Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗

— Когда ждете, миссис Дэнжерфилд? — спрашивали ее везде, куда бы она ни приехала. Потом начиналось обсуждение кузины Джанет и ее ужасных родов, длившихся чуть ли не пятьдесят четыре часа, или же ее тетушки Рут, которая два раза подряд рожала тройню. И все время они сидели и жевали жирные пирожные, приторно сладкое печенье и конфеты, сливки и творог. Толстые, добродушные, счастливые и довольные собой женщины, которых Эмбер считала самыми нелепыми существами в мире.

За этими нехитрыми занятиями недели проходили очень быстро одна за другой.

«Господь всемогущий! — с тоской думала Эмбер. — В марте мне исполнится двадцать один год! Когда я в конце концов получу эти чертовы деньги, я буду слишком старой, чтобы радоваться им».

Рождество внесло некоторое разнообразие. Дом наполнился детьми, их стало больше, чем когда-либо: Дебора, которая жила в деревне, приехала на праздник с мужем и шестью детьми. Элис и Энн, хотя они и жили в Лондоне, по традиции Дэнжерфилдов, перебрались сюда — каждая со своей семьей. Уильям вернулся из-за границы, Джордж. — из Оксфорда. Только Джемайма предпочла остаться в доме мужа, но и она почти ежедневно наносила визиты, рядом с ней неизменно был Джозеф, гордый, что у него такая хорошенькая жена, и счастливый предстоящим отцовством — он всем встречным спешил сообщить эту замечательную новость. Сама же Джемайма казалась если не влюбленной в Джозефа, то, по меньшей мере, терпимой к его обожанию, чего раньше не бывало. Беременность придала ей какую-то привлекательную умиротворенность. Бунт против образа жизни и морали ее сословия закончился, Джемайма начала принимать эту жизнь, какой она есть, и все встало на свои места.

Гирлянды из лавра, кипариса и остролиста с красными ягодами украшали все комнаты в доме, наполняя их пряным ароматом. Огромная серебряная ваза с горячим вином, увитая плющом, цветными лентами с плавающими на поверхности печеными яблоками, стояла в холле у дверей. Угощение тоже было приготовлено по славной древней традиции: овсяная каша с черносливом, пирожки с мясом, зажаренный молочный поросенок, кабанья голова с позолоченными клыками, жирные гуси, каплуны, фазаны, а все, что оставалось несъеденным, отдавали бедным, столпившимся у ворот в несметном количестве с корзинками в руках, ибо щедрость Дэнжерфилдов была им хорошо известна.

На Рождество во всех домах, кроме самых пуританских, традиционно допускались азартные игры на деньги. И с самого утра до поздней ночи тасовались карты, вертелись дайсы и на столах весело звенели серебряные монеты. Дети играли в «жучка», в жмурки и в «туфлю по кругу». Они громко кричали, смеялись и носились друг за другом по всему дому от подвала до чердака. Больше двух недель дом был полон гостей, приезжавших, сменяя друг друга.

Эмбер подарила Сэмюэлю миниатюру в форме сердечка с собственным изображением (полностью одетой), обрамленную жемчугом, рубинами и бриллиантами. Почти столь же дорогие подарки она сделала всем другим членам семьи, а щедрость хозяйки по отношению к слугам завоевала ей репутацию самой добросердечной женщины в мире. И Эмбер получала столько же, сколько дарила, но не потому, что семейство полюбило ее больше, чем раньше, а просто для поддержания видимости хороших отношений ради отца и постоянных людей. Эмбер знала об этом, но ее мало трогали их чувства, ибо теперь, когда она, по мнению Сэмюэля, носила под сердцем его ребенка, ничто не могло поколебать ее положения. Муж. подарил Эмбер превосходную маленькую позолоченную карету, обитую изнутри ярко-алым бархатом, с отделкой из золотой тесьмы с многочисленными кисточками и шестерку красивых черных лошадей. Но ей разрешалось передвигаться только в портшезе, а не в карете: Сэмюэль не хотел рисковать ни здоровьем жены, ни будущего ребенка.

Рождественские праздники завершились на Двенадцатую ночь [33]. Поздно вечером у Сэмюэля случился еще один серьезный сердечный приступ, первый с июля прошлого года.

