Чужак - Вилар Симона (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗

Торира даже передернуло при воспоминании о предложении Рогдая.

— Что, небось, зябко в шелковом-то плаще, — заметил волхв. — Осень уже подступила, вечера холодные.

Он, наконец, смог сложить сеть, поднял корзину с рыбой. И, глядя на варяга глубокими карими глазами, сказал:

— Иди в терем князя. Княгиня Твердохлеба уже оповещена и выхлопочет тебе место охранника в детинце. А то, о чем ты спросил… Учти, Олег благодарен тебе за службу, за то, что сделал для него. И его слово таково: пусть Торир сам решит, как быть.

Такова была милость Олега. Он давал Ториру власть и право выбора. Значит, или очень доверяет и знает, что мститель не отступит, или… Сложно угадать мысли Вещего.

В гриднице князя было пышно и людно. Однако не шумно. Бояре говорили степенно, спрашивали, внимали ответам. Из всего, о чем говорилось, Торир отметил главное: оказывается, Олег этим летом вышел мимо Ростова к царству булгар [131] и наладил торговый путь по рекам Дону и Волге до самого Каспийского моря. Теперь становилось понятным, отчего Вещий не спешил в Киев. Он налаживал новый путь и следил за сухопутной торговлей полян с Булгарским царством. Однако купцы рассказывали, что Олег не чинит мирным торговцам Полянским преград в торговле. Правда, мыто требует немалое, но охраняет караванщиков исправно. Ни один купец в этом году не понес убытка.

Аскольд хмуро слушал эти разговоры. Он вообще был сдержан, особенно после того, как бояре потребовали от него отчета за договор с хазарами.

— Мы раскошеливались на войска, мы целое лето содержали на своих хлебах ополченцев, ожидая набега, а оказывается, все зазря, и хазары вместо нас воевали с уличами.

— Ничего не зазря, — ответил князь. — Или то, что не было набегов и собрали невиданный урожай, вам не в радость и не покроет ваших убытков?

Аскольд умел осадить людей, не оскорбляя их. Но на Торира поглядывал хмуро, хотя уже и объявил, что назначает его стражем на заборолах детинца. По сути, награда воину, отличившемуся в степных походах. Но будь воля самого князя, он бы на такое не пошел. Жена уговорила. Она тоже находилась в гриднице, — в высоком венце, сверкающем яхонтами, на крепком стане — лор [132] , как у знатной патрицианки из Византии. Торир подумал, что они уже давно не общались, следует и поговорить. Да только ему как-то не до того было. Он все еще был под впечатлением оказанного ему Олегом доверия. Ответственность решить все на свое усмотрение неожиданно угнетала. И он сидел хмурый и озабоченный, пока к нему не подсел вдруг одноглазый Олаф.

Ярл даже поднес приветную чашу, заговорил вроде миролюбиво, справлялся о степном дозоре, между делом поинтересовался, каким путем возвращался в Киев варяг, ладно ли на дорогах. Торир отвечал осторожно, но как бы со скукой. Понял, что сказал что-то не то, когда уже донесенный ярлом до рта ковш задрожал, и он осторожно отставил его в сторону.

— Что? — склонился Торир. — Аль пиво здесь хуже, чем на старой родине?

Одноглазый несколько раз глубоко вздохнул.

— Говорили мне, что ты, такой прославленный клен сечи [133] , пошел подносить требу Даждьбогу.

— Ну не капища же Перуна было искать по лесам? — небрежно отмахнулся Торир. — А то, что Даждьбога почтил… Когда из пустой степи возвращаешься и видишь, какой год послал податель плодородия, — душа радуется. Вот и захотел честь божеству оказать, отметить, что не зря край охраняли.

Олаф так хмыкнул, что зазвенела золотая гривна на груди.

— Ты из степи таким нежным вернулся, Торир Ресанд. Хоть к ранам прикладывай.

— Ну, у тебя-то ран нет. Заслужил-таки безопасное место воеводы у княжьего престола, пока мы лихую долю в Диком Поле пытали.

Олаф резко повернулся. Его голубой глаз яростно полыхнул.

— Та-а-ак… — процедил сквозь зубы зло. — Порычи еще на меня, бродяга византийский. А пока… Я нынче воевода в Киеве, и ты под моей рукой ходить будешь. И определю я тебя пока на Лядские дальние ворота.

Лядские ворота в Киеве считались самыми захудалыми. Ни богатой пошлины, ни веселого оживления, ни особого движения. К тому же за ними начиналось Околоградье, а там и Поле Вне Града, где располагались захоронения и курганы, и люди баяли, что порой упыри да блазни подбирались к самым надвратным столбам. Дурная слава была у этого места, да и служить сюда отправляли самых никудышных воинов, словно в ссылку. И только в те дни, когда князь выезжал на охоту в Крещатную долину, тут ожидалось некое оживление, сходились лоточники и торговцы.

Когда Волдут узнал, где будет нести дозор Торир, он опечалился.

— Что толку открывать Рогдаю Лядские ворота, когда до теремных дворов ему все одно оттуда далеко.

Торир понимал это, как и то, что, впусти он уличей, разграблению подвергнется вся Гора, а князь в детинце останется неуязвим. Но дело уже было сделано. Оставалось надеяться, что Твердохлеба сможет вновь замолвить за него слово перед мужем, заступиться за бывшего рынду княгини Милонеги. Но сейчас и о Милонеге нельзя было упоминать. Аскольд неожиданно стал интересоваться долгим отсутствием молодой княгини, даже отправил людей на ее поиски. Одни боги знают, что он думал, но князь стал вдруг подозрителен, и даже спокойствие жены вызывало у него неудовольствие и недоверие.

Вскоре пришло известие о большой хазарской орде, появившейся в двух днях пути от Киева. Правда, пока доглядники несли весть, что хазары просто стоят станом, торгуют, не проявляя агрессивности. И люди хотели верить, что этим и обойдется.

Торир пока занимался наведением порядка на доверенном ему участке стены с Лядскими воротами. Велел подровнять частоколы, заменил покосившиеся бревна. Встряхнул и сонную заставу: начал упражнять воев, заставлял их метать сулицы, ратиться с мечами. Со стороны казалось, что Торир душу отдает — чтобы все было как надо. К тому же Мстиша, напросившийся служить с Резуном, то и дело развлекал стражей байками о том, как они воевали Гуляй Полем, как отбивались от степняков, сколько добра набрали. Мстиша ходил среди не знавших степной опасности воев гоголем. За трапезами гордо доставал из-за пояса серебряную ложку, как у боярина. Но иногда поглядывал на Торира странно. Не мог понять, отчего тот опять мрачен и упорно отказывается послать гонца за своим копьем в Канев, довольствуясь двумя десятками плохо обученных дружинников из Околоградья.