Нищета. Часть первая - Гетрэ Жан (читаем книги .TXT) 📗
Лукавого старика забавляла эта вереница алчущих; если б он удовлетворил хотя бы двадцатую часть их просьб, сундуки его опустели бы быстрее, чем за один день. Сен-Сирг каждому обещал рассмотреть его проект и вежливо выпроваживал. Тем не менее приемная богача была всегда набита до отказа. Бесчисленное количество кузенов и родственников сменяло друг друга и толпилось в часы приема в апартаментах, которые Сен-Сирг занимал в нижнем этаже отеля.
Отсутствие Бланш среди всех этих просителей производило на старика самое выгодное для нее впечатление. Чем дольше она не являлась, тем больше хотелось Сен-Сиргу увидеть молоденькую родственницу (на сей раз настоящую), о которой прекрасно отзывались все его близкие знакомые аристократы. Некоторые вдовушки, пытаясь очернить Бланш в глазах богатого кузена, тем самым оказывали ей невольную услугу.
Накануне встречи с Бланш, в то время как она при мягком затененном свете алебастровой лампы жадно искала в рукописи бывшего учителя указания, которые пролили бы свет на характер Сен-Сирга и помогли бы ей в погоне за миллионами, старик, сидя в мягком кресле, отдыхал от потока посетителей, осаждавших его весь день. Приемные часы окончились, и он задумчиво перебирал в уме всевозможные способы использования своих несметных богатств. Его тяготила ответственность, и он чувствовал, что скоро должен будет сложить с себя это бремя. Порою он испытывал безмерную усталость — члены его словно наливались свинцом. Это оцепенение, несмотря на прежнюю ясность ума, предвещало близость смерти, которая могла застать его врасплох раньше, чем он успеет привести в порядок свои дела. О, почему Гаспар был так упрям?
Принесли визитную карточку с загнутым уголком, на которой под графской короной стояло: «Виконт Николя Гонтран д’Эспайяк», а внизу было приписано карандашом: «желает засвидетельствовать свое почтение графу де Сен-Сиргу, другу своего отца».
Д’Эспайяк, сверстник Сен-Сирга, его школьный товарищ, такой веселый, жизнерадостный, чистосердечный… Каким он был славным малым, невзирая на бедность! Сколько прогулок совершили они вдоль берегов Сены! Старик сразу оживился; видения юности встали перед ним.
— Сын моего старого друга д’Эспайяка? Пусть войдет! Если фортуна ему не благоприятствовала, то он пришел вовремя, слава богу! Кажется, герцог де… говорил мне как-то, что у д’Эспайяка есть сын, желающий стать дипломатом. Он просил помочь юноше: ведь бедняга гасконец так и остался нищим, и его сын весьма нуждается в поддержке…
Вошел молодой человек элегантной наружности. Он держался скромно, но непринужденно, как подобает хорошо воспитанному дворянину. В руке у него была шляпа, обвитая крепом.
После взаимных приветствий, когда посетитель сел, Сен-Сирг, волнуясь, спросил:
— По кому вы носите траур?
— По отцу. Увы, я потерял его месяц назад, — ответил молодой человек. Его голос дрогнул; он опустил глаза, словно пытаясь скрыть набежавшую слезу.
Сен-Сирг был растроган столь глубокой сыновней скорбью, и с грустью подумал, что у него не останется никого, кто испытал бы такие же чувства, когда он умрет. Его образ не сохранится ни в чьем сердце…
Они поговорили о покойном, и миллионер убедился, что сына его старого товарища привели к нему не корысть, а благое намерение почтить память отца. Вопреки тому, что говорил герцог де…, д’Эспайяки разбогатели, унаследовав несколько поместий, и Гонтран имел порядочный доход. У него было даже больше, чем нужно, чтобы жить по-барски, так как он не отличался честолюбивыми стремлениями и не собирался жениться. Это удивило старика, и он осведомился о причине такой странности. Разве вступление в брак и продолжение рода не является прямою обязанностью всех честных людей, здоровых телом и духом?