Доктор де Форест, за которым немедленно послали, спросил Эмбер наедине, выполнял ли Сэмюэль его предыдущее предписание, и Эмбер неохотно призналась, что в последнее время — нет. Но в свое оправдание заявила, что пыталась отговорить мужа, но тот не желал ничего слушать, считал просто смешным, будто мужчина в шестьдесят один год уже слишком стар для любви, и клялся, что чувствует себя гораздо более крепким, чем в прежние годы.

— Я не знаю, доктор Форест, что я еще могу сделать, — закончила Эмбер, снимая с себя ответственность.

— В таком случае, мадам, — мрачно ответил доктор, — я сомневаюсь, что ваш муж доживет до конца года.

Эмбер устало повернулась и вышла из комнаты. Если она хочет когда-нибудь стать богатой, Сэмюэль должен умереть, и все-таки она поежилась от мысли об убийстве мужа, даже косвенном. Она лишь подогревала искреннюю, хотя и противоестественную любовь красивого, доброго и щедрого старого человека, которого завлекла в законный брак.

В комнате, смежной со спальней, Эмбер столкнулась с Леттис и Сэмом. Брат обнимал ее за плечи, та горько рыдала.

— О Сэм! Если бы это произошло в какой-нибудь другой день, но только не сегодня! Ведь нынче Двенадцатая ночь — это значит, что отец не доживет до конца года, я точно знаю!

Двенадцатая ночь — ночь пророчества. Сэм стал успокаивать сестру, спокойно объясняя:

— Не надо думать об этом, Леттис. Это всего лишь глупый предрассудок. Помнишь, в прошлом году тетушка заболела лихорадкой, как раз в Двенадцатую ночь? И весь год после этого была здоровой и веселой, — он заметил Эмбер, задержавшуюся в дверях, Леттис не видела ее.

— О, но отец — совсем другое дело! Эта ужасная женщина! Ведь она просто убивает его!

Сэм пытался остановить сестру — Эмбер уже вошла в комнату. Леттис резко обернулась, мгновение она смотрела на Эмбер, словно решая, то ли извиниться, то ли высказать все, что она думает. Потом неожиданно крикнула:

— Да, это я о вас говорю! Это ваша вина! Ему стало гораздо хуже с тех пор, как вы приехали сюда!

— Тише, тише, Леттис, — прошептал Сэм.

— Нечего шикать на меня! Он мой отец, и я люблю его, а нам придется стать свидетелями его преждевременной смерти из-за того, что эта наглая женщина убедила его, будто ему снова двадцать пять! — ее переполняли ненависть и презрение. Объявление Сэмюэлем беременности Эмбер стало для Леттис ударом, будто со стороны отца это было последним доказательством неверности памяти их покойной матери. — Что вы за женщина? Разве у вас совсем нет сердца? Загонять старика в могилу, чтобы унаследовать его деньги!

— Леттис… — умоляющим голосом попросил Сэм.

Ощущение своей вины помешало Эмбер возразить. У нее не хватало решимости ссориться с дочерью мужа, когда тот лежит в комнате рядом, возможно, при смерти. Она ответила неожиданно мягко:

— Это неправда, Леттис. Я понимаю, у нас большая разница в возрасте. Но я старалась дать ему счастье и думала, мне это удавалось. А Сэмюэль был болен до того, как я познакомилась с ним, и вы знаете это.

Леттис старалась избежать взгляда Эмбер. Ничто и никогда не заставит ее примириться с этой женщиной, которой она не доверяла по тысяче причин, но была еще в состоянии ради отца хотя бы внешне проявлять к ней почтение.

— Простите, я слишком много наговорила. Это из-за того, что я страшно тревожусь за отца.

Эмбер направилась к дверям спальни и, проходя мимо Леттис, быстро взяла ее за руку.

— Я тоже беспокоюсь за него, Леттис.

Леттис озадачено взглянула не нее, но ничего не могла с собой поделать: малейший жест со стороны этой женщины всегда казался ей лживым и злонамеренным.

Сэмюэль отказался на этот раз от своей обычной ежегодной поездки в Танбридж Уэллс, ибо беременность жены не позволяла ей сопровождать его. Но он много отдыхал. Все дольше он оставался в своих комнатах вдвоем с Эмбер, а торговыми делами заправляли старшие сыновья. Эмбер читала ему книги, играла на гитаре, пела песни — своей преданностью и весельем она пыталась успокоить голос собственной совести.