отряда выстроились друг против друга. Один возглавлял граф де Кревкер, а другой – Луи Люксембургский. [90]

Глашатаи выкрикивали правила, следуя которым должны были сражаться воины, а затем наконец прозвучал такой долгожданный сигнал: «Рубите канат!»

Из-за того, что король Людовик не был ярым любителем турниров, эти шумные рыцарские увеселения уже не имели во Франции такого распространения, как в былые годы. И тем не менее эти состязания не теряли своей популярности и еще долго оставались заметными событиями, о которых велись толки и в замках, и в лачугах. Так что теперь, когда тысячи и тысячи людей с замиранием сердца следили, как по знаку маршалов рыцари тронули коней, как медленно и грозно они опускают длинные копья, как развеваются по ветру разноцветные плюмажи на их шлемах, гудит под копытами тяжелых коней земля и наконец происходит яростная схватка, не было вокруг ни единой души, которая бы не ликовала оттого, что является свидетелем столь грандиозного зрелища.

Филип Майсгрейв на время тоже отвлекся от своих горестных размышлений. Подавшись вперед, он горящими глазами следил, как при первой же стычке несколько закованных в тяжелые турнирные доспехи воинов вылетели из седел и беспомощно распростерлись на земле, в то время как те, что остались в седлах, выхватив клинки, сцепились в поединках, тесня и давя друг друга. Оруженосцы павших спешно уносили с поля своих хозяев. Над ристалищем стоял грохот, ржали кони, мелькали взлетающие вверх палицы и мечи, клубилась рыжая пыль. Со стороны все это напоминало настоящий бой, однако при этом все знали, что мечи и копья затуплены, палицы облегчены, и противники могут биться лишь по правилам, стремясь показать воинское искусство, но никак не поразить противника всерьез. Стоило кому-нибудь из них под натиском противника коснуться ограды или потерять стремя, как маршалы турнира тотчас объявляли их побежденными и требовали покинуть арену.

Однако спустя час после начала боя, когда кони в прах истоптали арену ристалища и пыль, словно завеса, скрыла от судей сражающихся, зрители заметили, как замертво рухнула лошадь под одним из всадников, как, оказавшись на земле, продолжали ожесточенно биться двое других рыцарей, а выбитый из седла молодой бургундец в отчаянии кинулся с палицей на оставшегося в седле противника. Немедленно был подан сигнал об окончании турнира, взревели фанфары, и оставшиеся непобежденными рыцари, опустив оружие, повернули коней к ложе короля и скамьям судей.

Теперь они являли собой далеко не такое блистательное зрелище, как прежде: запыленные доспехи, превратившиеся в лохмотья попоны, обрывки плюмажей на смятых шлемах. Из пятидесяти рыцарей, принявших участие в схватке, на поле осталось всего шестнадцать. Гордый граф Кревкер, коннетабль Люксембургский и молодой Эдуард Ланкастер были среди них.

Филип во время боя неотрывно следил за последним. Юноша неплохо сражался, и Филип вновь невольно почувствовал уважение к нему. В конце концов, он был англичанином, и Майсгрейву доставляло удовольствие видеть, как принц сходился с французскими и бургундскими рыцарями, неизменно оказываясь победителем во всех поединках. Однако это чувство испарилось, когда он увидел, как к Эдуарду сквозь толпу пробралась его невеста и, улыбаясь, заговорила с ним, положив руку на холку разгоряченного коня. Принц снял шлем и склонился в седле.