Маньчжурская принцесса - Бенцони Жюльетта (читаем книги TXT) 📗
Появление этого гиганта в комнате Орхидеи очень ее удивило:
– Кто вы, и почему вы зашли ко мне? Я вас никогда не видела...
– Ну конечно, ведь мы с вами раньше не встречались нигде, – ответствовал он в лучших полицейских традициях. – Шеф мне поручил сторожить помещение, но ведь он же не сказал, чтобы я мешал вам кушать.
– Я не голодна...
– В вашем возрасте всегда хочется есть, а потом еще эмоции, все это вызывает аппетит...
– Кто готовил?
– Гм... ну эти двое, которые специально здесь для этого и находятся!
– Я ничего из того, что готовит эта женщина, больше есть не буду. Она осмелилась меня обвинять и, значит, способна подсыпать мне яду.
– Глупее ничего бы не было! Мне с лихвой хватило бы этого, чтобы засадить ее в каталажку. Но я вас понимаю. Хотите, я схожу и куплю чего-нибудь для вас?
– Ну, если это для вас не составит труда... мне бы хотелось немного хлеба, сливочного масла и фруктов. И еще немножко вина.
Ни за что бы в жизни инспектор не смог сказать, почему эта девушка, которая подозревалась в таком страшном преступлении, внушала ему столько симпатии и желания оказать ей помощь. Уж во всяком случае побудительной причиной не была ее необыкновенная красота: это был не его тип женщины, но покоряло в ее облике какое-то неподдельное страдание, и именно это и тронуло Пенсона.
– Отлично! Ничего страшного! – сказал он с добродушной улыбкой. – Я все приготовлю сам. А вам надо будет попытаться отдохнуть хотя бы немного, потому, что с допросами еще не покончено.
– А какой смысл во всех вопросах, если ответам не верят? Ваш шеф убежден, что это я убила моего мужа...
– Он вам так сказал?
– Почти... Когда он придет?
– Я не знаю, но если вы не виновны, он докопается. Это на вид он такой, а вообще-то в своем деле он ас.
Некоторое время спустя Орхидея вкушала импровизированную стряпню, автором которой был инспектор Пенсон. С давних времен Орхидее было известно, что, прежде чем бросаться в бой, надо как следует подкрепиться, прячем для этого требовались простые и здоровые продукты. А она решила, что будет бороться за жизнь и свободу, что для нее по сути одно и то же. Сейчас она находилась в полной изоляции во враждебной ей стране. Насчет французов у нее не было никаких иллюзий, она уже прожила здесь пять лет: ждать здесь нечего, кроме несправедливости, оскорблений и притеснений. Нужно уезжать, и как можно скорее!
Первой мыслью, что, впрочем, вполне естественно, было дождаться ночи, но могло случиться так, что за ней придут уже вечером. Итак, бежать, причем срочно, откладывать нельзя! Куда? Марсель, конечно! Послезавтра ее там будут ждать, она сядет на корабль и уедет в Китай, единственное место, где у нее еще может быть будущее.
И теперь уже совсем под другим углом зрения она вновь перечитала письмо, так напугавшее ее накануне. В нем теперь была надежда. Возвратиться назад, увидеть свою дорогую отчизну, своих старых друзей, воззвать о прощении к Цы Си, а затем, затем спокойное течение дней возле этого источника мудрости, может, несколько тусклое, но зато безмятежное! Безмятежное потому, что она совсем не намерена отдать свою руку сыну принца Кунга, ведь ее рука хранит еще теплое воспоминание рук Эдуарда. Все, чего она желала бы, – это спокойно прожить свою вдовью жизнь.
Ах, как было бы хорошо снова увидеть красные стены Запретного города с его великолепными садами, которые, как ей было известно, не пострадали от гнева союзных войск после окончания осады иностранных дипломатических миссий. И уж раз так получается, что ей не дают возможности отдать последние почести телу ее усопшего горячо любимого мужа, она решила не оставаться здесь более ни минуты. Она должна покинуть этот дом.
Перекусив, Орхидея приступила к сборам. С собой она решила взять большую дорожную сумку, куда можно сложить немного белья и предметов первой необходимости, но в то же время таких размеров, чтобы ее можно было скрыть за широкими складками просторного бархатного плаща-накидки темно-красного цвета, подбитого чернобуркой, хорошо гармонировавшего с обшитым сутажем платьем из красного и черного шелка. Что же касается вещей, бывших на ней в момент ограбления музея, то их брать с собой было бы верхом глупости.
