Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Мысль о синьоре Лоренцини внезапно вызвала у Нины трепет. Утро, гробница и тот незнакомый мужчина… Кто он? Какое отношение имеет к Лоренцини? Кого из их семьи оплакивал? Придет ли снова? Волнение, которое она испытывала, было совершенно необъяснимо.
Данила Степанович, несмотря на свои крамольные воззрения и собственное мнение по любому поводу, оказался замечательным помощником и человеком весьма сведущим во всем, что касалось Италии вообще и Генуи в частности. Обращаясь к нему с вопросом, Сергей тотчас же получал исчерпывающий ответ. Киселев разбирался одинаково хорошо и в истории, и в географии, и в политике. Возможно, в живописи, архитектуре и музыке тоже, но в этих областях у Сергея просто никогда не возникало вопросов.
Особенно нравилось Милорадову в секретаре то, что тот никогда не кичился своей ученостью и всегда готов был прийти на помощь. Должно быть, и дядя ценил его именно за это качество.
Благодаря Киселеву Сергей Андреевич быстро восполнял все пробелы в своих знаниях о Генуэзской республике. А здесь было чему удивляться.
Республикой Генуя стала после того, как в 843 году распалась империя Карла Великого, то есть без малого тысячу лет назад. Город неоднократно подвергался нападениям и даже был разрушен сарацинами в 935 году, но, несмотря на это, республика становилась все более могущественной, и в 958 году была признана как самостоятельное государство.
Положение города благоприятствовало торговле, чем генуэзцы и пользовались, но при этом они умудрялись усложнять себе жизнь бесконечной борьбой за власть.
“Вот что значит отсутствие доброй, старой, хорошо испытанной монархии!” — думал Милорадов.
В то время как по силе и торговому значению городу не было равных, внутри республики происходили постоянные волнения. Причиной тому были никогда не прекращающиеся разногласия между политическими партиями.
Выбиравшийся народом пожизненно правитель-дож не имел достаточно сил, чтобы пресечь сумятицу. Позднее у дожа появились советники, но и они в этом вопросе не достигли цели. Дело доходило до того, что генуэзцы, дабы избежать анархии, добровольно подчинялись чужому господству.
Этого Сергей никак понять не мог, а уж одобрить и подавно!
— Среди этих беспорядков в 1407 году был учрежден банк Святого Георгия, — говорил Данила Степанович. — Он возник из тех ссуд, что правительство брало для своих нужд у богатых граждан. Банк этот по сей день процветает и здравствует. Вот вам и генуэзцы. Это у нас норовят казну растащить, чуть какой беспорядок случится, здесь же, наоборот.
В шестнадцатом веке, во время войны между Карлом V и Франциском I, Генуя переходила из рук в руки — от испанцев к французам и наоборот. Правитель Андреа Дориа восстановил независимость.
Тогда же было выработано новое государственное устройство, которое сохранилось до сих пор.
О нынешнем политическом устройстве Генуэзской республики Сергей знал. Теперь его интересовали публичные учреждения, вроде того банка.
Выяснилось, что здесь, в Генуе, есть ни много, ни мало, но шестьдесят четыре (!) благотворительных организации, общий капитал которых составляет фантастическую сумму. Средь них два лучших в Италии госпиталя, приют для бедных, рассчитанный на две тысячи двести больных и обездоленных, и сиротский дом для шестисот девочек, принадлежащий семейству Фиеско.
Еще в городе имелась публичная библиотека, архив Святого Георгия с большой коллекцией рукописей, архив государственного совета, Академия изящных искусств и один из самых великолепных в Италии театров. А о генуэзском университете с его уникальной библиотекой в восемьдесят тысяч томов, ботаническим садом и физическим кабинетом Данила Степанович мог вообще говорить часами. Но это нового консула мало интересовало.
Как Сергей ни старался, ему так и не удалось найти ошибку в действиях своего предшественника. Для вербовки колонистов граф Милорадов предпринял все то же, что сделал бы сам Сергей. И все без толку. Шелководы не являлись ни в одно российское консульство, где бы оно ни находилось.
