По прихоти короля - де Ренье Анри (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
И г-н маршал, взяв ночник от Берлестанжа, повернулся к нему спиной, вышитой по швам толстого синего бархата золотым плетеным позументом.
Антуан вышел вместе с г-ном де Корвилем посмотреть, все ли в порядке. Большой костер освещал замковый двор. Два кавалериста стояли на карауле. Остальные храпели на соломе. Через открытые двери конюшни слышно было, как фыркают лошади. Прошел слуга с фонарем; Антуан спросил, послали ли экипаж г-на маршала в Виркур для починки. Г-н де Корвиль оканчивал свой обход. Остановившись, он послюнил свой палец и поднял его в воздух. Антуан наблюдал за ним. Наконец, г-н де Корвиль поднял руку и произнес:
– Все-таки вечер неплох, сударь, и полагаю, что завтра будет хорошая погода.
Потом, помолчав, прибавил будто про себя:
– Хорошее время для земли. Все скоро начнут в полях работать – пахать для ярового, боронить. Нужно будет уничтожать кротовые норы и подрезать лозу. Можно будет переносить ульи. Время рассаживать розовые кусты.
Он посвистел сквозь зубы.
– Да, сударь, люблю я землю и все, что на ней произрастает, а между тем, скоро нам придется идти напрямик по полям, рискуя все попортить. Правда, сударь, мне всегда жалко, когда нога моей лошади давит то, что растет у нее под копытом. Что делать! Война всегда война, и я утешаю себя мыслью, что кровь удобрит борозду и что трава произрастает лучше там, где происходили битвы. Вечер не плох!
И г-н де Корвиль поднял мокрый палец, причем рука казалась черной на красном огне.
VI
В тот вечер много людей окружало карету г-на маршала де Маниссара. Лошади сильно стучали копытами по острой мостовой Виркура, когда увезли ее пустою, а по бокам ехали двое лакеев верхами. Люди сторонились, потом оборачивались на нее. Они могли видеть, что остановилась она перед вывеской Лобине, продававшего обывателям стекла для рам, а также зеркала дамам, чтобы смотреться в них. Известие о событии передавалось из уст в уста и так распространилось, что к ужину не оставалось ни одного семейного стола, где бы этот приезд не обсуждался. Самые любопытные решили пойти на площадь удостовериться собственными глазами, хотя уже наступила темнота и дул резкий ветер. Некоторые, не доверяя висевшим на цепях или на палках уличным фонарям, которые должны освещать улицы, брали с собою свои. Они наводили их свет на кузов с гербами. Восхищенно удивлялись фасону и украшениям. Двое-трое самых отчаянных, поднявшись на маленькую лесенку, ухитрились заглянуть внутрь. Там все было обито атласом. Известие это расходилось по группам. Толкались. Раздавался смех женщин, которых ущипнули. Говорили, что лошади стоят в «Синем щите», прибавляли, что у них длинные хвосты и заплетенные гривы, что доказывало знатность их хозяина.
В эту минуту через тесноту протискался какой-то толстый человек. Четыре подбородка высились один над другим. Одет он был в красный костюм, расшитый галунами, так что ему дали дорогу. Он взял фонарь и направил свет на дверцы.
– Черт побери,– проворчал, отдуваясь, г-н Даланзьер,– это безусловно герб маршала Маниссара.
Посреди блестящего лака красовался красный крест на золотом поле. Позади щита два голубых жезла с лилиями располагались крест-накрест.
– Так что, г-н комиссар…– робко спросил г-н Жинорье,– это значит…
– Это значит, Жинорье,– ответил г-н Даланзьер, отдавая портному с Гусиной улицы взятый у него фонарь,– это значит… Но вы хотите, чтобы я проговорился, Жинорье.
И г-н Даланзьер скрестил руки, надвинул шляпу на глаза, как человек, который много кое-чего знает, и, обратившись к окружавшим его людям, сказал:
– Это собственный экипаж маршала де Маниссара. Фамилия маршала повторилась по группам, сопровождаемая различными воспоминаниями.
– Значит, война тут будет происходить!
– Да нет же. Воюют во Фландрии.
– Как-никак, ничего хорошего в этом нет, мадмуазель Дениза. Очень может быть, что имперцы невдалеке.
