Сладкая летняя гроза - Сандерс Эми Элизабет (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
По другую руку от Виктории сидел Джеймс. Его легко было запомнить, потому что они с Викторией были близнецами: такие же слегка раскосые глаза и высокие скулы.
И двое самых молодых братьев, которые все время смеялись как идиоты и ели, словно они давно уже голодали. Она не могла различить, который из них Джеффри, а который Стюарт. Это неважно, подумала она, ей это совершенно безразлично.
А отец Виктории! Что за чудо. Он дважды опрокинул свой чай, один раз потерял очки, наступил на собаку, прожег дыру в кармане своей рубашки, положив туда еще горящую трубку. Не удивительно, что его сыновья были такими… неотесанными и дикими.
Кристиана внимательно осмотрела комнату. В ней не было богатой обстановки, полка с оловянными кружками, грязные стулья и старый шерстяной коврик перед камином. Широкие доски пола поблескивали при вечернем свете, кремовая штукатурка стен отражала свет, идущий из узких окон. Если бы это была гостиница, она должна была бы признать, что здесь чисто, и можно комфортно провести ночь. Но никогда, никогда она не хотела, чтобы это был ее дом.
Она ни за что не останется здесь, особенно после того как Гэрет Ларкин допустил такой непозволительный жест. Ей обязательно надо поговорить с Филиппом.
Она взглянула на него и увидела, что все слушают ее брата. Он говорил на правильном, с легким акцентом, английском языке.
— …и только в марте я смог добраться до Оверна. Крестьяне сожгли замок. Кристиана жила со своей няней в маленьком, состоящем из одной комнаты, домике. Фактически, ей удалось самой бежать из Парижа и проделать путь, равный двум сотням миль.
Гэрет Ларкин смотрел на нее недоверчиво.
— Ты шутишь, — сказал он Филиппу. — Эта маленькая пушинка? На вид она не смогла бы пройти и мили.
Коистиана усиленно ела пирог.
— Как вам это удалось, мадемуазель? — вежливо спросил Мэтью Ларкин.
Последовало долгое молчание. Все ждали ее ответа. Кристиана сжала рукой ложку. Она почувствовала в желудке неприятные ощущения, но когда заговорила, тон ее был беспечным и спокойным.
— Я заплатила одному человеку, лакею из конюшни. Я отдала ему свой жемчуг… Но он забрал все остальное: мои сережки, которые подарил Артуа, сапфировую брошь — подарок Габриэль. И он вывез меня из Парижа, спрятав в крестьянской телеге под копной сена… Он должен был отвезти меня к Филиппу, но он лгал, он привез меня в своп отвратительный дом, к своему пьяному брату.
Кристиана пыталась отогнать мысли о происшедшем. Она не хотела вспоминать свои четки, разбросанные по грязному полу, по которым топтались грязными ботинками, хрустальные четки, разлетевшиеся на тысячи сверкающих осколков. Затем последовала миниатюра с портретом ее матери, стекло сразу же разбилось на нежном рисунке лица матери.
Она глубоко вздохнула.
— Когда мы приехали в дом Жана Клода, у нас… не совпали мнения. Он сказал мне, что я никуда больше не поеду, и отдал меня своему брату, как будто я была наградой, и когда я закричала, они избили меня.
Даже сейчас она помнила горький металлический вкус крови во рту, слышала их отвратительный смех, чувствовала занозы в своих пальцах, когда она вцепилась в дверной проем. Они оторвали ее от двери и швырнули на жесткий пол дальней комнаты дома. Она ударилась головой о доски пола так, что красные круги поплыли перед глазами. Из-за закрытой двери она слышала, как Жан Клод кричал брату, чтобы тот овладел ею.
Она подняла голову и спокойно сказала: — И поэтому мы расстались.
— Я убила его, -мысленно говорила она. — Я выхватила нож, который у него был на поясе, когда он пытался изнасиловать меня, и перерезала ему горло.
Она думала, что ей станет плохо при воспоминании о том, как легко вошел в него нож, как теплые брызги крови попали на ее разорванное платье и как отяжелевшее тело мужчины навалилось на нее.
Руки ее дрожали, когда она открывала задвижки окна, но она справилась с ними и убежала глубокой ночью, слепая от ужаса. Платье ее было порвано и покрыто кровью.
— Я добиралась одна в течение трех дней… Ночами, чуть не сойдя с ума от страха, как ночной призрак, я шла в перепачканном кровью платье, в грязи и с листьями в волосах.