Почему?! Сергея начинала злить их тупость. Как можно не понимать собственной выгоды? Первый его отчет канцлеру не содержал ничего утешительного. Милорадов смог лишь пообещать, что в кратчайший срок посетит все селения, где разводят шелк и лично побеседует с работниками плантаций.
Итальянская осень значилась лишь в календаре. Дома в эту пору шли дожди, пожелтевшая листва опадала с деревьев, в окна вставлялись вторые рамы и у Сергея всегда ныли ноги. Здесь же продолжалось лето. Жаркие дни, изобилие фруктов, зеленые деревья и ласковая, удивительно теплая вода в море. Милорадов не чувствовал усталости даже когда им с Киселевым приходилось делать в день по сорок-пятьдесят верст верхом. Казалось бы, чего еще надо? Ан, нет. Сергей Андреевич не находил себе места.
Не мог он понять этих итальянцев. До чего же несговорчивый народ! Им такие условия предлагают, а они носом крутят!
В Америку едут, и даже в Австралию, а в Россию не хотят!
А ведь Новороссия не Америка, плодородные земли там никем не заняты. За них не нужно воевать ни с индейцами, ни с кем другим. Наоборот, всем, пожелавшим там поселиться, предлагается кредит на постройку дома, тридцатилетнее освобождение от налогов и полное самоуправление в своих колониях!
А в какой стране, скажите, колонисты увольняются от военной службы на вечные времена? Во всем мире никто не предоставляет таких привилегий, как Россия! Знай себе, сиди на солнышке, разводи червей и считай деньги. Так чего ж им еще надобно?
Не только Милорадову было не по себе. Нина Аристарховна с каждым днем тосковала все больше, побледнела, утратила аппетит. Личико ее осунулось, печальные глаза стали еще больше и выразительнее. В целом, такие метаморфозы в ее внешности нравились Сергею. Теперь, если бы не высокий рост, она во всем соответствовала бы его идеалу, но его испугала быстрота этих перемен.
“Как бы не случилось с ней чахотки, — встревожено думал он, — вот была бы незадача. Жениться на чахоточной было бы не с руки”.
Своими опасениями Милорадов поделился с Киселевым. Данила Степанович и сам заметил непривычную молчаливость графини. Она больше времени, чем обычно, проводила у могилы графа, возвращаясь еще более печальная, чем уходила. Не приносила больше трав. Шитая бисером картина так и оставалась незаконченной.
В один из дней она принесла домой больного котенка.
— Данила Степанович, милый, полечите, — попросила Нина.
Киселев взялся за полудохлую животину безо всякого энтузиазма. Котенок был блохастый, весь в парше, с гноящимися глазами и забитыми клещами ушами.
— Не будет с него толку, Ваше Сиятельство, — честно предупредил Данила Степанович.
Но когда кот испустил дух, Нина рыдала так, что Киселев был вынужден отпаивать ее валерианой.
Дабы развеять все сомнения относительно здоровья графини, Данила Степанович с утра пораньше явился к Нине Аристарховне в качестве лекаря.
Вооружившись плессиметром и специальным молоточком, он долго выстукивал ее грудь и спину поверх ночной сорочки. В области перкуссии Данила Степанович был непревзойденным специалистом. В университете он старательно постигал это дело, к тому же имел от природы идеальный слух. На экзамене ему, единственному из однокашников, удалось сразить преподавателя, выдержав испытание с блеском. Тот профессор слыл грозой студентов. Испытания он проводил за огромным столом с толстой дубовой столешницей. Под столешницей коварный экзаменатор прилеплял несколько монет различного достоинства, а студент, выстукиванием, должен был не только определить их точное расположение, но и назвать номинал. Если бы в легких графини затаился хоть малейший очажок болезни, Киселев, непременно, обнаружил бы его.
Затем он выслушал дыхание, прикладываясь ухом к ее спине. Под конец велел открыть рот и осмотрел горло, посветив себе маленьким круглым зеркальцем.
— Сплин у графинюшки, — сообщил он Милорадову свой диагноз. — Кабы не траур, посоветовал бы вам в люди ее вывезти, в театр свести, наконец. А так, не знаю, что и сказать.