Еще она захватила с собой застежку императора, свои собственные драгоценности и крупную сумму денег, данную ей перед отъездом Эдуардом. Ах, он так хотел ей всегда нравиться и ему всегда хотелось ее побаловать. В золоте и банкнотах это было прилично. На это можно было бы жить достаточно долгое время и после прибытия в Китай. Наконец она взяла с собой некогда подаренную ей мужем нефритовую статуэтку Кван-Йина. Несмотря на принятое ею христианство, полностью усвоить его она все же не смогла, и в тайне поклонялась Кван-Йину. Это была единственная вещь, которую ей на самом деле хотелось взять с собой. Все остальное – даже ее личные вещи – на самом деле никогда раньше ей не принадлежали.
Она закрыла сумку и поставила ее в платяной шкаф вместе с плащом-накидкой, перчатками, муфтой, шляпой и густой вуалью, которую хотела надеть. Затем она надела платье, а сверху, чтобы все прикрыть, накинула большой шелковый японский пеньюар. После этого огляделась вокруг, ища глазами орудие, которое помогло бы проложить дорогу. Ей нужно было нечто массивное, тяжелое, но не очень твердое, так как ей совсем не хотелось убивать полицейского, который был так любезен. У него и так хватит неприятностей, если ей удастся ее затея!.. Поэтому чугунную кочергу она сразу отвергла. Выбор ее пал на вешалку для шляп из красного, покрытого лаком, дерева. Она поставила ее в пределах досягаемости ее руки.
Сделав это, она разлила немного воды под радиатором центрального отопления и вышла в общий коридор. Длинные ноги полицейского, читавшего в прихожей газету, перегораживали выход. Она направилась к нему.
– Не могли бы вы зайти ко мне в комнату посмотреть кое-что? Мне кажется, у меня утечка в радиаторе, – пожаловалась она.
Инспектор тут же отложил в сторону «Паризьен» и встал:
– К вашим услугам, мадам!
Когда они вошли в комнату, Орхидея показала ему место предполагаемой утечки, и он, естественно, присел, чтобы просунуть пальцы под секции чугунной батареи. В мгновение ока Орхидея схватила свое импровизированное оружие, попросила мысленно прощения у этого славного человека и точным движением нанесла сильный удар ему по голове. Как это и должно было случиться, инспектор рухнул.
Не теряя ни секунды, она связала ему руки за спиной с помощью шнура от штор, засунула в рот носовой платок и закрепила его шарфиком. После этого, сбросив с себя пеньюар, надела шляпу, опустила вуалетку вокруг шляпки, надела перчатки, набросила на плечи плащ-накидку и, схватив, наконец, сумку, вышла из комнаты, закрыв ее на ключ, а сам ключ опустила в первую попавшуюся вазу и бесшумно, как кошка, стремительно подошла к входной двери. В квартире царила полнейшая тишина. Ниоткуда не раздавалось ни единого звука, даже из кухни.
Не оглядываясь больше на этот дом, душа которого улетела вместе с душой Эдуарда, Орхидея вышла на лестничную площадку. Вокруг было пусто и тихо. Она слегка потянула тяжелую дубовую дверь, хорошо ухоженный замок которой сработал без малейших щелчков. Первое препятствие пройдено... Орхидея, вся натянутая, как струна, сделала глубокий вдох, прежде чем начать спускаться. Преодолеть нужно было лестницу всего одного этажа, которая была устлана ковром, укрепленным медными багеточками. Помолившись всем богам, чтобы внизу не оказалось привратника, Орхидея пошла вниз. К счастью, там никого не было.
Осталось выйти наружу. Но это было непросто. Комиссар сказал, что дом охраняется одним из его агентов. Мелькнула мысль, что разумнее было бы пройти через сад, но как перелезть через стену, разделявшую его с соседним жилым домом, в этом одеянии? Затем она подумала, что нет никакого повода для того, чтобы ее окликнули, когда она выйдет. Ведь жители двух других этажей не подвергнуты домашнему аресту. И, не видя никакой униформы за стеклами, защищенными бронзовыми украшениями, она приоткрыла дверь и посмотрела наружу. Тот, кого она опасалась, находился там. Это был сержант муниципальной службы в темно-голубой форме. На плечах у него была накидка, а форменная фуражка натянута на самые уши. Вообще-то их было даже двое, они топтались возле металлической ограды, разделявшей улицу от бульвара Малерб, разговаривали, и в ее сторону они даже не смотрели.