— Какие-то крестьяне нашли меня… Они думали, что я мертвая. Я лежала замерзшая и неподвижная на дороге…
— Они взяли меня к себе в дом. Я долго болела. Затем старик Гастон отвез меня в Оверн. Замок был сожжен, и поэтому я пошла в дом моей няни и была там, пока не приехал Филипп. Брат привез меня сюда.
Она не поднимала глаз от тарелки. Еда, которая только мгновение назад казалась такой вкусной, теперь вызывала у нее тошноту. Она сильно сжала руки под столом, пытаясь унять дрожь.
Кристиана подняла глаза и увидела, что Гэрет задумчиво и удивленно смотрит на нее своими бледно-зелеными глазами.
Она быстро отвела взгляд в сторону, постаравшись выдавить из себя натянутую улыбку.
Вокруг шел разговор на английском языке. Английские слова, смысл которых никак не доходил до нее, гудели в голове.
О нет, она не хочет этого слышать. Они снова говорят о революции.
— Большая несправедливость заставляет людей начинать бороться, — заметил Мэтью Ларкин, — это неизбежно. Король и королева не должны не видеть тяжелого положения своего народа.
Гэрет кивнул отцу.
— Как Нерон, который был занят игрой на скрипке в то время, как Рим уже пылал. Идиотство, в самом деле.
Кристиана подумала о Марии Антуанетте, все еще бывшей в плену у своего народа, о ее добром, милом муже, который был так нежен со своими детьми. Она вспомнила о золотых блестящих днях Версаля, о дне, когда она играла на скрипке для короля и королевы, и Людовик назвал ее самой ценной жемчужиной Франции.
— Это небольшое преувеличение, — заметил тогда Артуа; глаза его смеялись, и Габриэль де Ламбель с трудом удержалась от смеха.
Кристиана отложила вилку и внимательно посмотрела на Гэрета.
— Идиотство? — повторила она. — Что вы можете знать об этом? Вы в этом ничего не понимаете. Они хорошие, добрые люди. Именно таких слов и можно ждать от безграмотного крестьянина.
Все были шокированы, как будто это не Гэрет, а именно она была неправа.
Гэрет Ларкин посмотрел через стол на Кристиану.
— И именно такое отношение приводит к революциям. Благородное рождение не ведет к благородному поведению, и ваши идиотские истерики и отвратительный характер доказывает это.
— Гэрет, — мягко сказал Мэтью Ларкин, поправляя очки на широком носу, — пожалуйста. Мадемуазель Сен Себастьян будет у нас два месяца. Давайте будем более… терпеливы.
Гэрет бросил на нее холодный взгляд и отвернулся к ее брату.
— Расскажи нам о Новом Орлеане. Чем ты там будешь заниматься?
Кристиану поразило то, что брат ни слова не сказал в ее защиту. Он кивнул Гэрету Ларкину и продолжал разговор с ним, как будто ее здесь и не было.
— Один мой друг — судовладелец, он занимается в основном продажей произведений искусства, антиквариата и все в таком роде. Ему нужен человек, понимающий толк в этом. Все, что у меня было, я потерял во время революции, и Этьен предложил оплатить мне и проезд в Новый Орлеаи, и приличный заработок. Другого выбора у меня не было, и я согласился. В конце концов, для другой какой-либо работы я не подхожу.
— Не понимаю, Филипп, — холодно заметила Кристиана, — мне кажется, тебе нужно остаться здесь и превратиться в деревенского идиота. Мне кажется, это у тебя хорошо получится, потому что ты совсем потерял ум.
Парень с каштановыми волосами, который сидел слева от нее (кажется, это был Джеффри), громко захохотал.
Кристиана хмуро посмотрела на него.
Филипп поднялся из-за стола, его ястребиное лицо было гневным,
— Извините меня, джентльмены. Нам с сестрой необходимо поговорить.
Филипп не выпускал ее руки до тех пор, пока они не отошли достаточно далеко от дома. Он властно усадил ее на каменную ограду, которая окружала старый сад и повернулся к ней.
— Боже мой, Кристиана! С меня достаточно твоих выходок, твоего мрачного настроения и истерик. Это прекрасные честные люди, и они теперь моя семья, так же как и твоя. Твое высокомерие очень хорошо подходило, когда ты была при дворе, но теперь с этим должно быть покончено навсегда. У нас нет ничего, мы все потеряли. Ты это понимаешь?