Молодой человек выразительно вздохнул, дав понять, что в глубине его сердца таится горькая страсть, обрекающая человека на вечное одиночество…
Сен-Сирг сочувствовал переживаниям виконта, ибо сам когда-то испытывал нечто подобное. Ободренный симпатией, светившейся во взгляде старика, д’Эспайяк рассказал, что, приехав в Париж, горячо влюбился в одну знатную но небогатую девушку. Яркими красками виконт обрисовал ее достоинства: ум, красоту. Каких только добродетелей у нее не было! А сколько обаяния! Как счастлив будет тот, кто станет обладателем такого сокровища! Брат-кутила промотал все ее приданое; но, щедрая и великодушная до святости, она не сердилась на него и, блестяще выдержав экзамен на учительницу, стала давать уроки и помогать брату как материально, так и морально. Она оказывала на него самое благотворное влияние и содействовала его возвращению на стезю добродетели…
— Не девушка, а жемчужина! — воскликнул Сен-Сирг. — Мне понятно ваше отчаяние, если непреодолимые препятствия помешали вам жениться на ней.
— Это произошло не по моей вине.
— Охотно верю. Мой славный друг д’Эспайяк всегда ставил нравственность выше богатства.
— Это правда, вы хорошо его знаете. Он так мечтал упрочить этим браком мое счастье и свой покой что пожелал завещать той, кого я полюбил, значительную долю своего состояния.
— И она отказалась?
— Да.
— Она любит другого?
— Нет.
— Тогда в чем же дело? Небогатая девушка…
— Увы! Это и явилось главной помехой…
— Как же так? Ведь у вас есть средства, вы молоды, красивы, независимы; ваше богатство могло бы восполнить то, чего ей не хватало.
— Так рассуждала бы любая другая на ее месте. Но именно те выгоды, которые принес бы ей брак со мной, и воздвигли между нами преграду.
— Как так?
— Она — очаровательнейшее из земных созданий, но в то же время в высшей степени странное.
— Не понимаю!
— Все, к чему стремятся другие женщины: роскошь, удовольствия, драгоценности, положение в свете — все, за что каждая из них охотно отдала бы свою свободу, — ничего не значило в ее глазах и не могло заставить ее выйти за меня замуж.
— Значит, она вас не любила?
— Возможно.
— Очевидно, она любила другого.
— Нет, нет! — с жаром воскликнул виконт. Никого она не любила. Она поклялась мне в этом, и я никогда, никогда не усомнюсь в ее искренности.
— Но чем же был вызван ее отказ?
— Она мне не отказывала.
— Черт побери, мой друг, вот так загадку вы мне задали! Раз она вам не отказала, значит согласилась.
— Да, но выставила столь необычайные условия…
— Какие же?
— Во-первых, она хотела, чтобы в брачном контракте предусматривалось ее право основать пансион для молодых девиц и заведовать им.
— Так, так… Зачем же ей это понадобилось, вам известно?
— Она считала, что, живя за мой счет, поставит себя в положение содержанки.
— Оригинально, поистине оригинально! Продолжайте, мой друг!
— Ей хотелось личным трудом обеспечить свою независимость в совместной жизни. Не правда ли — нелепо?
— Хе-хе-хе… Забавно! Но я бы на вашем месте принял это условие.
— Я любил ее так сильно, что готов был пойти на все. Я согласился даже, чтобы мое имя красовалось на вывеске… Но и этого было недостаточно.
— Черт побери, какая настойчивость! Что же она еще потребовала?
— Она хотела, чтобы я, виконт д’Эспайяк, занимался физическим трудом…
— Удивительно! Ну и девушка! Физическим трудом? Почему же именно физическим?
Николя Гонтран д’Эспайяк покраснел.
— Ее взгляды на необходимость труда просто поразительны… — проговорил он.
— Ну, ну! Все, что вы рассказываете, чрезвычайно интересно, и я не променял бы сейчас свое кресло даже на кресло в Академии. Почему же эта изумительная девушка пожелала, чтобы вы, аристократ, принялись за работу?
— По ее мнению, каждый человек должен что-нибудь делать, в соответствии со своими способностями; и так как она находила, что к умственному труду я непригоден, то мне следовало изучить какое-нибудь ремесло и заняться им, дабы уплатить свой долг человечеству, иначе я-де не сумею впоследствии управлять заводом, который она намеревается основать.