Мадмуазель Дениза, толстенькая и розовая, казалось, совсем не боялась их прихода. Конечно, она думала, что приятная ее наружность не заставит ее претерпеть, чего-нибудь другого, кроме того, на что она наталкивает, и при этой мысли мурашки пробегали у нее по спине и меж плеч. Она представляла себе, как перед ней теснятся грубые лица со шрамами, пахнущие вином и порохом, говорящие на непонятном ей языке. Для храбрости она прибавила со смехом, потому что, когда она смеялась, у нее на щеках появлялись две неровные движущиеся ямочки:
– Полно, мадмуазель Винет! Они не перейдут Мёзы. Мадмуазель Винет покачала головой. Мёза отнюдь ее не успокаивала. Девица была тощей и сухой. Носился слух, что она богата. У нее было подтянутое лицо, одно из тех, будто человек все время вспоминает, где его деньги. Мадмуазель Винет имела причины опасаться, что у солдатья она не возбудит других планов, как подпалить ей пятки, чтобы она показала, где спрятаны у нее деньги.
– Подождите, красавица,– кисло отвечала мадмуазель Винет,– вы еще испытаете, в чем дело.
Г-н Даланзьер ораторствовал, окруженный фонарями. Они освещали его красный костюм с блестящими галунами. Он восхвалял воинские подвиги маршала де Маниссара, как во главе своей кавалерии, в битве при Эрмелингене, он врезался в левое вражеское крыло и решил этим исход дня, как при Боргестрикте он выдержал натиск соединенных войск и этим дал время маршалу де Вораю обойти их с тыла и обратить в бегство. Два эти подвига доставили ему жезл. Итак, по словам г-на Даланзьера, присутствие здесь г-на де Маниссара предвещало большие события. К тому же, все было подготовлено для кампании. В складах продовольствия было в изобилии, и комиссар заявлял, что он в состоянии поставлять по десяти унций хлеба на солдата в день и мяса три раза в неделю. Все ему верили, тем более что он сам в своем багровом костюме похож был на мясную тушу на крюке у мясника.
Г-н Даланзьер потер свои широкие руки или чтобы выразить свою готовность, или чтобы размять их от холода. Действительно, дул ледяной ветер, заставивший, вместе с успокоительными речами г-на Даланзьера, разойтись любопытных. Площадь опустела; фонари бежали низко над землею, в одиночку и по двое; скоро освещенной осталась только лавка зеркального мастера, вырезавшего из стекла кусок, чтобы поправить изъян в карете г-на маршала.
На подушках этой кареты г-н Корвизо расселся с раннего утра, чтобы ехать в Аспреваль, куда пригласил его Антуан посетить г-на де Маниссара, присовокупив, что он может воспользоваться его экипажем. При всяком другом случае Корвизо лопался бы от гордости, видя себя, и особенно будучи видим другими, в подобном экипаже, но теперь он слишком был занят обдумыванием, как себя вести в столь новом для себя положении.
Он впервые входил в сношения с такою значительною личностью, как г-н де Маниссар, потому что на г-на де Поканси он смотрел, как на простого чудака, а на Антуана, как на глупца. Кроме них он лечил только добрейших обывателей Виркура или горожан Амстердама и Гарлема, а чаще всего на кораблях разных бедняков, от которых пахло рассолом и сажей. На этот раз положение изменилось, и он уже строил свою судьбу на этой нечаянной встрече.
Он мечтал остановить путешествие маршала, задержав его в Аспревале, или даже последовать за ним в армию, так как могло случиться, что г-н де Маниссар захочет постоянно пользоваться услугами такого человека, как Корвизо. Что касается болезни, послужившей поводом к этому неожиданному приглашению, то Корвизо колебался насчет выбора – желать ли ему, чтобы то была сыпная лихорадка, или злокачественная, или гнойная, или же какое-нибудь из внутренних заболеваний, трудно определимых для медицинской науки, испытывающих терпение больного и отдающих его в полное подчинение человеку, который сможет облегчить страдания. Редкие случаи, когда болезнь проявляется с силой и натиском, также казались Корвизо достаточно желательными. В преодолении их есть заслуга, почти боевая. И Корвизо представлял себе на разные манеры г-на маршала в его руках кричащим в бреду, покрытым горячечным потом, затем спасенным и благословляющим своего спасителя; в лекарствах своих он не сомневался, нисколько не смущаясь недостаточной своею опытностью и неполнотою знаний.
